такую, у кого нет отца, чтобы ее защитить. Самая красивая девушка была дочерью Каллии, вдовы, жрицы бога Проаса. Знаете Проаса? Да, верно, бог зелени и всего, что растет.
Однажды, когда девушка шла домой из храма Проаса, ее увидела богиня Меридита. Выйдя из-за поворота, Меридита окликнула девушку, и та обернулась. Меридита внимательно осмотрела ее и не нашла никаких изъянов, какие помешали бы ей стать хорошей женой. Богиня взяла девушку за руки.
– Прелестное дитя, умеешь ли ты петь?
– Да, богиня, – ответила Геспира.
Меридиту задело, что смертная девушка так легко узнала ее. Она надула губы и спросила:
– Ты меня знаешь?
– Да, богиня, – ответила Геспира.
– Тогда, наверное, знаешь, что у меня есть сын.
– Да, богиня. – Геспира знала, что у богини много сыновей, и стала ждать, пока богиня скажет, о ком идет речь. Она была терпелива. Этим даром наделены все почитатели Проаса, и она, без сомнения, научилась этому от матери. А еще она была умна. Если бы богиня заглянула глубже, то поняла бы это. Но Меридита видела только красоту Геспиры.
– Горреон. Он болен и, возможно, скоро умрет, – вздохнула богиня.
– Мне очень жаль его, – сказала Геспира, хотя не похоже было, что Меридита сильно тревожится. Но богиня только подумала: если сказать, что она ищет жену для сына, который лежит на смертном одре, никто не поверит.
– Он просил меня найти девушку, которая споет ему, – сказала Меридита. – Пойдешь со мной?
Богиням не отказывают. Геспира согласилась, но попросила позволения послать весточку матери. Меридита разрешила. Девушка послала с вестью почтовую голубку, но та, скрывшись из виду, упала замертво, и письмо осталось недоставленным.
– Пойдем сначала в мой храм, – пригласила Меридита и предложила Геспире поесть. Та отказалась. Богиня надула губки, и Геспира согласилась чего-нибудь выпить. Едва богиня отвернулась, она потихоньку вылила напиток в свою корзинку. Потом Меридита, бодрая и веселая, отвела Геспиру в недра горы. В полной темноте они спускались всё глубже по извилистым черным пещерам. Геспире стало страшно. Она не думала, что так безнадежно заблудится. Интересно, ищет ли ее мама.
А мать ждала дочку до самого конца дня. Когда солнце стало клониться к закату, она прошла по дороге из храма домой, то и дело окликая дочь. Не дождавшись ответа, стала ходить от дома к дому и расспрашивать. Но люди только качали головами. Девушку никто не видел.
Меридита была уверена, что Геспира, испив напитка, влюбится в Горреона с первого взгляда, и поэтому перестала делать вид, будто он тяжело болен. Ее сын хотел жену, которая сама захочет остаться с ним, и вот, пожалуйста, мать привела ему такую жену. Она улыбалась во тьме, радуясь, что исполнила желание сына.
Она подвела девушку к краю пещеры, где стояла кузница, и там оставила. Внезапно очутившись одна в темноте, Геспира остановилась у входа и осмотрелась. Слуг в пещере не было. Духи разлетелись, огонь не горел, прикованное чудовище дремало, свернувшись клубочком, у ног Горреона. Сам Горреон сидел на камнях возле кузнечного горна. Огонь горел тускло, и при его свете он тихонько постукивал разогретый кусок металла. При каждом ударе в воздух взлетали искры. Они лучились собственным светом, плясали в воздухе перед горном, складывались в круги и вереницы, как танцоры на празднике.
– Какие они красивые, – сказала от входа Геспира, и Горреон, вздрогнув, поднял глаза.
– У тебя нет света. Значит, ты прошла долгий путь во тьме, – сказал он. – Кто ты? Тень?
– Нет, – ответила Геспира. – Я живая девушка.
Она подошла, осторожно пробираясь по неровному полу пещеры.
Звук ее голоса разбудил чудовище, спавшее у горна. Оно метнулось к ней, звеня цепью. Чудовище было черное, величиной с большую собаку, за его спиной с шелестом волочились черные кожистые крылья, по камням скребли когти. Геспира неуверенно замерла. Разумеется, Горреон не заработал бы себе славу оружейника, если бы всех его заказчиков съедало это чудовище. Она храбро протянула руку, как будто при встрече с незнакомой собакой. Крылатое существо подняло голову, из пасти высунулся раздвоенный язык, лизнул ей руку раз, другой, потом чудовище снова разлеглось возле горна. Горреон внимательно наблюдал.
– Хочешь заказать доспехи для возлюбленного или брата? – спросил он.
– Нет, – ответила Геспира. – Меня привела твоя мать.
Горреон внезапно нахмурился, сдвинув брови, и у Геспиры затрепетало сердце.
– А зачем мать привела тебя? – спросил Горреон.
– Она сказала, ты хотел, чтобы кто-нибудь спел тебе, – ответила Геспира.
Горреон все еще глядел подозрительно, однако складка на лбу разгладилась.
– Тогда спой, – буркнул он.
Геспира встала посреди мастерской и запела детскую песенку о мальчике, который был груб и не получил ничего, и о другом мальчике, который был добр и получил многое.
– Прости меня за грубость, – проворчал Горреон.
– Может быть, и прощу, – сказала Геспира.
Горреон окинул ее взглядом, задумавшись над этими словами.
– Когда ты сможешь меня простить? – спросил он.
– Когда у меня будет кресло, чтобы сесть, и подушка, – сказала Геспира. – И свет, чтобы я увидела, с кем говорю.
Горреон засмеялся. В его груди заклокотало, и Геспира не сразу поняла, что это смех. Потом оружейник встал, поклонился, предложил ей руку, и они вместе прошли через пещеру и поднялись по лестнице. Там, в комнате, залитой светом ламп, стояло одно-единственное кресло.
– А подушка? – напомнила Геспира.
Горреон высунулся за дверь и проревел голосом, от которого содрогнулись каменные стены:
– Подушку!
Через мгновение он вытянул из коридора вышитую подушку. Закрыл дверь, поймал укоризненный взгляд Геспиры, снова высунулся в коридор и поблагодарил того (или то), кто там дежурил. Положил подушку на кресло, пригласил Геспиру. Она села. Горреон сел у ее ног, и они улыбнулись друг другу.
Каллия повсюду искала дочь, но та исчезла без следа. Она пошла в храм своего бога, принесла ему жертву и умолила рассказать, что случилось с Геспирой. Бог велел ей пойти в лес и ждать ответа. Деревья там гнулись, качали ветвями, протягивали их, будто руки, передавая друг другу свою ношу, и наконец опустили к ее ногам мертвую голубку. Каллия взяла привязанное к ее лапке письмо и узнала, куда ушла Геспира. Мать отправилась в пещеры на Священной горе Гефестии и стала искать кузницу Горреона, но смертным не дано найти ее без провожатого. Она блуждала во тьме, освещая себе путь тусклой лампой, и звала дочь. Слышала, как где-то во мраке поет Геспира, но звук доносился по длинному лабиринту пещер, и угадать направление было невозможно. А дочь в жилище Горреона не слышала материнского зова. Зато услышал Горреон и смолк на мгновение. Геспира спросила у него, в чем дело.
– Ни в чем, – ответил он. Ему уже была невыносима мысль о том, чтобы расстаться с девушкой, и он решил правдами или неправдами оставить ее у себя. Скрепя сердце он послал тени, чтобы они прогнали ее мать. Перепуганная женщина убежала. Спотыкаясь и падая, она вышла из пещер на лунный свет и стала оплакивать свое потерянное дитя. Возвратилась в храм своего бога, принесла ему еще одну жертву, попросила вернуть ей дочь, но тот ответил, что боги не могут ссориться из-за испытаний, выпавших на долю смертных людей. От такого ответа было мало пользы, но большего она и не ожидала. Мать Геспиры напомнила, что она не простая смертная, а его жрица и имеет право надеяться на его защиту. Проас лишь напомнил ей, что она, будучи жрицей, имеет все возможности справиться с бедой сама.
Мать Геспиры ушла и стала ждать. Миновала долгая холодная зима. В полумраке горных пещер Горреон и Геспира были счастливы. Геспира не осознавала хода времени, ей казалось, что она провела в комнате возле кузницы всего один вечер, но Горреон всё знал и в страхе скрывал это от Геспиры. Он уже полюбил ее, как никогда в жизни никого не любил. Его отец
