и презирать его. Приказывать этим людям, улыбаться своим врагам, зваться Главой и отказываться быть им. Твой отец предал Учение, поэтому и был повергнут. Твой отец – предатель.
Для него, быть может. Для меня же он был тем, кому я верила больше других.
– Ты была лишь ребенком, которого он ничему не учил. Что ты знаешь о месте, которое зовешь домом? Что ты знаешь о власти, которую дает этот меч?
– Ты прав, отец мало рассказывал. Но он любил это место и этих людей.
У Баолин рассмеялся.
– Твой отец был лицемером. Он кричал о своей ответственности, о своей ноше, но сам душил свое же Учение в угоду тем, кто веками отнимал наши жизни. Он кричал о мире, о дружбе, о своей власти. Он требовал подчиняться, а сам не подчинялся ни одному завету, доверенному ему предками. Если бы он не стал таким глупцом, если бы он не предал то, что завещал нам наш отец, думаешь, стал бы я идти против него?
Я молчала.
– Он так и не вошел в Запретные Залы, не прочел Священные тексты, погасил Девять Солнц. Он не мог быть Главой этого Учения. Меч в его руке был бессилен.
– Я не мой отец.
– А кто ты? Ты девочка, которая хочет власти? За этим ты вернулась сюда? За этим ты преклонила колени? Месть или власть. Если ты отказалась от первого, то ты и правда его дочь. Он тоже отказывался мстить за всех, кто веками погибал ради священного огня, разведенного Небесной Богиней.
– Не месть и не власть. Я вернулась, потому что только это место может быть мне домом. Я вернулась к брату.
– Знай, что, если ты захочешь предать это место, как предал его твой отец, не я, этот меч сам погубит тебя.
Я крепче сжала его в руке.
– Этого не произойдет. Я здесь, чтобы не повторять его ошибок.
– Если я передам тебе техники Ворона, пути назад не будет. Как только ты станешь достаточно сильна, ты откроешь Запретные Залы и войдешь туда вместе со мной. Если ты откажешься, обещаю, даже этот меч не спасет тебя.
– Я сделаю то, что прикажешь.
– Тогда поторопись. Это место ждало слишком долго.
7
Отец никогда не входил в Запретные Залы. Отец говорил мне, что все предания о девяти Воронах богини Сихэ – лишь небылицы, сочиненные теми, кто хотел получить власть. Отец и правда пытался сделать невозможное: высушить ненависть, которая веками разжигала пропасть, отрезающую Воронов от мира. Но отец не сумел, он сорвался в эту пропасть и сгорел.
«Как только меч Ворона окажется у твоего дяди, все начнется сначала. Вороны воспрянут, и прольется кровь. Ты хочешь этого?»
Я все еще стояла на Башне Расправленных Крыльев, ветер все еще пытался пронзить меня дрожью.
Бай Син был прав. Но я не хотела этого. Я знала, что стоит войти в Запретные Залы, стоит открыть те свитки, все начнется вновь. Как было все эти века. Глава, принимая власть, распечатывал силой меча двери и входил. Всегда один. Лишь он знал, что хранится там, лишь он внимал словам предков. Лишь он знал волю богини Сихэ, когда-то давшей людям этот меч. Глава умирал, и его преемник входил в Запретные Залы, унося оттуда заветы. Так было. Только не с моим отцом. Он и правда никогда не рассказывал мне старых преданий и сердился, когда няня пугала меня Огненными Воронами. Лишь одно он повторял: «Стоит пересечь черту, и огонь поглотит нас». Я не хотела выпускать этот огонь.
Я закрыла глаза, позволяя ветру дышать за меня горной пустотой. Дядя уверял, что вовсе не ради власти пошел против родного брата. Но я не верила, что за теми дверями скрывалось что-то кроме нее. Ради власти Чи Дянь был готов отринуть гордость и служить У Баолину, жаждой силы загорелись глаза наместника Доу после рассказа о девяти небесных птицах. Завладеть ими и заполучить все.
Мой отец мечтал сдержать ненависть. Ради этого он отдал все. Спасти брата было моей мечтой. Поэтому я стояла на этой башне. Пробудить Воронов было мечтой наших предков и крови, что текла в наших венах. Крови, взывающей к крови. Я лишь хотела обмануть всех. Даже этот ветер, что пытался утянуть меня вниз.
Как только техники Ворона вольются в мое тело, никто не остановит меня. Забрать Синфу и исчезнуть. Я закрыла глаза, обещая отцу, что пока меч в моих руках, сила и ненависть продолжат дышать беспомощной застывшей лавой. Я умела прятаться. Я умела скрывать следы. Как только Синфу будет готов уйти со мной, У Минчжу навсегда исчезнет. А с ней и этот меч. А с ним и сила, пробуждающая хаос.
Шэ Яо ждал меня у подножия Башни Расправленных Крыльев.
– Госпожа Минчжу. Глава приказал провести вас в Павильон Черного Солнца.
Его взгляд мог прочитать только мою решимость. Я знала: как бы они ни были умны и недоверчивы, как бы они ни сомневались во мне, пока меч признает меня хозяином, я нужна им. А значит, я сумею их одурачить.
Павильон Черного Солнца стоял в стороне от дворца, выше, на Утесе Восхода. Я знала лишь, что там хранят техники Ворона и только членам семьи У позволяется входить туда.
– Господин Шэ, вам дозволено подниматься на Утес Восхода?
Этот человек. Я слишком многого не знала о нем.
– Вы уже передумали звать меня братом? – Он усмехнулся и вместо ответа повел меня к тропе, взлетающей вверх.
Я никогда не поднималась сюда. Мне не осталось ничего другого, только покорно идти за ним.
– Яо-гэ, ты давно служишь Главе У?
– Давно.
– А почему он отправил тебя в Хэши присматривать за Чи Дянем?
– Потому что доверяет мне.
Я усмехнулась. У Баолин умеет доверять? Или господин Шэ был особенным в его глазах?
– Кажется, в тот раз ты не оправдал его доверия.
Молчание.
Я мысленно поздравила себя с тем, что, еще не желая того, уже успела доставить ему неприятности.
– Не я, а Чи Дянь не оправдал, – спустя несколько минут Шэ Яо соизволил мне ответить. – Отец господина Чи рассчитывал на его ум, но тот оказался обычным глупцом.
– Его отец? Министр Ци? Значит, Чи Дянь служил Главе У по приказу отца?
У Баолин решил пробраться и в столицу? Но Учения Лотоса и Ворона никогда не вмешивались в дела императорского двора, а тот не вмешивался в дела Учений.
– Если Чи Дянь был таким уж глупцом, разве господин бы доверил ему драгоценные рудники? – усмехнулась я.
– Глупец не тот, кто не способен взять, а тот, кто не способен удержать. Чи Дянь был слишком умен, а его сердце оказалось слишком глупо.
Сердце. И правда, господин Чи прожил бы дольше, если бы оставил Юэ Гуан в покое.
– Тогда тебе, Яо-гэ, стоило
