не трогали его сердца.
Вот в сгустках мрака другой залы он различил громадные полотна. То Морской зал: здесь красовались на стенах морские истории, вытканные из величественных галеонов, бешеных морских волн и бесстрашных, удалых моряков.
Позади Охотничья и Геральдическая комнаты, впереди ещё две. Свет из последнего помещения был всё ближе, его язычки бегали по потолку и полу, маня смотрителя. Виктор убыстрил шаг, он хотел быстрее разобраться с этим. Если потом обнаружат, что свет горел всю ночь, да уличат, что Виктор ушёл последним, – всезнающее начальство всегда всё и обо всех прознает, – ему несдобровать. Лишиться премии накануне новогодних праздников не входило в его планы.
Лесные и равнинные пейзажи остались в стороне; старинная гостиная, обставленная мебелью и предметами быта двух, а то и трёхвековой давности подходила к концу. Электрический свет залы, совсем близкий, уже сиял достаточно ярко, и кое-что из экспонатов попало в поле зрения Виктора.
Портретная комната вмещала в себя полотна мастеров романтической эпохи, размещённые по стенам в два ряда. Несомненно, то была самая интересная и привлекательная обитель искусства из всех прочих. Рамы картин из потемневшего дерева, сами по себе представляли шедевры работ стародавних мастеров и были не менее ценны, чем полотна, вставленные в них.
У Виктора были любимчики среди тех портретов. Безусловно, женские лица имели фавор, но был один мужской лик, на котором взгляд смотрителя мог застыть надолго. Юноша в каштановом парике с живым, проницательным взором не давал покоя не только Виктору. Многие смотрители, да и некоторые посетители отмечали странный, загадочный взгляд портретного героя. Неизвестный художник, кто б ни был тот гений, смог вложить в карие с вишнёвыми искорками очи своего творения жизнь. Талант наделил дивный взгляд странной особенностью – где б не находился глядящий на полотно, горделивый взор юноши следовал за ним, не выпуская из поля зрения. Это многих пугало, отталкивало от картины, а смотритель, закреплённый за портретным залом, старался не смотреть в «живые» глаза изображению. Но взгляд был настолько ощутим, что порой от него по телу бежал холодок.
Виктор единственный, кто не испытывал дискомфорта перед портретом безымянного художника, частенько захаживал в обеденные часы в дальнюю залу и на несколько минут выпадал из реальности, подпадая под чары живописи.
Он сразу ощутил силу взгляда «того самого» портрета, как только ступил в освещённый зал. Лампы, подсвечивавшие картины снова заморгали, лишь над изображением таинственного юноши мягкий, рассеянный свет не дрожал.
– Наверное, что-то с проводкой, – вслух предположил Виктор, – где-то что-то замкнуло. Нужно предупредить охрану.
– Не нужно никого предупреждать, – раздалось в ответ.
Свет заморгал в зале с сумасшедшей частотой. У смотрителя мелькнуло в голове, что кто-то над ним подшучивает: щёлкает выключателем, да ещё и говорит.
– Кто здесь? Эй, это не смешно!
Но «розыгрыш» не прекратился, напротив, частота угасания и побудки ламп усилилась. Никаких щелчков выключателя Виктор не слышал, да и сам рубильник находился совсем рядом, и около него никто не стоял. А затем лампы стали гаснуть, одна за другой. Огонь, в телах их ярко вспыхнув, рассыпался с громким треском. И так, пока не осталась одна, над той самой картиной.
Юноша смотрел на Виктора, в глазах его танцевали красные угольки. Чёрные брови как будто едва дрогнули. Алые, по мнению Виктора, даже чересчур алые, женственные губы шевельнулись. Совсем чуть-чуть. Игра, игра, это точно игра теней и взбудораженного воображения. Но отчего волосы зашевелились на затылке, почему мороз хватил кожу, и дыхание вдруг выдало струйку пара?
Сияние лампы раскалилось и, дойдя до предела, взорвало светоч. Зал наполнила тьма.
Но ненадолго. Несколько ламп не сгорели, а лишь погрузились в непродолжительный сон, и по чьей-то воле вновь пробудились, тускло, но сносно осветив мрачную комнату. Виктор вздрогнул и вскрикнул бы, если бы не был так прочно скован ледяным ужасом.
Напротив него стоял юноша с портрета. Высокий, статный, в парике, облачённый в стальные латы.
– Доброго здравия, сеньор, – произнёс он и в почтении склонил голову. – Надеюсь, моё явление не повергло вас в глубины страха? Было бы досадно вот так встретиться лицом к лицу с достойным господином и словечком с ним не перемолвиться.
Виктор всё стоял и не мог вымолвить ни словечка. Какое там! Он вдохнуть воздуха не смел, так напугал его таинственный незнакомец, как две капли вылитый с портрета.
– Вы всё ещё пребываете в недоумении, – мягкий приятный баритон долетел до оцепеневшего смотрителя. – Тогда посмотрите на полотно. Может, это вразумит вас.
Он не хотел смотреть. Теперь уже не хотел. Он сожалел, что потащился в этот зал, а всего-то нужно было спуститься с лестницы, одеться и идти домой… Его взгляд остановился на портрете. Вместо изображения, там зияла чернота пустоты. Крик застрял где-то под сердцем, в районе солнечного сплетения.
– Да ладно вам, сеньор, не нужно так смотреть на меня, – увещевал его юноша в парике. – Я не призрак, разве может портрет быть призраком? Вы хоть раз видали или слышали о подобном? Я ни разу. Ну хотите, дотроньтесь до меня, чтоб убедиться.
– Нет! – язык наконец-то поддался его воле. – Не надо!
– Как желаете, сеньор, – юноша, прогремев доспехами, прошёл к смотрительскому стулу и кое-как уместился на нём.
– К-к-кто вы? Это розыгрыш т-т-такой? – заикаясь выговорил Виктор.
– Да ну, что вы, какое там, – улыбнулся незнакомец, но в полумраке улыбка исказилась. Жеманные губы поджались. – В этом дворце и шуток стоящих не ведают. Всё какой-то плебейский юмор. Кстати, вас, сеньор, зовут, кажется, Виктором. Я за вами давно наблюдаю, вы не такой, как остальные. Те, посредственные натуры, ничего дальше носа своего не зрят. Но вы не такой. Вы чувствуете всё вокруг себя, а порой даже видите.
– Кто вы? – вновь осмелился задать вопрос смотритель.
– О, никто, совершенно никто не знает моего имени, потому как прохвост дон Себастьян Варгас не утрудил себя подписать мой портрет, дабы поколения последующие знали.
– Художник? – встрепенулся Виктор.
Он представил, как легко можно заполнить брешь «Неизвестный художник» на табличке под картиной.
– Вот, о чём я упоминал, – продолжил юноша, – стоило вам кинуть косточку, как вы уже обрисовываете животное, которому она принадлежала. Но да ладно, довольно быть неучтивым. Сеньор Виктор, позвольте представиться: к вашим услугам Дамиан Луис Одэлис де Лара, двенадцатый граф дома де Лара, знатнейшего из родов Кастильского королевства. Да будет вам известно, что родоначальник де Лара не кто иной, как сын Гарсии Фернандеса Кастильского, Гонсало Гарсия.
– Но почему же ваше имя, а также имя художника запечатлевшего вас, не дошло до настоящего времени? – Виктор отчего-то верил собеседнику в поблёскивавшем чернёным серебром снаряжении. Впрочем, смущения и робости от этой веры не убывало.
– Всё дело в богобоязни Себастьяна, – охотно пустился в пояснения Дамиан. – Видите ли, сеньор Виктор, наш придворный художник был
