ними тщательней, чем другие — за невестой, так что мысленно я называл его только так.
— Лунная Дева, — отозвался я.
— Ах, — Усач настолько томно вздохнул, что для полноты картины недоставало только прижатых к сердцу рук. — Как романтично!
Я уставился на него, пытаясь понять, то ли у меня слуховые галлюцинации, то ли Усач решил нас всех разыграть. То ли — еще одна версия — в мое отсутствие парни все же употребили какое-то веселящее вещество.
Дело в том, что Усач и понятия «томно» и «романтично» сочетались не больше, чем кошка и любовь к плаванью. Усач постоянно сквернословил, рассказывал вульгарные сальные шутки, и настолько плохо понимал, что такое тактичность и хорошие манеры, что за время пути Далия дважды на несколько часов накидывала на него звуковой щит, вообще лишая возможности говорить.
— Романтично, — повторил я. — Почему романтично?
— Так ведь ты назвал ее Лунной Девой, — ответил Усач и неожиданно хихикнул.
Да, версия насчет веселящего вещества показалась мне еще более заслуживающей внимания. Чтобы этот кряжистый грубиян вот так по-девичьи захихикал?
— Ты просто не в курсе, но она сама себя так называет. Понятно, что Рейн от нее и услышал, — снисходительно пояснил Усачу Ольвер. — Более того, говорят, будто в старые времена ей поклонялись как богине.
Я и не подозревал, что Ольвер настолько хорошо подкован в знании истории. Лично мне не доводилось встречать ни единого упоминания о других богах, кроме Пресветлой Хеймы и Восставшего из Бездны. Ну и сегодня вот этого, «Бесформенного».
— Мы называем ее Озерной Падальщицей, — небрежно добавил Ольвер. — Удивительно, что ты сумел избежать ее цепких коготков. Кто слышит ее зов, тот уже никогда не уходит.
— Если никто от нее не уходит, откуда вы вообще про нее знаете? — сказал я, хмурясь. Танцовщица вовсе не показалась мне опасной. Лишь очень грустной, и, пожалуй, излишне прилипчивой.
Парни у костра переглянулись.
— И впрямь, — протянул Шанг. — Откуда?
— Ладно, — сказал я, решив сменить тему, поскольку история Лунной Девы меня не особо интересовала. — Лучше скажите, почему вы сидите у костра, но никто не готовит ужин. Или вы уже все съели?
Я не то чтобы был сильно голоден, но пустой желудок периодически напоминал, что неплохо бы в него что-то закинуть.
— Съели, но уже успели снова проголодаться, — подал голос Усач, сидевший от меня по левую руку. — Хотя мы даже не надеялись, что ужин к нам придет сам…
Что?!!
Я вскочил на ноги за мгновение до того, как руки Усача сомкнулись на моем предплечье, а зубы впились в плоть. Вскочил, одновременно отталкивая его. Мои ногти зацепились за какие-то лохмотья, и я непроизвольно за них рванул.
И содрал почти всю кожу с лица Усача.
Будто она была вовсе не кожей, а неплотно наклеенной тонкой бумагой.
А под этой кожей-бумагой обнаружилась кожа другая, белая, как истолченный мел. И лицо тоже было другим, с широкими скулами, приплюснутым носом и оскаленными сейчас в ухмылке нечеловечески острыми зубами.
— Иштавы дети! — вырвалось у меня.
Пусть с других «парней» я кожу не срывал, но все стало понятно по их реакции: настоящему облику Не-Усача никто из них не удивился.
— Не его дети, но близко, — Не-Усач заухмылялся еще шире, больше не делая попыток на меня кинуться.
Я попятился, следя за не-людьми, сидящими у костра, и остановился, только отойдя шагов на десять. А они скалили в усмешках зубы, пока что вполне человеческие, с таким видом, будто каждый из них только что удачно пошутил и теперь наслаждался результатом.
Я скосил взгляд в ту сторону, где сидела Далия. На случившееся она никак не отреагировала. Неужели тоже была из этих тварей?
— Что с даной? — вырвалось у меня. — Ее вы тоже… съели?
— О, это эксперимент, — со смешком отозвался фальшивый Ольвер.
— Что за эксперимент?
Твари не торопились нападать и явно были настроены пообщаться. Хорошо. Чем дольше я потяну время, тем больше узнаю.
— Мы пытаемся воссоздать слепок человека не из целого, а из части, — любезно пояснила тварь. — Из целого это сделать проще всего, а когда для работы есть лишь лужа крови, несколько волосков да пара вещей, приходится попотеть.
То есть…
— Вы не смогли убить дану Далию, верно? Она вырвалась? И то, что сидит там, это просто магический конструкт?
Фальшивый Ольвер радостно хлопнул в ладоши.
— Как ты быстро все понял! Недаром ты мне сразу понравился.
Какой сомнительный комплимент.
— Не могу ответить взаимностью, — буркнул я.
— Ничего, я не обидчивый, — утешительным тоном отозвался тот.
— Эй! — вмешался Не-Усач. — Он испортил мою личину, а твоя в полном порядке! Его кожу заберу я!
Фальшивый Ольвер коротко, по-звериному, рыкнул, и сделал резкое движение в воздухе рукой с пальцами, скрюченными на манер когтей. Не-Усач, поперек щеки которого обозначилось четыре глубоких борозды, отшатнулся с жалобным скулежом. В бороздах под белой кожей твари виднелось что-то серое, без намека на кровь.
— Помни свое место, — любезным тоном сказал Не-Усачу фальшивый Ольвер, на что тот лишь заскулил громче.
— Где остальные парни из отряда? — спросил я.
— Так мы же тебе сказали, они потерялись, — отозвался фальшивый Ольвер, вновь повернувшись ко мне.
— То есть они живы?
— Кто знает? — фальшивый Ольвер пожал плечами. — Может, живы. Может, попались другим стражам или встретили кого-нибудь вроде Озерной Падальщицы. У нас тут ночами столько всего интересного появляется, сами порой дивимся.
Значит, был шанс, что кто-то еще, кроме меня и Далии, выжил. Уже хорошо. Но кое-что в его словах меня царапнуло.
— То есть вы — стражи? Стражи Города Мертвых?
— Все так.
— Тогда я могу понять, почему вы убиваете людей. Но, — я неопределенно повел рукой в воздухе, — зачем вы надеваете наши лица? К чему этот маскарад? Вы ведь не могли знать, что к вашему костру кто-то выйдет.
Фальшивый Ольвер с видимым удовольствием провел рукой по своей щеке.
— Скучно тут у нас, — пояснил. — А каждая личина — это поглощение слепка личности.
— Поэтому вы знали и мое имя, и то, как нужно себя вести, — проговорил я.
— Верно. Каждая личина дает нам память
