– Фейдер, – глухо повторил я, захваченный воспоминаниями четвертьвековой давности. – Помню ее.
– Ну да. Она уже давно в могиле. Ты ведь работал в «Экзотике»?
Я тупо кивнул.
– Помнишь девку по имени Марта? Смугленькая, маленькая.
– Марта… кажется, припоминаю.
– Кувыркался с ней?
– Кейн…
– Да ну, мне-то можешь признаться. Да?
– Я… Не помню. Может быть. Я тогда много с кем любился, Хэри, и не всегда на трезвую голову.
– Ну, сложение у него твое. Не знаю, какого цвета у тебя были до операции глаза…
– Голубые.
Он пожал плечами.
– У него телепатический дар, а ты – классный тавматург. Так? Признайся, может быть…
– Да, – пробормотал я медленно. – Может.
Все это промелькнуло у меня в голове, когда я смотрел на Райте. Я пытался убедить его отказаться от прошения; в конце концов, он не мой подданный. Кару за грехи ему должен был назначить Совет Братьев, поскольку звание посла, а с ним и дипломатическая неприкосновенность сохраняли ь за ним.
– Не говори мне о законе, – ответил монах. – Мне не нужен закон. Я требую правосудия.
Мольба его тронула меня, и я с неохотой согласился.
– Тогда, Райте из Анханы, узри свой рок. – Я указал на лужу нафты, скопившуюся на ступенях. – Ныне ты – преграда стремлению слепого бога поглотить наш мир; сквозь тебя сила его стремится отравить нас. Я обрекаю тебя каждым вздохом противостоять слепому богу и каждый день бороться, чтобы исправить зло, причиненное при твоем посредстве.
– Как могу я… – начал он.
– Ты не можешь. Ты будешь сражаться без отдыха до последнего дня, зная, что в конце тебя ожидает поражение. Зная, что в тот миг, когда ты опустишь руки, все, что ты любишь, начнет умирать.
Долгий миг Райте стоял передо мною, склонив голову; потом, не говоря ни слова, неторопливо и вдумчиво вытер натекшую с руки масляную лужу краем своей сутаны. Потом коснулся пятна лбом, встал и покинул зал.
Я молча смотрел, как он уходит.
– Жестоко ты с ним.
За Дубовым троном кроется небольшая ниша. В ней стоит кресло, и сидящий в нем может выглядывать через незаметный среди резных панелей стены глазок. Оттуда и доносился сухой, угрюмый голос.
– Думаешь? Это было не наказание. Это дар, – тихонько ответил я. – Я вернул его жизни смысл. Цель.
– Ничего себе подарок. На Рождество давай ограничимся открытками, а?
Я позволил себе усмехнуться.
– Я бы все же предпочел даровать титул и тебе.
– Забудь. У меня другие планы. – Вчера Хэри несколько раз невнятно намекал, что они с богом некоторым образом примирились.
– Есть области, – сознался он, – где наши интересы совпадают.
– Хэри…
– Брось, Крис. Я тебе еще в первый раз сказал, – это когда он отказывался от всех моих предложений по нисходящей, начиная с поста Ответственного за общественный порядок до, как он выразился, титула «баронета тьмутаражопского», – если я приму от тебя титул, найдется не один дурак, который сочтет, что Империя в ответе за мои действия. Поверь на слово, Крис, оно тебе вовсе не нужно. Ты мне поверь.
Я обнаружил, что верю безоговорочно.
– И чем ты намерен заняться?
Голос его потеплел. Я как наяву увидел знакомую ухмылку.
– Буду гнать волну.
Часы складывались в дни, а те – в недели. Я с головой ушел в работу – в основном выяснял, кому из дворян могу доверить административные посты в Империи. Еще я помогал графине Эвери и маркизе Вере обустраивать хозяйство; Франсис Росси, злосчастный актер, которого мы с Кайрой некогда похитили, стал помощником госпожи Веры – Кейн ему доверяет, и молодой маркизе нужен кто-то, кто может не только защищать и охранять ее лично, но и переводить с английского на западное наречие и обратно. Госпожа Эвери уже собрала внушительную команду из бывших актеров. Кейна я в те дни видел редко и старался не сталкиваться с ним вовсе.
Не мог смотреть ему в глаза.
Я совершил одну ужасающую ошибку, и она преследовала меня, отравляя каждый миг, покуда единственным избавлением от кошмара не стали для меня нескончаемые труды.
Я заглянул в бездну.
Вот как это вышло.
– Хэри, я хочу знать, – заявил я как-то. – Я хочу понять, как ты узнал, что твой план сработает. Когда ты убил Ма’элКота – откуда ты знал? Как догадался, что слепой бог пожрал его не до конца? Откуда знал, что, слившись с тобою в реке, он обратится против своего прежнего повелителя? Почему был уверен, что не отдаешь в руки врага победу, которой он так жаждал?
Наконец я добрался до главного вопроса и едва осмелился его задать.
– Как ты знал, что спасаешь мир, а не губишь?
– Ма’элКот задал мне тот же самый вопрос.
– И?
Он пожал плечами.
– Я и не знал.
Онемев, я уставился на него.
– Я думал, что мне хана, Крис, – объяснил он. – Коллберг и социальная полиция никогда не позволили бы мне уйти живым. Я мог только попытаться спасти Веру.
У меня отвалилась челюсть. Под ложечкой свернулась холодная змея.
– Ты… все, что ты…
– Я даже не знал, что, убив Ма’элКота заклятым мечом, я свяжу его с рекой. Понятия не имел. Откуда? Я знал только, что он удерживает Веру в плену. Она связана с рекой, а он связан с ней. Поэтому я его убил. Он мертв – она свободна. Потом социки отстрелят мне задницу, и я тоже сдохну. Слепой бог получает свой меч, и девочка ему больше не нужна. Райте оставил бы ее с эльфами. Они приглядели бы за ней, вылечили бы, насколько могут. Она жила бы с ними. – Он пожал плечами. – Ничего лучше мне в голову не пришло.
– Так… – выдавил я, еще не до конца придя в себя, – так твой план… ты не… все это?..
– Это и был мой план. Единственный.
– С самого начала… – пробормотал я.
– Ага. С того момента, как я понял, что происходит.
– Все это… заключенные, фейсы, монахи. Разорение города. Райте. Я. Ты использовал всех.
– Да.
– Ты сотворил все это ради того, чтобы спасти одну девочку.
Он кивнул.
– И оттяпать кусок от Ма’элКота. Оставить по себе память.
Под моим полным ужаса взглядом он развел руками, будто хотел обнять.
– А, ну что тут говорить? Меня не переделаешь.
– Ага, – согласился я ошеломленно. – Точно.
– Никогда не знаешь, как все обернется. Правда. Вселенная страховки не дает. – Он ухмыльнулся. – Так что – выше нос!
– Нет, я… нет, то есть… – Я тряхнул головой, пытаясь вернуть на место перевернутый мир. – Ты очнулся в темноте, на краю обрыва. И прыгнул.
– Каждый день так, Крис. Каждый божий день.
Кажется, он был счастлив .
А я не могу радоваться этому. Думать об этом не могу. Внутри у меня пусто: хрупкая, высушенная, ломкая скорлупа.
Как все бессмысленно …
