него сверху, сражаясь со шнурками его ботинок.
– Они мои! – заорал Роб, отбиваясь, но его теперь держали несколько рук. – Перестаньте! – крикнул он, пытаясь сопротивляться. Безуспешно – он был слишком слаб. Вспомнилось, как его точно так же держали двое братьев и Вик: они всегда одерживали верх, всегда получали то, чего хотели, смеялись над его попытками дать отпор.
– Да не дергайся ты, воришка!
– Я не вор! – крикнул Роб. – Это ботинки моего отца!
– ХВАТИТ!
Голос, прозвучавший подобно взрыву бомбы, отдался у него в костях. Дайверы перестали мучить Роба. Появилась еще одна фигура, окруженная светом: облаченный в мантию старик со светящимся жезлом в руке. Казалось, он возник прямо из дюн и теперь медленно шел в их сторону. У его ног, там, где мантия расходилась, Роб увидел мотки светящихся проводов вокруг белого дайверского костюма. Ко лбу старика крепилось дайверское оголовье с плясавшими на нем огоньками, которое соединялось с длинным жезлом проводами, будто охваченными пламенем. Чудовищный наряд для дайвинга – никаких обтекаемых форм. Когда старик подошел ближе, Роб увидел глубокие морщины на его лице, темную, как уголь, кожу и при этом – белые, как облака, волосы.
– Знаешь, как мы поступали в старину с сыновьями воров? – спросил старик.
Трое дайверов продолжали держать Роба, пытавшегося сморгнуть падавший на его лицо песок.
– Не забирайте их, – сказал Роб. – Пожалуйста. Они мои. Они принадлежали моему отцу…
– Нет, это были ботинки моего отца, – ответил старик. – А раньше – его отца. И они принадлежат мне.
Роб увидел, как жезл скользнул в песок. Земля под ним внезапно зашевелилась и стала мягче. Роб погрузился по пояс, в ужасе решив, что его собрались похоронить живьем, но потом почувствовал, как его ног касаются чьи-то руки, развязывавшие шнурки ботинок. Но это были не руки – все дайверы стояли рядом, не сводя с него взгляда. Это был песок, действовавший так же искусно, как если бы внизу были люди. Ботинки соскользнули с его ног, всплыли и легли на дюну.
Старый дайвер почти благоговейно поднял ботинки и улыбнулся. Узор из морщин на его лице сразу же изменился.
– Привет, – сказал он, обращаясь к ботинкам, а затем снова посмотрел на Роба. – В старые времена мы убивали воров. А их сыновей воспитывали как своих, чтобы они никогда не уподобились отцам. Но сейчас не старые времена, так что можешь и дальше гноить свою душу в его обществе.
Услышав, что его отца назвали вором, Роб снова расплакался.
– Мой отец ушел. Это все, что у меня осталось от него. Пожалуйста.
Он попытался представить себе, как будет заниматься ремонтом без ботинок, без их идеально чистой гармонии. А потом понял: Коннер убьет его за то, что он их потерял.
– У мальчишки истерика, – сказал один из дайверов.
– Говорит, мы что-то сделали с каким-то Грэхемом, – сказал другой.
– Гра’хим? – переспросил старый дайвер. Сквозь слезы Роб увидел, что улыбка на его лице исчезла. – Старьевщик? Он что, не умер?
Роб утер слезы.
– Умер? Вы пытались его убить?
– Похоже, парень чокнутый, – заметил Рук. – Сам не понимает, о чем толкует.
– С ним был кто-то еще, когда мы его сцапали. Но этого второго мы не стали трогать. Может, он случайно угодил в наш след, но мы его точно не похоронили.
Старик уставился в пространство.
– Не важно. Человек, из-за которого он переживает, давным-давно мертв. Идем, пора убираться из этого мерзкого места.
Он махнул рукой. Все четверо погрузились в песок, забрав с собой фонари и оставив зарытого по пояс Роба, которому предстояло откапываться самому, а затем отправиться в долгий путь домой, по холоду, босиком.
13
Бремя юности
Роб
Чтобы пройти километр до города, требовалось двадцать минут, но Робу казалось, будто он шел несколько часов. Мысли лихорадочно сменяли друг друга. Он раз за разом воспроизводил в памяти случившееся с ним, с того мгновения, когда его схватили, до той секунды, когда поймавшие его люди скрылись в песке. Он повторял их имена: Дайван, Рук, Шана. Имени последнего – наверняка их босса или даже господина – он так и не узнал.
Роб безостановочно думал об их костюмах, о жезле предводителя, о том, как появилась клетка из пескамня, о тщетных попытках сопротивляться, о том, как принял его песок при падении с неба. Воспоминания путались, будто волосы, превращаясь в головоломку, которую он пытался разгадать, шагая в сторону сияния Спрингстона, видневшегося над дюнами, и оставляя за спиной Полярную звезду. Он настолько ушел в себя, что, услышав, как кто-то зовет его по имени, решил, что это лишь игра его воображения.
– Роб! – Голос походил на вой кайота, долгий и протяжный. – Ро-о-о-о-об!
Вдоль дюн на окраине города плясали огни – десятки налобных светильников, дайверских фонарей и зажженных ламп.
Конечно же, его искали. Роб попытался представить, как выглядело его исчезновение в глазах брата, стоявшего тогда рядом. Все ли в порядке с Коннером? Может, его тоже засосало. Охваченный паникой, Роб побежал по песку к ближайшему источнику света.
– Эй! – крикнул он. – Я здесь!
Первым он наткнулся на Стеллу, одну из девушек, живших и работавших в «Медовой норе». Увидев его, та расплакалась и крикнула остальным, что он нашелся. Упав на колени, она заключила мальчика в объятия.
– Со мной все хорошо, – пискнул он. – Где Коннер?
– Ныряет вместе с остальными, ищет тебя.
– Я потерял его ботинки, – сказал Роб. – Мне теперь несдобровать.
Стелла разжала руки.
– Думаю, он будет счастлив, узнав, что ты цел и невредим.
По пути назад в «Медовую нору» люди, которых Роб едва знал или не знал вообще, хлопали его по спине, будто он совершил нечто героическое, оставшись в живых, – и это приводило его в полное замешательство. Он ведь дал себя ограбить, и все. Возможно, подумал он, они просто рады тому, что могут погасить свои фонари и вернуться к прерванному ужину и прочим вечерним занятиям. Казалось, за те двадцать или тридцать минут, что он отсутствовал, на улицу вышла половина города.
Мать и Лилия встретили его за несколько дюн до «Медовой норы», каким-то образом прослышав, что он нашелся, – слухи распространялись быстрее, чем можно было дойти пешком. Вновь крепкие объятия, вновь слезы. Сколько еще раз это будет повторяться?
– Простите меня, – услышал он собственный голос и тут же подумал о том, что он сделал не так.
Мать расцеловала его в лоб и пригладила волосы, засыпав с ног до головы спутом [5].
– Все хорошо. Я просто рада, что ты цел. Но больше никаких нырков. С меня хватит. Я серьезно.
– Я не нырял! – возразил Роб, но его протесты заглушил ветер.
В «Медовой норе» Роба встретили радостными возгласами и тоже стали хлопать по спине, забрызгивая пивом.
– Я уж собирался вырезать твое имя на стойке, сынок! – пошутил кто-то, и Роб понял, почему все придают случившемуся такое значение. Несколько недель
