ним. Я была так виновата. Лучше бы я утонула в той реке, чем выпустила его из своих рук. Лучше бы я просто утонула.
– Фу-эр, ты больше не один. Слышишь? У тебя есть я. Тот предатель – и мой отец тоже. Я сама искуплю его вину, ты не должен переживать об этом. Поверь мне, пожалуйста, поверь.
– Дядя верит тебе, значит, я тоже. – Мои руки беспомощно опустились. – Он сказал, что ты с нами, что ты не предашь нас…
– А если предам?
Я никогда не забуду, как изменились его глаза. Он отпрянул, глядя на меня с ужасом и страхом:
– Ты хочешь быть как он?
Потом тише:
– Ты тоже бросишь меня?
– Не брошу, я никогда не брошу тебя.
– Если ты бросишь нас… тогда зачем ты пришла? Ты… ты наш враг?
Он ударил меня в плечо, ему было страшно. Я знала. Мне тоже было страшно.
– Фу-эр, если хочешь убить, бей не в плечо, а сюда.
Я прижала его ладонь к своему сердцу.
– Если не хочешь убивать, лучше не бей.
Он тяжело дышал, пытаясь сдержать слезы.
– Всем предателям – смерть!
– И мне смерть? – прошептала я.
– Всем предателям. А ты… ты просто… просто не будь как он.
– Фу-эр. – Я улыбнулась и принялась вытирать его щеки. – Фу-эр, сестра никогда не предаст тебя. Сестра позаботится о тебе.
– Лгунья.
– Ты можешь поверить мне.
– Поклянись! – Его глаза блестели, уже не от слез, от надежды. Будто он давал мне шанс. Давал и безумно боялся, что я не ухвачусь за него. – Поклянись!
– Клянусь, что ты можешь верить мне.
– Нет, поклянись, что ты не предашь нас. Дядя позаботится о тебе, он сказал… сказал…
– Клянусь, что я никогда не предам моего брата, У Синфу.
– Поклянись, что не убьешь дядю!
– С чего ты решил, что я убью его?
– Мне снилось. Страшный сон. Ты… ты была совсем как он и убила… – Он не договорил. – Поклянись, что не будешь, как он.
– Клянусь.
Он был еще так мал. Он еще верил, будто одно «клянусь» может перевернуть и заковать цепями небо.
– Ты поклялась!
– Поклялась.
– Клятвы нельзя нарушать.
– Нельзя. Но и ты поклянись мне, что будешь верить своей сестре.
– Кл… – Он замер, его глаза метнулись вниз. – Я поклянусь тебе, когда станешь советником.
Не верил. Он так боялся мне поверить. Мой маленький брат.
– Фу-эр, – я взяла его ладошку, – ты когда-нибудь видел волков?
– Волков?
Мальчик удивленно поднял голову и замотал своими кудряшками.
– Здесь нет волков, как я мог видеть их?
– Там, за мостом Хоуянь лежит огромный мир, далеко есть и другие горы, и другие реки.
– Ты была там?
– Была. Видишь? – я закатала рукав и показала ему след от волчьих зубов.
– Что это?
Длинный список мертвецов, требующих отмщения, был забыт. Синфу с любопытством рассматривал мой шрам. Другой рукой я осторожно коснулась его волос. Если бы только мой брат мог, как другие дети, играть и ловить солнце, падать, смеяться и дышать. Свободно, без страха, без оглядки.
– Это больно?
Его пальчик скользил по отметинам.
– Нет, – солгала я.
– А кого еще ты видела?
– Еще…
Я рассказывала ему о снегах, ливнях, склонах, желтых цветах у ледников. Я ничего не говорила ему о крови и мертвых телах, что тянулись за мной. Он удивлялся, как я могла побывать в стольких местах, он удивлялся, как я могла увидеть столько зверей, как я могла… Я не призналась ему, что на самом деле я не видела ничего, они лишь оказывались рядом со мной, но мои глаза всегда были затянуты кровавой дымкой.
Когда он наконец уснул, я ушла.
Мне хотелось плакать. Мне так хотелось кричать, что мои внутренности горели от страха. Если бы я закричала, сорвалась бы. Если бы заплакала, вновь превратилась бы в маленькую девочку, которая пряталась под мостом у пруда Лунной Зари. Но больше никто не придет искать меня, больше никто не будет уговаривать меня выйти. Потому что я закрою глаза и не услышу. Я закрою глаза и не выйду. Я закрою глаза и расплачусь.
– Госпожа Минчжу.
Нет, я не плакала. Я не кричала. Я даже остановилась и позволила ему подойти ближе.
Чжу Фэй протягивал мне связку кувшинов. Всего три. Целых три.
– Лучшее, что я смог достать.
Я нервно рассмеялась.
– Что ж, тогда я обязана узнать, насколько дорога ваша жизнь, господин Чжу.
Я забрала вино и взглянула на черную пелену, падающую на нас.
– Сегодня нет звезд, – прошептала я.
– Госпожа…
– Прощайте.
Я не хотела ни слушать, ни видеть. Я обнимала кувшины и под плеск вина взбиралась на Утес Восхода. Даже звезды не хотели выпить со мной.
16
Черное небо, черная скала, черный ветер. Я хотела бы рассмеяться, но знала: эта пропасть обязательно рассмеется в ответ. Кровью.
Вино покорно обжигало горло. Задавить, утопить. И крик, и смех, и плач.
Первый кувшин полетел с обрыва. Так высоко, что – ни звука. А я хотела услышать его предсмертный треск. Миг, и осколки. Миг, и тишина.
Моя рука легко отпустила его, моя рука легко схватила второй кувшин. Если бы только вино могло стереть, размыть, выжечь, заставить захлебнуться в крови.
Я опустилась на землю. Холодная, немая. На краю. Ночь молчала. Ночь тоже смеялась. И пусть.
Рука дрогнула, и вино расплескалось. Холодные капли на моем лице. Будто я правда плакала, будто я могла плакать. Беззвучный смех разорвал губы. Я закрыла глаза и вылила остатки на лицо. Смыть все.
Нежный запах. Горечь защемила зрачки. Запах сливы.
Как только Чжу Фэй догадался? Как только случайность еще могла посмеяться надо мной?
Вернуться в Хэши, под наше дерево, чтобы лепестки тонкими крыльями касались лица, чтобы наставница тихо перебирала струны, чтобы струны все еще звучали, чтобы я все еще была глупой самонадеянной девочкой. И хорошо. Хорошо, что та девочка думала мало. Глупая. Глупая. Глупая… И хорошо, что глупая. И хорошо, что она всегда отметала мысли о будущем. Когда Гао Фэнь сумеет, когда У Минчжу вернется. Увидеть его, коснуться его, встать рядом с ним – достаточно. Тогда дорога к нему казалась бурлящим потоком, пытающимся заглотнуть меня. Что мне мост Хоуянь, что мне дядя, что мне эта холодная земля, что мне кипящая здесь ненависть? Только бы дойти.
Папа, я дошла. Папа, я вернулась. Папа, он даже не может так просто убить меня. Папа, и Синфу жив, и я жива. Папа, только почему ты умер? Почему ты не спас его? Почему я была слишком юна и слаба, чтобы спасти его, унести его, забрать его? Зачем ты умер так быстро? Почему ты не смог удержать власть? Почему я не смогла удержать его в той реке? Он ненавидит тебя. Он верит в то, что ты отказывался принять. Он умрет за то, во что ты отказывался верить. Он больше не твой сын. Он наследник У Баолина, у него не будет светлого неба и чистого смеха. Все, чего ты боялся, его кровь уже впитала. Все,
