что ты ненавидел, – его единственное спасение. Все, что ты считал ложью, для него звучит единственной правдой. Разве я смогу увести его отсюда? Разве я смогу забрать его? Разве он пойдет со мной? Куда бы я ни забрала его, куда бы ни спрятала, разве я смогу укрыть его от того, что уже зажгли в нем? Сбежать от У Баолина, от прошлого, от воспоминаний – да, но от этой веры и горящего пламени в его зрачках?
Его дом, его вера, его дрожь, восторг, страх. Что я должна делать? Что я могу сделать? Ты – не его семья, я – не его семья. Он не виноват, что он все, что у меня осталось. Он не виноват, что мой единственной дом – воспоминания. Он не виноват.
Не виноват.
И ты не виноват.
Только мне больно. От мысли, что тот, кем он вырастет здесь, с легкостью убил бы тебя, а ты бы, наверное, убил его.
Моя рука нащупала третий кувшин и поднесла к губам.
– Чжу-эр.
Мои глаза распахнулись. Бай Син.
Он сидел рядом. Его рука касалась моего лба. Я не чувствовала его холодных пальцев, я знала, что мой воспаленный рассудок просто вновь зовет его. Ко мне.
– Он не ждет тебя, он совсем не знает тебя. У Баолин воспитал его своим наследником. Боюсь, он, как и все, считает своего отца отступником и изменником.
Да, ты говорил. Ты говорил мне это в Хэши. Да, ты был прав. Да, ты знал. Ты все знаешь. Только я все равно отвечу тебе так же.
– И что же? Что с того?
Я резко поднялась и замерла. Я всего лишь хотела коснуться его, а он исчез. Лучше бы он посидел здесь еще пару мгновений. Лучше бы он приказал мне быть сильной, лучше бы он молчал и смотрел, как тогда, когда просил вернуться с ним. Лучше бы я больше никогда не думала о нем. Лучше бы я не думала. Лучше бы он не исчезал. Лучше бы все исчезло. Лучше бы слива никогда не отцветала. Лучше бы я никогда не слышала ее аромата. Лучше бы… Лучше бы…
Я вновь легла на землю.
Черное небо. Холод пропасти, холод кувшина, холод моего дыхания.
И что же? Что из этого?
Не допивая вино, я бросила кувшин с утеса и закрыла глаза. Мысленно я летела с ним мимо острых камней, мимо застывших выступов, мимо уснувшей зелени, ко дну. Треск. Осколки.
Я открыла глаза.
Я все еще была достаточно сильной, чтобы мысленно коснуться дна пропасти и не спрыгнуть в нее.
Отец был мертв. Мой брат был жив. Я была жива. А раз я поклялась Синфу, что не стану, как наш отец, я должна сдержать обещание. Я не наш отец. Я не умру, как умер он. Я буду сильнее его.
Я поднялась с земли. Меч впился в мою ладонь, но я была сильнее.
Пусть я глупа. Пусть я смела верить, будто сумею обмануть всех, сумею забрать брата и исчезнуть. Быть глупой не страшно. Страшнее поддаться страху.
Рывок. Меч вспыхнул.
Мой брат хотел, чтобы я осталась здесь. Мой брат верил лишь словам У Баолина и заветам предков. Мой брат был еще слишком мал.
Отец думал, стоит ему закрыть глаза, и огонь исчезнет. Отец не смог никого спасти. Отец не сумел погасить пламя. Теперь в нем предстояло сгорать его сыну.
Фу-эр, я и правда не стану им. Я буду смелее. Что должно быть открыто, будет открыто. Что должно сгореть, сгорит. А что сжигает тебя, я испепелю первой.
Клянусь.
17
Когда Шэ Яо поднялся на Утес Восхода, техника Огненного Кольца уже впиталась в мои движения. Прыжок, взмах, моя энергия, сила меча, и пламя вспыхивало вокруг противника. Черный Змей не ожидал атаки, но его лицо не дрогнуло, когда огонь обступил его со всех сторон.
– Госпожа Минчжу и правда необычайно талантлива.
Спокоен, как всегда, но я успела уловить его усмешку. Черный Змей. Советник Шэ. Он знал обо мне слишком много, а дядя, по-видимому, всегда прислушивался к его словам. Этот человек был нужен мне. На моей стороне.
– Яо-гэ! – Я погасила огонь и подбежала к нему. – Ты наконец пришел.
Моя неожиданная радость не могла не насторожить его. Он был слишком умен, слишком подозрителен.
– Я ждала тебя.
Я и правда ждала. Больше не было смысла выжидать и прятаться.
– Зачем?
Ни тени интереса, как жаль. В нашу первую встречу в Главном Зале дворца он был куда откровеннее. Теперь же он прятал свой яд за показной вежливостью.
Как и все дни до этого, он вошел в Павильон Черного Солнца и принялся расставлять принесенный обед.
– Побудь со мной, Яо-гэ, – тихо произнесла я.
На мгновение его рука замерла.
– Мне нужно поговорить с тобой.
Он кивнул и спокойно протянул мне палочки.
– О чем вы хотите поговорить со мной, госпожа Минчжу?
– Не присядешь?
Он опустился напротив меня, но не посмотрел мне в лицо. Он не хотел, чтобы я заметила. Беспокойство, взволнованность, презрение? Что он прятал?
– Я должна извиниться перед тобой.
Что бы он ни ожидал услышать, мои слова удивили его. Он забылся и поднял глаза.
– Я была глупым ребенком. В детстве я не понимала, почему ты ненавидишь меня, и злилась. Но теперь я знаю, что ты имел право ненавидеть меня. Я слышала, твоего отца убил Белый Лотос, а я считала то место своим вторым домом. Когда я была ребенком, я ничего не знала о пропасти, что лежит между нашими Учениями.
Это в детстве я не понимала. Теперь я не могла не понимать, почему он ненавидел меня, почему дядя ненавидел отца, почему все они ненавидели отца, почему даже мой брат вырос в этом огне ненависти.
Я говорила искренне. Я знала, что искренность куда опаснее лжи. Она выводит тебя к врагу безоружным, но, выждав миг, раскалывает его меч на осколки. Я видела, как взгляд Шэ Яо тяжелеет. Мои слова срывали с него пелену равнодушия.
– Моего отца обманули, – губы Шэ Яо выдыхали слова рывками. – Мой отец поверил Главе У Чжичэну и отправился на Гору Лотоса, чтобы своими глазами увидеть сокровище, привезенное господином Ду. Но вернулся лишь его труп. Все, что мне осталось от него, – имя и книги.
Все нянюшкины рассказы были лишь безобидными легендами. Настоящими чудовищами пропасти под мостом Хоуянь были кровавые призраки. Призраки, живущие в сердцах этой горы. Призраки, живущие в сердцах Горы Лотоса. Дядя впустил их даже в душу моего брата. В моей их было не меньше, но я слишком часто пересекала мост, чтобы верить, будто одни призраки ценнее других.
– В детстве вы только и говорили о Дворце Безмятежности и его молодых господах, – тихо проговорил Шэ Яо. – Но я никогда не винил вас.
– Почему?
– У Чжичэна – да, но
