я дошла до дверей и впустила воздух. На заднем дворе был небольшой пруд. Опустить руки, смыть. Шаг. Я вздохнула. Кто-то оставил горящий фонарь у моего порога. Я подняла его и нащупала тонкий лист бумаги, прикрепленный к дну. Кто бы ни послал мне записку, это было не к добру. Я развернула листок и поднесла к свету.
«Не делай этого. Я помогу тебе забрать брата. Просто погаси фонарь».
Этот почерк я бы не спутала ни с чем. Ровные тонкие линии. Сколько дней я украдкой следила за его кистью, сидя в Зале Белых Звезд. Бай Син.
Мое тело едва держалось, но мысль о том, что он сам написал эту записку, своей рукой, разлилась в груди теплым светом. Несколько минут я любовалась его каллиграфией. У меня не было сил ругать себя за это. Я не хотела знать, как эта записка могла оказаться здесь, во внутреннем дворе Дворца Золотого Крыла. Я не хотела знать. Я лишь на секунду позволила себе представить, что он где-то рядом и если я подам ему знак, то увижу его. Увижу черный лед его глаз и почувствую, как пламя успокаивается.
Бай Син.
«Не делай этого». Стоит мне открыть Запретные Залы, покой, длившийся эти годы, утонет в алой слизкой воде. Я знала, знала.
«Я помогу тебе забрать брата». Забрать его? Больше не было смысла забирать. Он, с детства несший груз предательства отца, теперь больше смерти боялся, что ему придется расплачиваться и за предательство сестры.
«Просто погаси фонарь».
Он все еще был готов протянуть мне руку. Но я знала, это в последний раз. Как только меч в моих руках начнет служить заветам Воронов-Солнц, меч в его руках будет защищать людей Белого Лотоса.
«Просто погаси фонарь».
Лучше бы он никогда не давал мне последний шанс. Тогда бы моя уставшая рука не дрожала, поднося его записку к огню. На секунду фонарь вспыхнул ярче. И опустился на землю, я опустилась рядом. Дрожащим отблеском огонь сжигал мои последние силы. Я знала, что уже не дойду до пруда, не смою кровь со своих ладоней, он не появится и не скажет, что моя жизнь принадлежит ему. Я знала. Знала. Знала.
– Госпожа Минчжу?
Теперь я узнавала этот голос. Но мне все равно пришлось поднять глаза и ответить.
– Я закончила. Вы можете сообщить об этом Главе.
Шэ Яо молчал. Мне хотелось рассмеяться ему в лицо и спросить, рад ли он видеть меня такой – обессиленной, с застывшей кровью, с замершим взглядом.
– Подождите меня здесь.
Будто я могла бы уйти, будто я могла бы исчезнуть, будто я могла бы погасить этот фонарь.
Тьма растворила его, но огонь все еще прожигал ночь. «Не делай этого». Мой уставший мозг обманывал меня его голосом. Но я знала, что скоро сумею усмирить его и этот голос сотрется, будто он никогда не звал меня вернуться с ним.
– Выпей.
Мои глаза беспомощно раскрылись. Шэ Яо терпеливо ждал, держа в руке чашу. Он не дал мне заговорить и, обхватив мои плечи рукой, влил в рот лекарство.
– Чт… что это?
– Ты слишком слаба, молчи. Выпей.
Шэ Яо поднес к моим губам черную горошину. Я покорно проглотила ее и закашлялась.
– Яд?
Улыбка разорвала мои высохшие губы. Но вместо ответа Шэ Яо вдруг поднял меня на руки и занес в покои. Холодная постель укрыла меня тонким шелковым одеялом.
– Спи.
Этот Черный Змей больше не звал меня госпожой. Этот Черный Змей больше не подавал мне яд. Прежде чем мое тело провалилось в сон, я видела, как он уходит и закрывает двери. Сквозь исчезающую щель я в последний раз коснулась взглядом горящего фонаря, и все погасло.
19
Сами Небеса благоволили к У Баолину. Иначе нельзя было объяснить известие о том, что день, выбранный Главным Астрологом Учения, почтенным стариком Цин, пришелся на столь близкую дату.
Через три дня после того как я спустилась с Утеса Восхода Небеса уже благословляли нас отправиться к Запретным Залам.
Восемь советников смотрели на меня с почтением. Пламя Девяти Солнц сияло за троном У Баолина, поджигая кулон с Осколком Сихэ, покоящийся на груди Главы. Чем взволнованнее тот был, тем темнее становился его взгляд. Нетерпение и страх изгрызали его, но дочь У Чжичэна все еще покорно склоняла перед ним голову и была готова повиноваться. Я стояла в платье, расшитом золотыми перьями, с огненным мечом и золотой лентой. Взглянув на меня в тот день, никто не мог усомниться, что перед ним истинная дочь девяти Воронов-Солнц. Даже У Баолин. Даже Шэ Яо. Даже Синфу. Мой брат смотрел на меня не отрываясь. Восторг и страх. Мой брат стоял рядом с троном У Баолина, облаченный в черные одежды с изображением Трехлапого Ворона. Истинный наследник Учения. Маленькая копия дяди. Если бы я не знала его, если бы я не знала, что имя этого мальчика У Синфу, я приняла бы его за сына У Баолина. Погубить своего родного брата было мало, забрать Учение было мало, он отнял даже его сына. Но мой взгляд оставался тверд. Меч приучил его к огню, Бай Син – к ранящим ледяным осколкам.
Мой брат. Мой дядя. Их нетерпение. Моя решимость.
Я не слушала, что говорят советники. Их восторженные речи, их напутствия. Я не слушала, о чем шепчутся застывшие воины Ворона, выстроившиеся перед Залом, приветствующие нас, идущие с нами до Огненной Стены – барьера, защищающего подступы к Запретным Залам. Чем быстрее мы войдем, тем быстрее все кончится. Чем быстрее мы войдем, тем быстрее я буду знать, на что не решился мой отец.
Мир замолчал, когда я взмахнула мечом и в барьере образовалась брешь.
Шаг. Дядя вошел вслед за мной. Я надеялась, что эта стена будет достаточно умна, чтобы не пустить его, но, по-видимому, сила Осколка Сихэ и правда была связана с матерью Воронов-Солнц. Он вошел. Он стоял за моей спиной. Но у меня уже не было времени переживать об этом.
Пещера накрыла нас удушающей темнотой. Я обернулась. Святящаяся стена, через которую мы вошли, уже погасла. Только светящийся осколок на груди У Баолина слабо подрагивал в застывшей тьме.
– Тут я тебе не помощник. Если я применю силу, это место поглотит нас, – голос У Баолина прозвучал резко, нетерпеливо. Будто я ждала его помощи.
Еще никогда через эту стену не проходили двое. Но мы не нарушали закон. Сюда вошел Глава и хозяин меча. Только всегда это был один человек, а теперь двое.
Я не ответила, лишь кивнула. Мне и не нужна была его помощь. Моя ладонь прошлась по лезвию, и меч вспыхнул. Держа его перед нами факелом, я пошла вперед. Пещера сужалась, превращаясь в узкий
