возможность смотреть на примаров, без стеснения пялились на неё. Ну и алкоголь в коробке тоже стал одним из главных факторов этой, не слишком-то романтичной прогулки. Прогулки, которая закончилась быстро. Очень быстро, несмотря на то, что шли мы со скоростью раненой в ногу черепахи.
Я деловито отпер замки и распахнул крышку люка. По привычке задержал дыхание, чтобы не потерять сознание от вони, а потом, совместными усилиями с примарой, перевернул ведро, вываливая помои в трубу. Затем, быстро, чтобы успеть до чавкающих звуков, опустил крышку люка и тщательно запер замки, следя, чтобы цепи были в своих пазах. И лишь после этого я позволил себе сесть на корточки и прислониться мокрой спиной к стене. Сакура, вытащив бутылку из коробки, уселась напротив меня, но я не рисковал поднимать на нее глаза, что девочку без сомнений веселило.
– Странный ты, Молчун, – хихикнула она, делая глоток и морщась, когда виски обжег рот. Я взял бутылку и, неловко улыбнувшись, тоже сделал глоток. Горлышко было сладким, но не от виски, а от помады Сакуры. Это заставило мое сердце забиться чуть быстрее, а кончики ушей моментально покраснели.
– П-почему? – рискнул спросить я. Мы были одни и девочка, хоть и была примарой, не пугала меня до чертиков, как та же Унаги.
– На меня все пялятся, – ответила она. – Кроме тебя. Даже сейчас ты прячешь глаза. Боишься?
– Т-тебя это бе-бесит? Ну, – смутился я. – Когда с-с-смотрят?
– Иногда, – неопределенно пожала плечами Сакура, делая еще один глоток. Я не мог ей сказать, что нихилы делали лишь один глоток. Да и кто я такой, чтобы указывать примаре. Тем более, бутылка была ворованной. Однако мои мысли были слышны только мне. На миг девочка задумалась, а в глазах мелькнула грусть. Грусть взрослого человека. Аши смеялась взрослым смехом, а у Сакуры были взрослые глаза. Глаза человека, повидавшего жизнь. – Сколько раз Пенсне пытался узнать у Телевизора, почему я… такая.
– К-к-к… – чертыхнувшись, я выпалил застрявшее слово, – красивая?
– Ты милый, – улыбнулась она и протянула мне бутылку. Я не стал отказываться и еще одна теплая волна ухнула в живот. – Все замечают, что я единственная из Комнатки, у кого нет… ну, недостатков.
– «Ты и Ратто», – поправил я её мысленно, но вслух, как обычно, ничего не сказал.
– Даже у примаров есть недостатки. А у меня нет. Порой мне кажется, что я чужая даже среди них. Понимаешь?
– Да, – кивнул я, хотя ни черта не понимал. Как можно быть чужой, если ты примар. Если все примары считают тебя своей.
– Я не знаю, почему Телевизор определил меня в примары, – чуть подумав, продолжила она. – Каждый из примаров обладает какой-нибудь… особенностью. Даже Унаги. Мимо неё не то, что мышь не прошмыгнет, она даже от сквозняка моментально просыпается. Однажды она спасла Ратто жизнь.
– «Спасла Ратто жизнь»? – мысленно спросил я себя, отказываясь поверить в услышанное. Сакура, увидев недоумение в моих глазах, улыбнулась и кивнула.
– Спасла. И не только ему, но и всем, кто спал. Ночью открылось окно и Судья… почти проник в Комнатку. Но стоило ему только протянуть руку к ближайшей кровати, на которой как раз спал Ратто, Унаги моментально проснулась от тихого скрипа и заверещала так, что проснулись даже нихилы, спящие у Двери, – усмехнулась девочка и тут же нахмурила брови. – Не знаю, как он открыл окно, но лишь благодаря Унаги и её слуху, мы живы. Судья ушел, а Ратто, разозлившись, переставил кровать под окно. Знаешь, Молчун, а ведь он единственный, кто может спокойно смотреть сквозь стекло.
– Знаю, – коротко буркнул я, вспомнив, как первый раз посмотрел в окно и не мог оторвать взгляд, пока Ратто не нарушил зрительный контакт. – А т-твоя о-о-особен-ность?
– Я – лекарь, как тебе известно, – пожала плечами девочка. – Но когда я только пришла в Комнатку, то почти ничего не знала. Максимум – как наложить бинт и какая таблетка нужна, чтобы снять головную боль. Мне помог Пенсне и Сундук, который дал много книг по медицине. Каждый день я училась и продолжаю учиться до сих пор. Но я не считаю это особенностью. Любой нихил, читая книги, научился бы этому. Лишь бы память была хорошей. Знаешь, иногда мне кажется, что Телевизор определил меня в примары не из-за умения накладывать бинт.
– А для ч-чего?
– Не знаю. До сих пор гадаю, – вздохнула она, снова делая глоток виски. Заметив мой напряженный взгляд, Сакура рассмеялась. – Не переживай ты так. Завтра я снова стану примарой и принесу сюда новую бутылку. Лучше глотни, пока можно.
И я глотнул. В голове с непривычки шумело, а сердце, качая кровь, кажется немного перестаралось, потому что меня бросило в жар. Жар усилился, когда Сакура вдруг подалась вперед и её лицо оказалось в сантиметре от моего лица. Я чувствовал её запах и тонул в голубых озерах, которые задумчиво изучали мое лицо.
– Ты когда-нибудь целовал девочку, Молчун? – шепотом спросила она. У меня закружилась голова: от близости, от её запаха, от виски. Сакура улыбнулась и наклонила голову, смотря мне в глаза. – Я никогда еще ни с кем не целовалась…
– «Я тоже», – мысленно ответил я и вздрогнул, когда ощутил вкус её губ. Сакура поцеловала меня с такой нежностью, что сердце, до этого стучащее, как отбойный молоток, остановилось. Желудок скрутило от сладкого спазма. Я чувствовал вкус её губ: сладкий, влажный и нежный. Казалось, прошла вечность, пока Сакура не отстранилась. Очень короткая вечность, пролетевшая, как вспышка.
– Пусть это будет нашим секретом, Молчун, – жарко прошептала она мне на ухо, обжигая кожу дыханием. – Секретом, что самая прекрасная из примаров подарила поцелуй простому нихилу.
– «Самая прекрасная из примаров», – повторил я про себя и глупо улыбнулся, когда девочка поднялась на ноги и бросила пустую бутылку на пыльную коробку. Странно, но Обжора так и не появился. То ли и правда объелся, то ли не решился нарушить волшебство, царившее мгновением назад у помойного люка.
– Пошли, пока нас искать не начали, – вздохнула Сакура, с тоской смотря на дверь в конце коридора. – Скоро ужин и торжественная церемония. А потом ночь, сон и утро. Завтра я снова проснусь примаром, а ты вернешься на свой футон у Двери, Молчун. Но это завтра. Сегодня пока еще не закончилось. Пошли.
Я не сказал ей, что не усну сегодня ночью. Что-то подсказывало, что она и так это знает. Вздохнув, я убрал пустую бутылку в коробку и направился следом за примарой, таща в руках пустое ведро из-под помоев.
До торжественного ужина я помогал Реже
