или позор ее семьи. Вы знали, что она выберет смерть. Вы принесли ей «Призрачный сон», и она умерла.
Шэ Яо молчал.
– Но вы ошиблись. Если бы она не умерла, то и Чи Дянь был бы жив, а рудники бы втайне процветали. То была моя личная месть. За ее смерть.
– То было дело рук Учения Белого Лотоса.
– О нет. Это был подарок Главы Бая мне. Расправиться с Юэ Гуан было так просто, верно? Убрать ее с пути – это сущая мелочь. Но вы упустили: она взяла себе ученицу. Обвинить меня в ее смерти, приказать наместнику запереть меня в темнице? – Я больше не выказывала ему никакого уважения: – Ты зря недооценил Гао Фэнь. Она вернулась, только чтобы отомстить за смерть Юэ Гуан.
Он был бледен. Черный Змей не решался ужалить меня. Он казался почти беспомощным.
– Если я забрала их жизни, почему не заберу твою?
– Минчжу, твоя месть не может сравниться с делом нашего Учения!
У Баолин не понимал. Конечно, он не понимал. Конечно, он хотел спасти свою тень. Не зря же он взращивал ее все эти годы.
– Ты пообещал. Когда мы покончим с Белым Лотосом, я заберу его жизнь! И, дядя, раз уж я готова отдать тебе все, окажи мне милость. Позволь завтра провести поминальную церемонию для моей матери.
После того, как я потребовала жизнь Советника Шэ, эта просьба казалась незначительной. И тем проще мне было получить дозволение.
– Поклонись матери и вспомни, что она вверила тебе жизнь брата.
– Благодарю, дядя. Я не подведу тебя. Чем быстрее ты пошлешь весть в Учение Лотоса о возвращении госпожи Бай, тем быстрее я смогу начать.
– И ты уверена, что Бай Син позволит тебе так просто объявить себя его женой и войти во Дворец Белого Лотоса?
Вместо меня ответил Шэ Яо:
– Он позволит.
Я улыбнулась.
– Даже советник Шэ это понимает.
Его взгляд. Это была не ненависть. Скорее тоска и злость.
– Я обещала тебе, что придет день, когда Глава, которому ты так служишь, отдаст твою жизнь в мои руки. Кажется, он настал.
– А в чьи руки ты отдаешь свою жизнь? В чьи – жизнь своего брата?
– Лучше бы змей укусил меня, а не того, кто дорог мне, – прошептала я, проходя мимо него.
27
Я знала: весть о том, что я жена Главы Бая, поднимет пыль с гор. Я знала, что недоумение, страх и ненависть соберутся в тучи и прольются дождем, который размоет дорогу к Горе Лотоса. Я знала. Поэтому я хотела успеть поклониться матери вместе с братом, пока гром не рассек его глаза подозрениями.
Я была плохой сестрой. Я вернулась слишком поздно и спешила уехать слишком рано. Я грозила ему новым кошмаром. Зачем ему сестра-предательница, когда он с трудом нес на своих плечах груз предательства отца?
Мне было проще уберечь руки от масла, кипящего передо мной, чем от правды, клюющей коршуном.
Синфу молча съел печенье, которое я принесла ему, а потом приложил пальчик к губам, блестящим сахарными крошками.
– Отвернись!
Я повиновалась, но мне хватило и звуков, чтобы понять, что его тайник спрятан в полу под второй дощечкой от шкафа.
– Теперь смотри.
Синфу держал в руках пожелтевший свиток.
– Что это?
Брат начал осторожно расправлять его, чтобы мы увидели женщину, отдыхающую под тонкими ветвями ивы.
– Я нашел это в твоих покоях год назад. Это ведь… она? – прошептал Синфу.
Мой брат все еще боялся произнести слово «мама» вслух, но все же он искал ее портрет в комнате, где когда-то жила его исчезнувшая сестра.
Это была не мама. Это была старинная картина богини Сихэ, которую я стащила из Павильона Незабвенности. У меня не было маминого портрета.
Но я кивнула.
– Она была… красивой.
– И очень любила тебя.
– Как она могла любить меня? Она даже меня не видела, – его шепот, его взгляд. Он смотрел на рисунок, будто в тонких взмахах кисти он мог разглядеть ответ.
– Она любила тебя и постоянно говорила об этом.
– Правда?
– Ты можешь поверить мне.
– Ты видела их. А я нет.
А еще я видела их смерть.
– Они не хотели уходить так рано, они не хотели покидать тебя.
Еще несколько секунд он смотрел на рисунок, а потом принялся быстро сворачивать свиток.
– Все равно.
И все же картина была бережно опущена в тайник, а не сожжена свечой.
– Не таи на них зла, Фу-эр.
– Все равно.
Он забрался под одеяло и отвернулся.
Его губы подрагивали, когда мы проводили поминальную церемонию. Он не отрывал взгляда от таблички с ее именем, а когда мы отдали последние поклоны, вдруг прошептал мне:
– Она ведь не сердится, что я не приходил раньше?
– Конечно, не сердится.
В тот день он не отходил от меня. А ночью, когда я отгоняла его сны, он вновь спросил о ней. Если бы мы могли остаться, замереть в том мгновении, я бы не жалела ни о чем. Но я знала, что, какой бы плохой сестрой я ни оказалась, я должна была позаботиться о его будущем.
Через два дня на Совете во всеуслышанье было объявлено, что я жена Главы Белого Лотоса. Я прилюдно передала дяде меч Трехлапого Ворона и, преклонив колени, попросила дозволения воссоединиться с мужем.
– Проведя Главу в Запретные Залы, я выполнила свой долг как дочь семьи У, но другой долг также ждет меня.
Глава во всеуслышанье позволил мне покинуть родной дом.
Советники беспокойно переглядывались, но никто не решился вслух объявить меня предательницей. Наученные прошлым опытом, они молчали, догадываясь, что этот шаг был лишь одним из планов, вынашиваемых Главой У и его племянницей.
Догадаться было несложно. Но меня не заботили ни их догадки, ни догадки людей Белого Лотоса. Единственный человек, перед которым я хотела оправдаться, был Бай Син.
Часть III
1
Гладь реки Зеленого Карпа сонно покачивалась в солнечных сетях. Я придержала коня в шаге от воды. Там, на другом берегу, уже начинались земли Белого Лотоса.
– Синфу все еще остается в руках Главы.
Шэ Яо поравнялся со мной, и мой конь недовольно фыркнул. Я лишь улыбнулась. Дядя пытался настоять, чтобы советник Шэ отправился со мной в Учение Лотоса. Защита и помощь – так они называли это. Но я была непреклонна. Мне не нужна была ни его помощь, ни его надзор. К счастью, я знала правила Учения Лотоса очень хорошо, а приводить чужаков было преступлением.
– Мой брат остается дома, а разве есть место для него безопасней, чем под надзором дяди? – Я посмотрела на Черного Змея с насмешливой улыбкой.
Шэ Яо мог сколько угодно пускать яд, но он не имел права перейти эту реку. И все же он настоял, чтобы я позволила проводить себя до границ Учения. На что он рассчитывал? Дать мне последнее напутствие? Связать мои руки страхом? Или, может, он жаждал увидеть Бай Сина?
– Тем более, советник Шэ, я ведь не навсегда
