узнал, где я?
– Это же Ратко, Пространство… – вздохнула Ника. – Как ты не понимаешь? У них под контролем вообще все пространство, они, в общем-то, начиная с определенной ступени способны даже переноситься куда угодно за секунду. А в тебе есть часть их крови, и, когда ты долго находишься на одном, условно одном, месте, ты… Ну, представь, что появляешься у них на карте, не знаю, как у них там это устроено!
Ника раздраженно всплеснула руками – кажется, про клан Ратко разговаривать ей не доставляло удовольствия.
– И что, они так кого угодно могут выследить?
– Конечно, нет. Только свою линию. И только они. Скажем, я другого Кровавого почувствую, только если недалеко от него буду находиться, но Ратко – это совсем другие материи. Как работает реадиз этих ребят, я даже судить не берусь – там все очень непросто.
В дверь постучали, Ника поднялась и открыла. Это принесли наш ужин, а вернее, привезли на тележке с колесиками, накрыв блюда металлическими колпаками, чтобы не остыли. Приветливая девушка в черной форме с белым передником сервировала блюда на кофейном столике возле дивана и вышла, катя за собой тележку.
– Ладно, – проговорил я, отрезая первый кусок стейка. – А почему тогда мои способности не такие, как у Ратко?
– А с чего ты взял, что они не такие? – с набитым ртом ответила Ника. – Да и что ты видел из их способностей? Клинок Пустоты? Да это, по сути, средний уровень, базовая техника. Даже я могу ей овладеть, если поднапрягусь, а я ведь далека от линии Пространства, как ты – от балета на льду.
– Но у меня все как-то ближе ко времени… – Я пожал плечами, натыкивая на вилку крупно нарезанные овощи из салата. – А не к пространству.
– Время и пространство – суть неделимые части того и другого. – Ника махнула вилкой, чуть не выколов мне глаз и чуть не сделав похожим на папашу. – Не удивлюсь, если где-то среди техник Ратко и управление временем затесалось. А даже если и нет, все равно ничего удивительного, ты же полукровка. Есть теория, что перемешиваясь с кровью людей, кровь реадизайнера может очень-очень редко выдавать новые линии, вроде мутации такой. К этой же теории, кстати, относится и другая: что те самые редчайшие «алмазы», которые раз в столетие приходят в академию не из кланов, а сами по себе, и приносят с собой новые линии, – это как раз внебрачные дети реадизайнеров, умудрившиеся выжить, несмотря ни на что.
Ника хитро посмотрела на меня и подмигнула.
Я вздохнул:
– «Несмотря ни на что…» То есть всех пытаются убить?
– Не то чтобы убить… – Ника на секунду задумалась, подняв глаза к потолку и вертя вилкой в воздухе. Потом вздохнула. – Хотя да, убить. Официально это прикрывают «честью клана» и прочей высокомерной херней, но на самом деле никто просто не хочет получить еще одного конкурента в виде новой линии. Реадизу в этом мире уже много лет, и между его носителями поделены уже почти все аспекты жизни. Аэроманты обеспечивают движение самолетов, гидроманты обеспечивают города водой, что особенно ценно там, где открытых источников воды нет, спатоманты… Ну, про них ты уже знаешь.
– Угу. Только не понимаю, чем могу помешать я.
– Если ты доберешься до академии, поступишь в нее и приобретешь полноценное звание реадизайнера, чего пока что у тебя нет, то ты сможешь официально организовать собственный клан. Но этого никто никогда не делал, потому что… ну какой это клан из одного человека? Все кланы сформировались давным-давно и насчитывают по нескольку десятков, а то и сотен членов. На их фоне одиночка с кланом будет выглядеть просто смешно. Второй вариант – вступить в какой-то клан, в какой сам пожелаешь. Конечно, нужно еще, чтобы клан согласился тебя принять, но обычно с этим проблем нет – сам подумай, клан принимает изгоя другого клана, который хотел этого самого изгоя убить. Да после такого репутация Ратко так пошатнется, что они там все с ног попадают!
Ника хихикнула, отставила в сторону пустую тарелку и взялась за вторую.
– Как ты понимаешь, и тот и другой варианты, в общем-то, не выгодны. Первый не выгоден вообще никому, включая самого «алмаза», второй не выгоден всем, кроме того клана, в который он решит вступить, потому как… Я уже объяснила, почему. Потому что конкуренция.
– Конкуренция… – Я вздохнул, вяло ковыряясь в мясе, которое уже не лезло в глотку. – Одно же дело делаете, что за бред… Конкуренцию какую-то придумали.
Ника внезапно сникла:
– Ее никто не придумал, Серж. Она сама собой родилась. Люди не могут жить спокойно, это давно известно. А реадизайнеры остаются теми же людьми, и мышление у них остается то же самое. А вот сил становится больше. И ответственности тоже. Но ее, в отличие от сил, готовы принять не все.
Настроение Ники сменилось так резко, словно где-то внутри нее перекинули переключатель с положения «настроена игриво» на «подавлена тяжелыми воспоминаниями». Словно тема конкуренции между кланами имеет прямое отношение непосредственно к ней, словно она как-то пострадала от этого.
– Я все равно не понимаю. – Я вздохнул. – В моей голове это не укладывается, уж извини.
– Это потому, что ты не так воспитан. В кланах дети почти с пеленок воспитываются в атмосфере конкуренции, сначала между братьями и сестрами, потом – между учениками академии, и, в конце концов – между целыми кланами. Они могут улыбаться друг другу, жать руки, брататься, даже заключать межклановые браки, избегая вырождения крови… Но холодная отчужденность никуда не денется. И ты всегда это увидишь, если знаешь, куда и как смотреть.
Ника говорила это тихим, потухшим голосом, водя ногтем указательного пальцы по своей пустой тарелке, вычерчивая всякие замысловатые фигуры, остающиеся глубокой бороздой в керамике.
Богиня, что с ней?
«Не знаю. Откуда мне знать? Я в твоей голове, а не в ее. Видимо, какая-то личная тема».
Это точно, личнее некуда. Но что-то мне подсказывает, что, если я полезу с расспросами, меня вполне может ожидать участь тарелки. Так что ну его на хрен.
Нику привел в чувство звонок телефона. Она встрепенулась, несколько раз моргнула, будто возвращаясь откуда-то из мира своих воспоминаний, и принялась обалдело осматривать номер, будто впервые тут оказалась.
– Что за… Ах да.
Взгляд ее наконец обрел осмысленное выражение, она встала и подошла к тумбочке, на которой лежал ее телефон – безусловно красный. Ника посмотрела на дисплей и поднесла телефон к уху:
– Ника.
Несколько секунд она слушала собеседника, а потом заговорила сама:
– Почему именно
