он сказал? – поинтересовалась Лесли.
– Сказал, чтоб я не делал глупостей, пока мы его ждем.
– Тогда, – решила Лесли, – надо занять тебя чем-нибудь полезным.
И заставила меня позвонить в отдел убийств, сообщить обо всем, что мы обнаружили, и выяснить, нашли ли они владельца склада на Кенсел-роуд.
Минуты через три телефон запиликал у нее.
– Да, – глядя на меня, сказала она в трубку, – пока нет. Хорошо, я ему передам. До свидания.
– Это Сивелл, – сообщила она. – Стефанопулос скоро будет здесь, а тебе, пока ее нет, велено не делать глупостей.
Ну вот, подумал я. Стоит спалить одну-единственную завлекалку для туристов в центре города – и все, тебе этого никогда не забудут.
Стефанопулос явилась десять минут спустя в сопровождении двоих констеблей. Я встретил их у входа и ознакомил с планировкой. Стефанопулос мрачно уставилась в провал открытого люка – там как раз проехал очередной поезд. Несмотря на его грохот, в комнате почему-то ничего не тряслось.
– Ну и чья это радость – ваша, наша или транспортников? – спросила она, подняв голову.
Я объяснил: то, что мы здесь видим, возможно, связано с убийством Джеймса Галлахера. А еще может таить в себе «необычные» детали и однозначно находиться в зоне ответственности транспортной полиции.
Стефанопулос задумалась. Даже губу закусила: явно размышляла, как это отразится на бюджете отдела.
– Значит, так: пока что до выяснения обстоятельств это дело будет считаться вашим. Хотя транспортников удар хватит, когда они узнают, что неизвестный или неизвестные имели неограниченный доступ в тоннели метро. Сам знаешь, какие они нервные.
Спихнув таким образом расходы Белгравии на Безумство, Стефанопулос позволила себе довольную ухмылку.
В ожидании Кумара мы собрали воедино все, что успели нарыть по тому складу. Принадлежал он, судя по всему, фирме под названием «Бил Проперти Сервисез». Причем аж с девятнадцатого века, хотя она и сменила за это время несколько названий.
– Это имеет отношение к делу? – спросила Стефанопулос.
– Я б не отказался узнать, кто в последнее время его арендовал.
– Выясни, может, можно пообщаться с этими самыми «Бил Проперти Сервисез», – сказала Стефанопулос. – Лучше с какой-нибудь большой шишкой. Я тоже подключусь.
Только я собрался туда звонить, как у входа резко затормозил служебный фургон транспортной полиции. В здание вбежал сержант Кумар, с ним двое коллег в форме. Я открыл люк, они, обступив его, глянули вниз.
– Охренеть, – выдохнул сержант.
Контора «Бил Проперти Сервисез» находилась в серой унылой промзоне в Мертоне, на съезде с А24. Снаружи она оказалась серой и унылой нежилой постройкой из кирпича, которую оживлял лишь дешевый голубой сайдинг и пучки камер видеонаблюдения. А внутри нас встретил неожиданный комфорт: вместо открытого офиса с перегородками здесь были кремовые диваны и уютные кабинеты со стеклянными стенами. И рождественские украшения, свисавшие буквально с каждого крючка. Их сюда ушло грузовика два, не меньше.
А еще здесь не было ни души, пустовал даже ресепшн со столом из красного дерева. Свободный, никем не охраняемый вход на территорию чужой собственности притягивает полицейских как магнитом. И начинается: сэр, я как раз пытался выяснить местонахождение владельца, как вдруг наверху в кабинете, на самом виду, обнаружил запрещенные вещества класса А на дне нижнего ящика стола, запертого на ключ. Оставьте нас в комнате на пять минут без присмотра, и мы начнем лазить по столам, независимо от того, заперты они на ключ или нет. Ужасная привычка, просто отвратительная.
Стефанопулос уже даже начала с хрустом разминать пальцы, когда из коридора нам навстречу торопливо вышел невысокий белый лысеющий дядечка. На нем был свитер грубой вязки и хлопчатобумажные брюки цвета хаки.
– Сожалею, но мы уже закрылись на праздники.
– Не рановато ли? – подняла брови Стефанопулос.
Он пожал плечами.
– На этой неделе все равно никто не смог добраться до работы, по такому-то снегу. Вот я всем и разрешил выйти после Рождества.
У него был типичный «акцент Би-би-си», какой вырабатывается у представителя высшего класса, если тот не хочет кичиться своим общественным положением.
– Но сейчас-то снег прекратился, – заметил я.
– Знаю, – кивнул он, – ну что ж, бывает. Так чем я могу вам помочь?
– Нам нужен Грэм Бил, – сказала Стефанопулос. – Генеральный директор «Бил Проперти Сервисез».
Тип широко улыбнулся.
– Тогда вам повезло, ибо он перед вами.
Мы представились и сообщили, что должны задать несколько вопросов насчет кое-какой недвижимости, принадлежащей его компании. Грэм Бил провел нас в комнату отдыха для сотрудников и спросил, будем ли мы «Бейлис».
– Мы планировали небольшой предрождественский фуршет, – пояснил он, показывая нам полный шкаф бутылок. Стефанопулос ничего не имела против хорошей порции «Бейлиса», однако сразу уверенно заявила, что мне наливать не надо:
– Он сегодня мой персональный водитель.
Бил взял две кружки, разлил в них ликер, и мы уселись за круглый столик с белой клееной столешницей. Стефанопулос пригубила.
– Навевает воспоминания, – сказала она.
– Так что именно вы хотели бы узнать? – поинтересовался Бил.
Стефанопулос рассказала про склад на Кенсел-роуд, и он рассмеялся:
– Как же, как же, знаем мы их. «Несокрушимая Имперская Керамика».
Я достал блокнот и ручку. Записи, равно как погоня за преступниками и поиск места для парковки, – дело мелких сошек. Старшие следователи до такого не снисходят.
– Она принадлежит вашей компании? – спросила Стефанопулос.
– Да, как нетрудно догадаться, – кивнул Бил. – У нас семейный бизнес, а это большая редкость в современном деловом мире. А «Керамика» когда-то была жемчужиной в нашей короне. Но, разумеется, до войны.
То есть когда еще жила Империя, которой можно было продавать керамику, подумал я.
Судя по названию, главным аргументом продаж «Несокрушимой Имперской Керамики» была, собственно, ее несокрушимость. По крайней мере, в сравнении с другой посудой из фарфора или фаянса. Стало быть, ее можно было доверить носильщикам на топких берегах Лимпопо либо приторочить к седлу слона. И владелец мог быть уверен, что ему в любой ситуации будет с чего есть, а главное, во что писать. Ночные горшки были чуть ли не самым популярным их продуктом.
– Коммерческая империя, построенная на какашках, – ухмыльнулся Бил. Это явно была его фирменная шутка.
– А где именно ее делали? – спросил я.
– В Лондоне, в Ноттинг-Хилле, – ответил Бил. – Большинство даже не догадывается, сколь богато промышленное наследие Лондона! Раньше это место называлось «Гончарни и Свинарни», ибо славилось именно этими промыслами.
Да, а еще самыми гнусными условиями жизни во всей викторианской Англии. Даже хуже, чем в Манчестере, – то есть воистину самыми гнусными.
– Все знают мастерскую по обжигу глины на Поттери-лейн, – сказал коммерсант. – Но почему-то думают, что там делали только
