тебе они?
Вильма потупилась и принялась ласкать Тяпку. И сказала, помолчав, скромным-скромным голоском благонравной девицы:
– Мы с мессиром Валором обсуждали моего великого предка… и вспомнили Тайную Канцелярию призраков. И я подумала… Мой предок мог попросить духа послушать, что говорят в каком-нибудь доме… чьи обитатели подозреваются в государственной измене…
Я сделала очень серьёзное усилие, чтоб не прыснуть.
– Государыня! – сказала я возмущённо. – Подслушивать – нехорошо, фи!
Вильма взглянула на меня – и даже сдерживаться не стала.
– Ах, спаси Господь мою грешную душу! – сказала она, хихикнув, и тут же стала серьёзной. – Но, Карла, дорогая, я же хочу это узнать не из любопытства! Мне неспокойно, даже нервно. Скажи, что я сумасшедшая! Я такой же безумный параноик, как государь Дольф, да? Мне мерещится измена, до которой не добраться спецслужбам. Это всё оттого, что они ведь убили государя Гелхарда, который отчасти заменил мне отца, и блистательный мессир Броук, и вся дворцовая охрана, и вся жандармерия королевства ничего не смогли сделать! – Вильма схватила меня за руку. – Я убеждена… ах, как я могу говорить о собственных добрых подданных дурно, если они мне присягали… но, милая Карла, я всё равно убеждена… я так боюсь!
– Тебя охраняют надёжнее, чем Гелхарда, – сказала я.
– Нимало не сомневаюсь в тебе. – Виллемина уставилась в окно, за которым порошил снег, а я подумала, что как-то прозевала начало зимы. – Но мало ли какой удар нам могут нанести. Время рыцарства прошло… а может, его никогда и не было.
– Моих знакомых призраков на Канцелярию не хватит, – сказала я. – А вызывать духов… ну, вот так, по-настоящему, целенаправленно, да ещё убеждать их поступить на службу… Я даже не знаю, как к этому подступиться.
– Может, ты попробуешь с ними поговорить? – спросила Вильма. – Убедить как-нибудь, а? Та несчастная дама всё равно присматривает за детьми…
– Это да, – сказала я. – Но дети-то её, она из-за них отказалась от царствия небесного. Они, кстати, как я поняла, нормально живут, их взяла её сестра, но матери всё равно беспокойно…
– Вот видишь, – сказала Вильма. – У дамы же есть время…
– Да времени-то у них – вечность, – я махнула рукой. – Просто… ну как я ей скажу? Мэтресса Эрла, а вы не могли бы подслушать, о чём трындят в салоне у герцога Беловодского? Она же глубоко порядочная женщина… а я её, получается, буду вербовать в жандармы?
– Ну хорошо, – сдалась Вильма. – А чудак?
– А чудаку бы я гнутый медяк не доверила, не то что государственную тайну, – сказала я. – Ты его просто не видела. Он согласится, даже с радостью! А потом послушает-послушает да и начнёт завывать за портьерами. Или шкаф уронит, просто забавы ради. А в процессе дуракаваляния всё позабудет, перепутает и переврёт.
– Значит, нет у нас защиты, – сказала Виллемина медленно.
– Недооцениваешь нас с Броуком, – сказала я. Огорчилась, вообще говоря.
– У вас с Броуком тоже нет защиты, – с горечью сказала моя королева. – Милая моя Карла, я так многого не знаю… и наступает железное, динамитное, электрическое время, перед которым я чувствую себя такой беспомощной… Мы с Рашем раздали субсидии суконщикам, металлургам, на верфи, на алхимические производства – и у меня снова пустые карманы… и ощущение ползучего зла… Мне кажется, я не успеваю – и не понимаю, с какой стороны меня ударят.
Стояла, смотрела, как падает снег, – казалась бледной в этом холодном свете, бледной, уставшей и даже безнадёжной какой-то. Резануло меня по сердцу.
– Может, и не ударят, – сказала я. – Не огорчайся раньше времени. У тебя такой вид, будто нам уже объявили войну.
– Эгмонд умер, – сказала Вильма. – Они очень на него надеялись, ни секунды не сомневаюсь. Он был их человеком, они бы взяли Прибережье голыми руками. Эгмонд бы сам им отдал. Ты ведь не знакома с его свитой… исключительно детки высшей знати Перелесья. Дядюшке Рандольфу в рот смотрел, обожал рассказывать, какая дивная столица в Перелесье, как прекрасен Городской Дворец, какая охота, какой климат – ни тебе штормов, ни тебе тумана. Храм Святой Розы – не нашему чета, служба – истинное благолепие, а не прибережное варварство. Аристократов Прибережья в этой компании за глаза звали рыбоедами… дядюшкин племянничек!
– Если бы не просчёт Леноры, – сказала я, – после смерти Гелхарда тут стало бы очень противно. До нестерпимости.
– Предположу, что мой возлюбленный супруг быстро превратил бы Прибережье в морскую резиденцию Рандольфа, – сказала Вильма, и её лицо сделалось жестоким. Настолько жестоким, что мне было странно видеть его таким. – Наши порты. Южный и Юго-Восточный морской путь. Наши торговые связи. Еретиков, рыбоедов… кровную аристократию Прибережья они считают людьми второго сорта – представь, кто для них простые мужики, рыбаки и матросы. А ещё мне интересно, что станет с церковью Благих Вод и Путеводной Звезды. Святой Орден считает её еретической.
Я слушала – и у меня горели щёки. Меня они тоже считали рыбоедом. Не знаю, что в этом такого уж плохого. Да, мы тут, у моря, едим рыбу, она очень хороша. Если рыбакам удаётся выловить несколько громадных горбаток, почти в рост человека, рыб, у которых жемчужно-розовое и невероятно вкусное мясо, – они гуляют несколько месяцев. Да что горбатки! Обыкновенная серебрушка – такая вкуснятина… в нашей провинции её кладут в пластинку черепицы да так и ставят на жаровню, только посолив и сбрызнув лимонным соком. Она так здорово запекается! Когда серебрушка косяками идёт на нерест – приморские города пахнут жареной рыбой и дымом. И что?
– Виллемина, – сказала я, – а почему это так обидно звучит? Рыбоед…
– Потому что это клеймо, – сказала Виллемина. – Человека второго сорта. Об этом я и говорю.
– Я всё равно не понимаю…
Вильма заглянула мне в лицо:
– Карла, я сама – из других мест. У нас на севере тоже едят мясо. Ты понимаешь: охота, дичь, суровые мужчины загоняют оленя в суровом лесу. Ваши южные прелести вроде вяленых винных ягод, засахаренных персиков, медовики – привозят, они дорогие. А речная рыба – совсем не то, что морская. У меня тоже не было привычки.
– Но ты привыкла?
– Да ещё как! – рассмеялась моя королева. – Молодая жена наследного принца – на городском празднике в день молодого вина… Груды мелкой копчёной рыбёшки, которую тут же рядом и коптили. Юные аристократы едят её с наслаждением, даже девицы, это так мило, я тоже беру, рыбёшка ужасно вкусная. С тех пор от одного запаха вашей серебрушки мне хочется облизываться, как кошке.
– И что в этом плохого? – спросила я.
– А то, что поодаль стоит компания Эгмонда, которая
