— Ей поставили диагноз ветрянка. Что это?
— Ветряная оспа.
— От ветряной оспы можно умереть?
— Можно умереть от осложнений после ветряной оспы. Воспаления мозговых оболочек. Менингита.
— Безумные родители вообще ее не лечили? Даже когда она стала выглядеть совсем плохо?
— Они лечили ее самодельным ху-у-уду-ву-у-уду дерьмом. Силиконовым льдом. Органическими компрессами с коноплей.
Кейт почти ощущает на своей коже прохладный след силикона. Чувствует на вкус пыльный розовый.
— Звучит неплохо на самом деле. То есть, в качестве названия цвета.
— Тоже об этом подумала. Я подумала: «Мне бы сейчас пригодилось немного конопли».
— Ты и твой сорняковый алкоголь, — Кейт почти улыбается. — Ладно. Розалинд Джексон. Так значит, ее взяли под опеку. А что потом?
— Из-за кризиса бесплодия некоторые приюты тогда уже были закрыты. Плюс, она болела долго. Так вышло, что никто не хотел взять на воспитание шестилетку с мертвыми глазами.
— Что насчет родителей? Они подавали апелляцию?
— Нет записей об апелляции. Скорее всего, они считали, что того, что суждено, не изменить.
— На все есть своя причина.
— Идиоты.
— Заблуждающиеся люди.
— Им удалось и дочь поехавшую заделать.
— Она сбежала из учреждения, в которое ее поместили. На самом деле, нельзя ее винить. Сама знаешь, что это за места.
Кейт содрогается. Упоминание любых учреждений заставляет волоски на ее шее превратиться в восклицательные знаки. Будто силиконовый кубик льда пропутешествовал по ее позвоночнику и растворился в нем.
— Она сбежала. Жила на улицах.
— Ловец крыс, — говорит Кейт.
— Кто?
— Ловец крыс. Так их называет Сет. Уличных детей. Говорит, что ему ненавистно видеть их, потому что план доктора Ван Дер Хивера «uGeniX» становится в чем-то верным.
— Что мне сказать? Он дело говорит.
— Да.
— Знаю. Я презираю этого человека настолько, насколько можно презирать труп…
Кейт пролистывает страницы досье, прислушиваясь к словам Кеке. Она видит таблицу со списком обвинений и перебивает ее.
— Арестована за мелкие преступления: кражи в магазинах, карманные кражи, вандализм в отношении торгового автомата «Бильхен Бургер». Ничего жестокого. Похоже, она просто делала все возможное, чтобы выжить.
— Я бы тоже взломала торговый автомат с бургерами, если бы выросла с… как ты их называешь? Традиционными родителями веганами. Я даже не знаю, что это значит.
— Я знаю. Содрогнуться можно.
— Получается, она была маленькой девочкой на улицах. Наверное, почти самое уязвимое существо, какое только может быть. Догадываюсь, что кто-то увидел ее и решил эксплуатировать.
— А ты прозорлива. Готова к разгадке?
— Еще как.
— Ее забрал хороший самаритянин. Ты его помнишь?
— Нет.
— Парень с бородой. Парень в набедренной повязке. Когда мы были детьми, он часто мелькал в новостях.
— Смутно припоминаю. Ты же знаешь, что я мало что помню из детства.
— Хороший Самаритянин оставил свою жизнь в качестве занимающего высокое место в корпорации кого-то там, чтобы стать лучшим человеком. Он пожертвовал все свои деньги и имущество, включая Мазератти, нуждающимся, и бродил по улицам, выживая с помощью «млечного сока человеческой доброты».
— Я удивлена, что он не умер с голода, — пробормотала Кейт.
— Он даже отказался от своего имени. Всегда говорил людям, которые брали у него интервью, что никогда не был таким счастливым. Я всегда с трудом в это верила.
— Ее забрал Хороший Самаритянин? Куда? В свою коробку в грязной аллее?
— Да. И вскоре он собрал целую свору ловцов крыс, — поведала Кеке. — Очень по-дикенсоновски.
— Очень что?
— Знаешь Оливера Твиста? — спрашивает Кеке. — Фагана? Не бери в голову. Постоянно забываю, что ты не читаешь, а потом все время гадаю, как мы можем быть друзьями.
— Ты же знаешь, почему я не читаю.
Машина сворачивает с хайвея.
— Итак. По иронии судьбы, люди были настолько очарованы отказом Хорошего Самаритянина от всего материального, что начали бросать ему деньги. Кто-то открыл на его имя банковский счет, и вскоре он снова стал мультимиллионером. Он понял, что ему никогда не избавиться от своего богатства…
— А, ну да, нам всем приходится нести свой крест.
— И решил сохранить деньги. Сделать с помощью них что-нибудь полезное. Он построил…
Машина исчезает в туннеле, отрезая сигнал.
Глава 65
Холодная колыбельная
Кеке пытается еще раз позвонить Кейт, но не может дозвониться. Приходит Темба, и Кеке морально готовится получить еще один хмурый взгляд от медсестры, но этого не происходит. Вместо взгляда, та вручает Кеке чашку чая. Еще она принесла с собой пакетик «Холли Моллиз» для Мэлли, который все еще спит в ленивом кресле.
— Ты больше на меня не сердишься? — спрашивает Кеке.
— Я на тебя не сердилась, — отвечает интерн, избегая с ней зрительного контакта.
— Ты не умеешь врать.
— Ладно. Сердилась, но мне было жаль его. Жаль Марко. Ты же понимаешь, что он для меня в приоритете.
— Он и в моем приоритете тоже, — замечает Кеке. — Просто ты не понимаешь, что стоит на кону.
Она хочет возразить, но затем прикладывает палец к губам.
— Ты права. Я не знаю всей истории.
— Что заставило тебя изменить мнение?
— Насчет чего?
— Ты перестала на меня злиться.
— Ну. Ты была очень щедрой. Слишком щедрой. А затем мне стало не по себе.
— Ты о чем?
— Я никогда раньше не получала таких больших чаевых. То есть, иногда родители оставляют нам корзинки с несвежими кексами или увядающие цветы, но… ну, спасибо тебе. Это было очень щедро с твоей стороны.
Она застенчиво улыбается Кеке, а затем исчезает из комнаты.
Зак. Кеке проверяет общую сумму задолженности на счете за медицинские услуги из «Гордан». Поначалу она в замешательстве. Сумма долга увеличилась вдвое? Затем она замечает знак минуса перед суммой. Все уплачено и более того. На ее глаза наворачиваются слезы при виде суммы в минус сорок миллионов. Мужчина в сером костюме должно быть улыбается от уха до уха. Она даже не знает, что думать о Заке. Почему он помогает ей? Она усвоила несколько тяжелых уроков в ходе своей журналистской деятельности: не бывает бесплатного сыра, но чего от нее хочет Зак? Она сомневается, что чего-то банального, вроде секса. Черт, она бы трахнулась с ним прямо здесь на
этой жесткой больничной кушетке, если бы это значило, что Марко останется в отделении интенсивной терапии, и ей все равно, что это о ней говорит.
Они нас не вышвырнут. Журналистка отпивает чай и прислоняется головой к спинке, разминает мышцы шеи. Она начинает зевать, потягивается, а затем обнимает себя руками. Ее тело совсем обессилело: напряженное, болезненное, на грани заболевания. Кеке не помнит, когда в последний раз спала, и чувствует, что вот-вот рухнет. Она карабкается на больничную кровать рядом с Марко и прижимается к его боку. Кладет ладонь на его израненную грудь, накрывает его холодную руку своей теплой. Она всего на секундочку закроет глаза. Не будет спать. Просто не может. Сколько времени прошло? Сорок восемь часов? Семьдесят два? Кеке пытается отсчитать цифры до того времени, когда все было нормально, но цифры ее не слушаются. Сон вихрится вокруг нее и чернилами проникает в виски. Медицинское оборудование напевает ей холодную колыбельную.
Глава 66
Ужин на одну персону
Кеке выплывает из сна без сновидений. Она все еще в том же положении, в каком задремала, удобно устроившись рядом со спящим телом Марко. Девушка не хочет просыпаться, открывать глаза и видеть мир, перевернутый с ног на голову. Даже в полубессознательном состоянии она мечтает о кнопке перемотки назад — всего на неделю — если бы они могли вернуться всего на неделю, тогда бы вернула Марко, а близнецы были бы в безопасности. Теперь ее ждет горькая новая реальность. Она хочет снова унестись назад в умиротворенное забвение, но кто-то зовет ее по имени. Что-то случилось? Она открывает раздраженные глаза — ее «БиоЛинзы» нужно поправить — но из-за сильного недосыпа они закрываются снова. Она пьяна блаженным сном и хочет продолжать пить. Она вообще когда-либо чувствовала себя такой уставшей? Человек зовет ее снова.
