шукать твоего хахаля?
– Я, правда, не знаю. Георгий говорил…
– Глохни, дура! – оборвал фразу Милены Пакостин. – Думаешь, я тебе верю? Да ни на грош. Пургу чуханам гнать будешь…На меня смотреть, паскуда! – скрипнул он вставными зубами с инкрустированными стразами. – На меня смотреть!
Милена, собравшись с духом, повернула лицо к нему. Для главного «экса» вышло хуже прежнего: Вован оказался не в состоянии смотреть в её бездонные и чистые глаза. Главарь нежданно-негаданно сам отпрянул от неё. Но, ненадолго…Будучи не последним знатоком человеческой психики, он знал надёжный способ подавления собственных никчёмных остатков жалости: надо ударить безвинного и беззащитного; надо «накатить» тому, кто неизмеримо выше тебя. Невыносимо постыден первый тумак, а затем «покатит со склизом».
Вожак банды подскочил к Кузовлёвой, до отказа размахнулся и…по касательной ударил её по макушке. Жестокости у него немедленно прибыло. И ещё Пакостин заприметил, что, получая оплеуху, Милена не втянула голову в плечи, как все, не защищала лицо, а прикрыла обеими руками живот.
– Раз фуфло гонишь, с-сымай трусы, с-сыкуха, – приказал он.
– Нет! – вдруг утратив нездешнюю недоступность и видоизменившись в испуганную девчушку, проронила Милена, отступая к стене.
– Дворянку из себя ломаешь? – прошипел Змей.
Поскольку подлинное воплощение женственности и молодости не дало ему ответа, лишь протестующее вытянув руки, чтобы не подпустить гадподобное существо к себе, Пакостин обезоруживающе процедил:
– Последний раз говорю: сымай трусы, с-сыкуха, или щас как дам по брюху – надавыш пробкой вылетит в стенку!
И такой голый натурализм прозвучал в его голосе, что Кузовлёва утратила всякую способность к сопротивлению во имя сохранения того безмерно любимого создания, что жило внутри неё.
Вован грубо подтолкнул женщину к столу, приклонил головой к столешнице и задрал подол просторного платья для беременной…От происходящего даже Шранка, страшившегося брать на себя грех невмешательства, крючком пригнуло к полу.
– Шанкр! – приостанавливаясь, заорал на него главарь. – А ну, хапай камеру…Хапай камеру, я сказал! Снимай сеанс: ща буду делать маленького змеёныша. Гы-гы-гы! Кто последний, тот и папа, гы-ы…, – глумливо хохотнул он.
– Ы-ыхр, – придушенно всхрапнул Шранк, рванув ворот рубашки – ему не хватало воздуха. Но видеокамеру, тем не менее, он взял.
Меж тем, пауза в действиях садиста явно затягивалась. Как явствовало из ситуации, Пакостин, давно и окончательно отвергший человечность, сейчас отрёкся даже от подобия мужественности: он подозрительно долго копошился в собственном генитальном отребье, точно искал иголку в стогу сена. И его возня в кальсонах сопровождалась каким-то производственным кряхтеньем, далёким от сексуального.
Мелко посуетившись со своей гадливой промежностью на манер нерадивого сантехника со сломавшимся раздвижным ключом, Змей отвернулся от Кузовлёвой. И, не поднимая глаз, сбежал из пыточной, напоследок бросив Шранку: «Эта…Забыл…Мне ж надо на стрелку…А её – в камеру…»
– Тьфу, – выдержав паузу, презрительно сплюнул главарю вслед тот. – Тоже мне, м-мачо без мачете…
2
Рана Заковыкина оказалось не столь уж опасной: сквозная, навылет, кость не задета. А его глубокий обморок объяснялся острой кровопотерей. Минимальную медицинскую помощь бандиты оказали ему в том самом зиндане, куда он так рвался «на свой хребёт». Придя в сознание, Тихон обнаружил себя лежащим с перевязанной ногой на нарах в каменной камере. Его ассоциативная память в этой обстановке сработала, и он вспомнил, что зинданом в некоторых азиатских странах называют тюрьму.
На третьи сутки пребывания в застенках, студента повели из камеры в так называемую пыточную в сопровождении мускулистого свирепого вида верзилы. Про верзилу «пацанва» не без издёвки, но втихую говорила: «Он же Шранк, от же Твёрдый Шанкр, он же Гитлерович, он же Фриц, он же революционный сифилитик…»
В пыточной Шранк «приторочил» приковылявшего пленника к стене, прицепив оковы к рукам и ногам. «Хорошо зафиксированный кролик в анестезии не нуждается», – съязвил он в адрес Тихона. Затем гигант по внутренней переговорной связи доложил:
– Вован, alles. 17
– Молодчик, гитлерюгенд! – донёсся в ответ хриплый голос.
– Ща с тобой Вован Палач побазарит, – поставил в известность студента Шранк.
Вован появился в камере через дверь, противоположную той, через которую ввели Заковыкина. Сходство «первого экса» с моложавым Кощеем Бессмертным не заставила пермяка сжаться в ужасе. Скорее, оно внушило ему отвращение.
– Ты знаешь, кто я? – не без напыщенности осведомился главарь у паренька.
– Да, ты Вован Палач, – спокойно ответил тот.
– Молодчик! – похвалил его Пакостин. – Так покатит, будешь жить. Лытку тебе уже продырявили. Ты же не хочешь, чтобы я тебе и башку навылет сделал?
– Не хочу.
– А почему?
– От башки навылет последствия другие.
Змей вкупе со Шранком долго и по-лошадиному ржал над мотивировкой студента.
– А ты ничё, фраерок! – наконец резюмировал Вован. – Шнобеля сюда, – мотнув головой, отрывисто приказал он Шранку.
– Шно-о-обель! – басом рявкнул тот.
– Тута, – из коридора в дверной проём просунулась голова с длинным носом.
В Шнобеле Заковыкин смаху опознал того самого «Сирано де Бержерака», что на пару с Ирокезом обыскивал его в кустах возле дома Листратова.
– Он? – спросил Шнобеля Палач.
– О-он, Вован, – угодливо подтвердил подручный.
– Свободен, – небрежно мотнул головой «гоп-менеджер».
И Шнобель послушно растворился в окружающем пространстве.
– Толяна Конопатого знаешь? – продолжил допрос пленника Змей.
– Знаю, – со вздохом признался Тихон, вспоминая встречу с веснушчатым пронырой близ дворца культуры имени Горбунова.
– Обложили мы тебя по кругу. Сечёшь, что я тебя колонул? – с
чувством превосходства подытожил Пакостин.
– Секу, – не противился студент.
Тихон ещё в камере досконально продумал линию поведения исходя из того, что может быть известно бандитам. Единственно, его мучили опасения о судьбе своего мобильника. Но как бы там ни было, про КГБ и про то, что тревожит чекистов, пермяк при любом раскладе решил молчать, как советский партизан на допросе в гестапо.
– Молодчик! – одобрил последний ответ Заковыкина «экс». – Давай, чеши языком поганым, чё те надо было от Листрата и от бабы евонной? Чеши, но помни, – достав из кармана пистолет, «тестирующе» навёл ствол на лоб допрашиваемого Палач, – вякнешь фуету, и ты труп. Валяй.
– С месяц тому назад Милена подошла ко мне…и попросила написать реферат по истории правящей партии, – собираясь с мыслями, заговорил паренёк, заворожено глядя в дуло, откуда на него глядела реальная смерть. У него даже раненая нога ныть перестала. – Сошлись на трёх…этих…кусках. Кгм…Я написал ей реферат, а её нигде нет…
– Чиво ты гонишь! – вставил ствол в правую ноздрю фантазёра Змей.
– Я не вру…, – медленно отстраняясь от оружия, проговорил Заковыкин.
– Чё ты бздишь, фофан?! – ощерился Пакостин. – Ты ж – сопля зелёная, а она – пятый курс. Ну как, ка-ак ты мог ей этот…реферат заделать?
– Я написал. Не смотрите, что я…молодой. Я, между прочим, победитель всероссийской олимпиады по истории, – заспешил студент, сообразив, что уголовник втягивается с ним в спор. А в словесных хитросплетениях Тихон был изворотливее кота в тёмном погребе. – Ей-богу, я написал ей реферат по истории правящей партии. Тема: «Вариативность и конъюнктурность стратегии политической партии как генеральная детерминанта её позитивного развития и выживания в контексте бесконечного континуума социальных конфликтов».
– Чего-чего?…Ну-ка, повтори, чего
