в мире такая нежная благодать, будто Господь после вчерашних молитв на него хорошенько посмотрел – и отряхнул от зла, как от пыли.
И мы сидели на широком подоконнике в одних рубашках и нижних юбках, улыбались непонятно чему, пили подслащённое молоко и смотрели на сонную площадь Дворца. Её чуть-чуть припорошил снег – и на том снегу ещё следов не было.
– Начало дня – просто хорошее, – сказала я.
– Поглядим, – улыбнулась Виллемина и позвала камеристку.
Леди Друзелла пришла тут же, совершенно свежая, с тщательнейшей причёской, с ясной улыбочкой, будто и не легла уже основательно после нас. Принялась помогать Вильме надевать её особый корсет.
– Просто жаль, что это подделка под ребёнка, – хихикнула Виллемина, подтягивая шнурки. – Если бы он был настоящий, я знала бы, за что страдаю.
– Мы облегчили его, насколько возможно, – сказала Друзелла. – Но уж совсем невесомым делать нельзя, государыня: станет заметно, насколько вы резво порхаете. Дамы в положении – и неторопливые, и чуточку неуклюжие.
– Я неторопливая и неуклюжая даже не чуточку, – сказала Вильма. – Не слишком приятно. Если бы было возможно, я бы родила дитя раньше срока.
– А почему невозможно? – спросила я. – Так ведь бывает, некоторые младенцы даже остаются живы.
Виллемина качнула головой:
– Нет! Принц должен родиться точно в срок, идеально здоровым. Это же наследник, дорогая! Если уж мы взялись это играть – оно должно быть сыграно как следует.
Когда Друзелла заканчивала укладывать Вильме волосы, одна из наших новых фрейлин заглянула сообщить, что государыню ожидают в гостиной.
– Мессир Броук.
– Который не дал государыне даже позавтракать, – укоризненно сказала Друзелла. – Государыня и так питается только благочестием, молоком и крошками печенья – в её-то положении!
– Пригласите мессира Броука на завтрак, – улыбнулась Виллемина. – Мы побеседуем в столовой.
– Дивно! – обрадовалась я. – Я одним благочестием не могу.
– Ты хочешь ветчины, – предположила Вильма.
– У меня есть забавная гипотеза, почему я иногда нестерпимо хочу ветчины, – сказала я. – Или другого мяса. Это из-за Тяпки.
И Тяпка немедленно сделала самый умильный вид, будто она вообще ни при чём.
– Не перекладывай на Тяпку! – рассмеялась Виллемина.
– Даже не думаю, – хмыкнула я. – Просто когда я вязала Узел, то – через моё собственное тело. И Тяпка, мне кажется, через меня чувствует вкус еды – иначе с чего бы ей виться под столом, как все живые собаки делают?
– Быть может, просто по привычке? – предположила Друзелла.
– Когда я ем ветчину или жареного цыплёнка – у неё привычка, а когда мы с Вильмой едим фрукты или пьём кавойе – привычка сама собой проходит?
Вильма приподняла Тяпкину морду:
– Ты чуешь через Карлу ветчину, хорошая собака?
И Тяпка немедленно облизалась, застучала по полу хвостом, захахала и отвернулась – а мы поняли, что она поняла: мы о ней говорим. Но подтвердила ли мою гипотезу – это вопрос.
– В любом случае, – сказала Друзелла, – кроме кавойе и мусса с фруктами будет ветчина.
Тяпка выслушала вместе с нами – и решительно направилась в столовую. Так что, по-моему, отчасти гипотеза подтвердилась.
А в столовой нас ожидал не только суровый и уставший Броук. Ещё и Норис, которого я уже давным-давно не видела. Норис больше не носил ливрею – на нём была форма городского жандарма.
– Доброе утро, мессир Броук, – весело сказала Виллемина. – Мессир Норис, рада. Неожиданно. Угощайтесь, пожалуйста. Кавойе? Вы теперь защищаете столицу?
– Охраной Дворца нынче занимаются другие, – сказал Норис, улыбнувшись.
– Мы используем все таланты наилучшим образом, – сказал Броук. – Я не посмел вчера беспокоить вас докладом, прекрасная государыня. Вы позволите сделать это сейчас?
– Даже буду настаивать, – кивнула Вильма. – Карла, возьми, пожалуйста, кусочек ветчины: Тяпа определённо заждалась, облизывается и жалеет, что не может что-нибудь проглотить… Зато Тяпа, видите ли, мессиры, может ощущать вкус пищи, которую ест Карла. Взгляните, забавно!
Моя королева умела мгновенно превратить любой доклад в непринуждённую беседу. Во всяком случае, Броук заметно перестал нервничать – и начал рассказывать много спокойнее:
– Праздник удался на славу, государыня. Мы все просто счастливы: на волоске удержались. И благодарить надо детей. Конкретно слепого, ему просто цены нет. Вы позволите, Карла, забрать их у вас, Байра и Алена? Мальчишки – настоящие ищейки, только нюх у них особый.
– Детей мы отблагодарим, – сказала Виллемина. – Расскажите: от чего они нас спасли?
– От взрыва на верфях, – сказал Броук. – Сорок стандартных динамитных патронов. Цель – наш новый броненосец, государыня, но вообще – я даже не берусь предположить, каковы были бы последствия. Мощный взрыв бы вышел, мягко говоря.
– И вы думаете, что должно было шарахнуть именно вчера? – спросила я.
– Застали диверсантов за работой, – сказал Броук. – Перед самым молебном под звёздным небом, буквально без четверти полночь. Взяли пятерых гадов, все в крепости, ведётся дознание.
– Как удивительно! – Виллемина поставила чашку на стол. – Я понимаю… если бы им удался такой ужасный взрыв на верфях… наверное, на набережной не обошлось бы лишь грохотом и заревом, да? Жест. Подарок на коронацию. Это мне понятно, мессиры. Но я не понимаю, как некромант может предотвратить диверсию. Ведь, насколько я знаю, ни у кого из некромантов нет никаких задатков ясновидения…
– Никакого ясновидения, государыня, – сказал Броук. – Он не совсем слепой, как-то по-своему видит – и видит он… Что он сказал вам, Норис?
– Мы с ним присматривали за порядком на набережной, – сказал Норис. – И он болтал, что видит цвета, только придумал им свои названия. Это, мол, не обычные цвета. Иерарх, мол, остро-белый, как сильный мороз. А государыня белая, как луна. Леди Карла – цвета ожога. У меня, если ему верить, цвета вообще нет: «Ты, – говорит, – серый, как вечер, Норис». Дворец, мол, цвета свечи, море – железного цвета… И вдруг выдал: а над верфями горит смерть! Там – дыра цвета смертельной раны! Надо, говорит, срочно туда.
Я слушала и поражалась. Ну да, слепые, говорят, учатся чем-то заменять себе зрение – то обонянием, то слухом… А Ален себе его Даром заменил. Слепой некромант – очень редкая вещь, но если уж вдруг объявляется – у него вырабатывается уникальный талант. Для легенд.
– Он по этому «цвету смерти» меня как по компасу привёл, – сказал Норис. – Прямо к ним. Я одного подстрелил, а остальным малыш сказал, что они сейчас все умрут, если не пойдут с нами. Глазища у него горели, как у демона, ладонь он себе разрезал, кровь светилась, будто расплавленный металл, – никто, вы понимаете, не усомнился… такой страшный маленький котёнок…
– С ним всё хорошо, мессиры? – спросила Виллемина. Вдруг встревожилась.
– Да, государыня, – улыбнулся Броук. – Спит. Как
