Эрика ничего не осталось. Его можно считать мертвым.
Тварь проживет в этом теле несколько лет, потом организм начнет сопротивляться с помощью неизлечимых заболеваний, и душа Эрика наконец-то обретет долгожданный покой.
Но в учебниках по психологии и психиатрии пишут, что даже в самых запущенных случаях, когда пациент теряет человеческий облик, где-то в подкорках сознания, будто в клетке, сидит прежняя личность и молит о помощи.
Главная задача врача – до этой личности достучаться.
Может быть, с одержимостью работает так же?
– Не работает! – раздается над ухом, и я вижу перед собой бледную физиономию Лизы.
Странно, я не слышала, как ведьмочка вошла.
Скорее всего, мама открыла дверь или я забыла запереть ее на замок. В последнее время я все чаще выпадаю из реальности и не слежу за тем, что происходит вокруг.
– Мазохистка! Оттого что ты просмотришь это пятьсот тысяч раз, ничего не изменится. Учись принимать поражения. Раз выбрала магический путь, их будет немало. Ты ела? – строго спрашивает подруга.
Лиза, видимо, решила стать моей второй матерью.
Она кормит меня, если видит, что еда в холодильнике не тронута, заставляет принимать таблетки, которые прописал врач.
Как будто это имеет какое-то значение.
– Не ела, – тяжело вздыхает подруга, и через десять минут передо мной приземляется тарелка домашних пельменей. – Баба Марья сама налепила.
– Я не голодная.
– Ага, именно поэтому за последнюю неделю ты похудела на пять килограммов, – огрызается ведьма. – Анорексичка! Продолжишь – у тебя начнут выпадать волосы, затем зубы.
Я начинаю есть только ради того, чтобы Лиза отстала.
После ее ухода можно вызвать рвоту – наслаждаться едой, когда Эрика больше нет, кажется мне немыслимым преступлением.
Подруга снова вздыхает. Садится напротив. Сейчас она выглядит совсем не так, как раньше, – темные круги под глазами, ни грамма косметики.
– Ты можешь заниматься самобичеванием сколько душе угодно. Но я лично не считаю, что ты сделала что-то неправильно: на тебя напали, ты дала отпор. Я бы на твоем месте поступила точно так же. – В глазах молодой ведьмы мелькает знакомое мне жесткое выражение.
Как только первые слезы по бывшему другу прошли, Лиза вновь начала смотреть на жизнь с привычного ракурса разумного эгоизма.
– Посмотри на ваши отношения: это была не любовь. Эрик запрещал тебе общаться с друзьями, угрожал, использовал как «кормушку» для твари, оставил наедине с бесом в конце концов! Только представь, что тот мог с тобой сотворить. Подумай вот о чем: может, это даже хорошо, что все так обернулось, а? Теперь ты свободна!
Я знаю, подруга пытается поддержать. Но каждое слово Лизы, будто умело направленный дротик, летит прямо в сердце.
Хочется тряхнуть ее за плечи и закричать: «Не смей говорить о нем плохо! Не смей! Хотя бы сейчас!» Или вылить горячий бульон прямо на голову лучшей подруги.
Вместо этого я продолжаю жевать.
– Он предал тебя в тот миг, когда решился на ритуал, – продолжает капать на мозг ведьмочка. – Мы не можем помочь Эрику. Но ты сейчас не меньше нуждаешься в поддержке. Ты похудела так, что на заднице не держатся ни одни джинсы! На тебе лица нет! Позволь помочь тебе!
Я позволяю. Может, потому, что подруга говорит с той же интонацией, что и я, когда надеялась спасти Эрика. Может, потому, что мне уже все равно.
Лиза звонит бабушке, договаривается о проведении какого-то ритуала. До меня даже не сразу доходит какого. Путь к дому бабы Марьи проходит как в тумане, и вот я сижу напротив наставницы.
– Согласна ли ты оборвать эту связь? – спрашивает колдунья, не сводя с меня печальных проницательных глаз.
Киваю.
Оточенным движением Марья перерубает канал, ведущий от меня к Эрику. Вернее, к тому, что от него осталось. Колдунья критично осматривает свою работу. Морщится – видимо, Марья осталась не слишком довольна результатом. И начинает делать остуду.
– Пусть сердце не страдает, душа памяти не знает… – Знакомые слова заговора льются и льются, унося в даль всю нежность, вину и печаль.
С каждой секундой боль затихает, а на ее место приходит ледяное спокойствие. Кажется, если сейчас по миру промчатся всадники Апокалипсиса, я лишь равнодушно пожму плечами.
Под конец ритуала вдруг вспоминаю, что мне нечем заплатить бабе Марье. Моих жалких карманных денег навряд ли хватит на услуги такой опытной колдуньи.
– Вот это. Я возьму их, – указывает Марья на серебряные сережки.
Заевший замок в этот раз расстегивается совсем легко. Я кладу украшение в морщинистую руку старой ворожеи.
Серьги переливаются и сияют – несколько секунд мы любуемся на них. Как странно видеть в этих сережках не символ любви, а просто красивую вещь.
Если бы кто-то сказал, что внутри меня идет снег, я бы поверила. Но боли там больше нет.
Лиза провожает меня до дома, говорит, ощущение холода отпустит, оно временное. Она тоже однажды через это прошла. Подруга хочет поделиться какой-то сокровенной историей, но я быстро прощаюсь.
Меньше всего сейчас хочется слышать о чужих ошибках.
Вечер я провожу как обычно: делаю уроки, затем выкидываю остывший ужин так, чтобы этого не заметила мама, и ложусь спать.
Меня будят собственные слезы – горячие, жгучие. Перед глазами вновь стоит лицо Эрика.
Чувство вины наваливается сверху, прижимает к кровати и, кажется, вот-вот раздавит. «Прости меня, прости, прости! – шепчу я, зарываясь носом в подушку. – Прости!»
Я не сомневаюсь в профессионализме бабы Марьи. Токсичный канал и зависимость между людьми действительно легко убрать с помощью ритуала. Но я не хочу называть все, что было между нами, «токсичным каналом» и «зависимостью».
Возможно, я могла бы идти дальше – забыть все былое, вычеркнув Эрика из сознания.
Сделать так, чтобы «душа не страдала, сердце памяти не знало», притвориться, будто не было ни первых неловких поцелуев, ни разговоров до утра, ни признаний и клятв.
Возможно, так правильнее и мудрее.
Но, глядя на то, как звездное небо за окном сменяется молочным рассветом, я понимаю, что я НЕ ХОЧУ, чтобы перестало болеть, и не желаю ничего забывать.
Пусть любовь прошла, но, пока мы были вместе, между нами образовалось нечто большее: все, чем мы могли бы стать, но не стали, незаконченные разговоры, непрожитые вероятности будущего и горы воспоминаний – и тех, от которых кровь стынет в жилах, и тех, что заставляют меня сиять.
На следующий день после школы меня встречает Лиза. Подруга выглядит мрачной и виноватой.
– Бабушка сказала: воздействие не сработало. Здесь нужно твое волевое усилие, но ты только сопротивляешься. Она попросила передать это, – в мою ладонь опускаются серебряные
