— Мир твоему дому.
Старуха подняла на незнакомца пустые глаза.
— Мир и тебе странник. Откуда ты?
— Издалека, мать, — ласково отозвался Арилье. И улыбнулся своей неотразимой улыбкой — как будто преподнес драгоценный подарок. — Не дашь ли воды моему коню?
Старуха поднялась.
— Пойдем, сынок.
Заковыляла к выходу. Арилье легкой крадущейся походкой двинулся следом. Колодец находился поблизости, и молодой человек легко вытащил полное ведро. Пока конь пил, любовался на верного друга. А старуха разглядывала своего неожиданного гостя, разве что руками его не ощупывала.
Наконец спросила:
— Откуда ты едешь? Не из Патампура ли?
— Да, — сразу ответил Арилье. И окинул старую женщину взглядом. Она топталась возле него, задрав лицо, морщины двигались вокруг ее глаз, разбегались по щекам; не было на этом лице ни одного клочочка кожи, не исполосованного старостью и печалью. Только взгляд поблескивал любопытством, но даже и это любопытство было старческим. Старость ведь не о том допытывается, о чем юность. Был бы Арилье менее встревожен судьбой Рукмини, которая где-то поблизости томится в плену, — заметил бы, как пристально глядит на него старуха. Как будто приценивается к товару.
— Почему ты одна живешь, мать? — спросил Арилье. — Где твои дети?
Она охотно ответила плаксивым тоном:
— Старшего убили, средний воюет где-то, к матери давно уж не возвращается… А младшенькую дочь забрали в гарем Шраддхи. Слышал о таком воине?
— Слышал, — кратко отозвался Арилье. — Я поеду. Спасибо, мать.
Старуха захлопотала, забежала вперед перед ним, стала в глаза ему засматривать — едва по земле стелиться не начала.
— Куда же ты поедешь, вот так сразу? Отдохни с дороги, а после уж и ступай… о мой повелитель!
Арилье расхохотался:
— Что за обращение! Почему это я — «твой повелитель»? С чего ты взяла?
Она прищурилась с какой-то неприятной, воровской хитрецой во взгляде:
— Ты такой величавый, такой сильный! Одежда у тебя справная, да и конь твой хорош…
Довольная своей проницательностью, широко улыбнулась. И насторожиться бы Арилье при виде этой улыбки, а он только хмыкнул:
— Никакой я не повелитель, не был и никогда не буду… Скажи, не привозили ли в Калимегдан пленницу?
— Откуда мне знать, чем заняты повелители…
— Не морочь мне голову, добрая женщина. Я тебя не выдам и не стану рассказывать, от кого узнал весть, — улыбнулся Арилье. — Будто я не знаю, что простому люду все известно… Мимо тебя должны были проехать воины Аурангзеба с добычей. Разве ты не видела их?
— Видела, — прошептала старуха. — Еще как видела! Везли они с собой голову Шраддхи, будь он проклят, а за конем Дигама шли двое пленников, парнишка да девушка.
Арилье вздрогнул всем телом. Впологолоса произнес:
— Благодарю тебя за все, добрая женщина. Отдохнул бы у тебя, да спешу.
И опять старуха заступила ему дорогу:
— Будь осторожен… Дигам хоть и молод, но очень хитер.
— Я всегда осторожен, — бросил Арилье.
Беспечный юнец! Тревога тенью промелькнула над лицом старухи. Аж присела. Как бы задержать его?
— Хоть винца выпей… У меня хорошая наливочка. Я на продажу готовлю, а тебя запросто так угощу.
И глянула снизу вверх, так, словно взором хотела приковать к месту.
«Всегда осторожный» Арилье не выдержал — согласился. Сдался па уговоры. То и дело начинало шевелиться в нем нехорошее предчувствие, но стыд оказывался сильнее. Кого он опасается? Старую женщину? От кого подвоха ждет? От бедной старухи, у которой даже детей не осталось, за которой и внуки не ходят? Сострадание и стыд жгучей волной поднимались в нем и смывали все недостойные предположения.
С какой сердечностью предлагает она угощение! Нельзя отказываться.
Арилье пошел за ней обратно к хижине…
Жадно выпил он вина, но еще с большей жадностью наблюдала за ним старуха.
— Правду ты сказал, мать, — хорошие наливки готовишь. Спасибо, — сердечно поблагодарил Арилье.
Старуха покивала, прижала руки к обвисшей груди. Что-то еще говорила старуха, о чем-то еще толковала и спрашивала… Арилье уже не слышал. Перед мутнеющим взором плясала какая-то уродливая тень, имеющая лишь отдаленное сходство со старой женщиной. «Должно быть, вот так выглядит предательство, когда оно оборачивается человеком», — подумал Арилье, слабо морщась. Все плыло у него перед глазами. Чаша выпала из его рук, покатилась по циновке. Он уже не увидел этого. Заснул мертвым сном там, где настигло его предательство, и ничего больше не видел и не чувствовал.
* * *
Аурангзеб знал, что делал, объявляя о награде за воина, который спросит о девушке, так и не ставшей наложницей ни великого Шраддхи, ни пылкого Дигама. Напрасно мать Шраддхи и Дигама, которую побаивались даже воины, готовила юную пленницу к первым брачным объятиям. Напрасно купали ее, причесывали, одевали в красивые одежды…
Новая жизнь для Рукмини началась с того мгновения, как чьи-то чужие руки сдернули мешок с ее головы. Девушка удивленно огляделась по сторонам и вдруг застыла от ужаса: прямо на нее, ухмыляясь, глядел… Шраддха. Нет, тотчас поняла она, это не Шраддха, это его младший брат — Дигам. Они очень похожи, эти братья. И сомнений нет: сходна не только их внешность, намерения у них тоже одинаковы. Дигам возьмет Рукмини в наложницы, дабы она родила ему воина.
Дигам, конечно, слишком молод для того, чтобы иметь много наложниц и уж тем более хлипковат для того, чтобы наводить на них страх. И все же от этого парня можно ожидать любой подлости.
Как и Шраддха, Дигам вызывал у Рукмини дрожь отвращения. Девушка мысленно поклялась, что скорее умрет, чем ляжет в его постель. Она не станет ласкать Дигама, не позволит ему овладеть собой. Она найдет способ оборвать свою постылую жизнь, если не будет иной возможности сберечь свою чистоту до первой брачной ночи с Траванкором.
Но ее ждало еще одно потрясение. Она увидела своего брата. На Ратарахе была какая-то незнакомая одежда, и мальчик время от времени поглаживал себя по рукавам, по бокам: ему явно нравилось прикосновение мягкой атласной ткани. Еще бы! У него никогда не было такой роскошной одежды. Ратарах жмурился от удовольствия и улыбался собственным мыслям.
Рукмини едва узнавала его. Неужели это — тот самый младший братишка, с его веселой улыбкой, задорными искорками в глазах? Какое отвратительное, подобострастное выражение приняло лицо мальчика, едва он заметил Дигама! Боги, он целует этому мерзавцу руки! Да что же с ним такое произошло?
— Ты получишь свою награду, Ратарах, — важно произнес Дигам. — За то, что передал в наши руки этих врагов, ты будешь вознагражден по заслугам. Отныне тебе дозволяется подавать мне воду для умывания и снимать с меня сапоги.
