это прославит его имя! Ну хотя бы в научной среде. И наставник будет доволен…
Ивейн размечтался и не заметил, как вернулась хозяйка.
– Всё готово, милый, можешь идти, – она ласково улыбнулась. – Я и водичку приготовила, и веничек, и мыльный корень – всё, чтоб банник доволен был.
Тут она заметила, как из-под печи выглядывает опустевшая миска и всплеснула руками:
– Ох, суседушко сегодня рано проголодался, не иначе, знак подаёт, вот знать бы: к добру или к худу?
И она снова заворковала у печи, пытаясь в поведении кошки верные приметы высмотреть.
Ивейн криво улыбнулся и поспешил выйти в сени. Всякий раз, когда аборигены демонстрировали первобытную веру в духов места и прочее мракобесие, он ощущал только снисходительное превосходство – как и эволюционисты. Не хватало ещё вслед за ними начать считать аборигенов за животных! Да, людей, которые во время катаклизма оказались на космических научных станциях, мутации не затронули, они сохранили и долгий срок жизни, и иммунитет к подавляющему числу заболеваний. Тем, кто находился на земле, повезло меньше. И если на станциях росло лишь третье поколение после катаклизма, и ещё были живы те, кто видел его своими глазами, то внизу сменилось уже поколений шесть, не меньше. Не уцелело ни одного крупного города, развалины заводов зарастали кустами и сорняками, а людям пришлось вернуться к примитивному натуральному хозяйству и охоте.
Вот только это всё ещё не повод считать их едва ли не прошлой ступенью развития. Не этому его учили, не этому! Если б наставник узнал, что у него в принципе появляются такие эмоции, то был бы сильно разочарован!
«Да, аборигены утратили почти все знания о прогрессе, и наши компьютеры для них – непонятная диковинка, – говорил он. – Но разве это делает нас чем-то принципиально лучше? Разве это значит, что есть области, которые им вообще недоступны? Возьми их ребёнка, воспитай на станции – и он будет неотличим от нас. А при постоянном наблюдении и отсутствии загрязнённой среды вокруг, удастся справиться и с ослабленным здоровьем. К тому же, подумай, смог бы ты сам в одиночку выживать внизу, без нашей техники? Искать съедобные ягоды и грибы, не плутать по лесу без навигатора, рубить деревья и строить из них хотя бы самые примитивные шалаши? Сомневаюсь, мой мальчик, ведь этому тебя не учили. Но разве это значит, что ты хуже их?»
Вовремя он это вспомнил. Едва он открыл дверь бани, как ему в лицо дохнуло крепким жаром, от которого сразу бросило в пот. На лавках, устланных душистыми травами, лежали веники. Ивейн покосился на них, но брать не стал, слишком смутно понимая их предназначение. Хорошо, что ему сейчас одному мыться – местные либо засмеяли бы его, либо оскорбились за пренебрежение к традициям.
Когда он вернулся в избу, на лавке напротив красного угла уже сидела молодуха с косой, уложенной вокруг головы. Тонкие руки в защитном жесте она сложила на округлившемся животе. Опытным взглядом Ивейн подметил и мешки под глазами, и отёчные ноги, выглядывающие из-под юбки.
– Доброго дня, почтенная, – доброжелательно улыбнулся он. – Вам моя помощь нужна?
Она зарумянилась и кивнула:
– Ясного денёчка вам, милсдарь лекарь. Ружана я. Вот, дитёночка уже шестой месяц ношу, да что-то в последние дни дурно мне и тяжко.
Ивейн сел напротив, ощупал запястья и лимфоузлы на горле женщины.
– Как я понимаю, обычные отвары из трав вам не помогают?
– Нет, милсдарь лекарь, хотя и сама заваривала, и ятровку просила – рука у неё лёгкая, кому лекарство поднесёт, тому враз легчает, да что-то не чувствую себя лучше. Да и… – она замялась и замолчала, отвела взгляд, румянец на щеках сменился густой краской смущения.
Ивейн ободряюще сжал её прохладные пальцы.
– Не бойтесь, почтенная, и не смущайтесь. Помните, я лекарь. Считайте, что я бесполое существо. Сейчас я принесу свои инструменты, а вы успокойтесь. Всё будет хорошо.
* * *
Ружана не заняла у него много времени. С нею не было ничего серьёзного, только повышенный тонус. Ивейн отсыпал в глиняный бутылёк витаминный порошок, наказав пить его каждое утро, а свекрови, ждущей во дворе, велел обеспечить молодухе покой и постельный режим. Та кивнула почтительно, подхватила невестку под руку – видать, ценила и берегла её. Слышал Ивейн и о тех случаях, когда все указания лекарей игнорировали: мол, а работать-то в поле кто будет?
Вслед за Ружаной потянулись и другие жители. Кто-то жаловался на живот, кто-то на бессонницу, кто-то на затянувшуюся простуду. Пришёл кузнец, такой же рыжий, как и его сын, попросил мазь от ожогов: то, что из трав они варят, мол, и не помогает вовсе. Уже почти перед закатом прибежала гурьба детей – Ивейн даже не сразу разобрал из их многоголосого щебета, что случилось. Разобрал звонкое «ух сколько крови!» и испугался, что кто-то сильно расшибся, и надо бежать первую помощь оказывать, но всё оказалось гораздо проще. К нему вытолкнули совсем малявку, едва ли пяти лет, с распухшим от слёз носом и маленькой ссадиной на коленке, уже успевшей затянуться корочкой. Да и судя по тому, как огрызалась на приятелей девочка, плакала она из-за насмешек приятелей, а не из-за пустяковой травмы. С мягкой улыбкой Ивейн промыл ссадину, наложил сверху мазь и забинтовал, велев утром и вечером менять повязку. Еле дождавшись, когда он закончит, детвора снова с визгом и гиканьем унеслась за ограду.
Хоть бы ничего страшнее локтей и коленей не расшибли, вздохнул Ивейн.
Хозяйка выглянула из дома, вытирая руки передником, покачала головой.
– Ох, в моё-то время родители бы всыпали сорванцам, чтоб лекаря по таким пустякам не отвлекали!
– Всё в порядке. Как видите, пока никто больше моего внимания не требует. Так чего бы и детям не помочь? Вырастут и будут помнить, что мой… орден всем добро приносит. К тому же, – тут Ивейн помрачнел. – к единственному человеку, которому моя помощь действительно жизненно необходима, меня пускать отказались.
– К Божене-то? – сразу поняла хозяйка и со вздохом отвела взгляд. – Не принимай к сердцу близко, милсдарь лекарь, да только ваш люд никак в толк не возьмёт, что не с божественной волей вам тягаться. Раз уж приговорили её, то только смириться и остаётся.
Ивейн с трудом подавил раздражение. Кому, как не ему, было знать, что нет никаких богов? Сколько раз он слышал шуточки молодёжи, мол, снова аборигены их флаеры в небе заметили, за колесницы богов приняли. И вот вроде и не со зла так шутили, а всё равно что-то жестокое в словах и интонациях проскальзывало. Словно крылышки бабочкам забавы ради отрывали. Таких людей Ивейн сторонился, даже Алекса, единственного друга, избегать стал, когда услышал, как тот хвастается, что специально над селениями летал. «Они потом три ночи подряд костры жгли и скот резали, то ли задобрить меня пытаясь, то ли обратно призвать! – делился он с беспечным восторгом. – Наблюдать за их примитивными обрядами так забавно! Гораздо веселее, чем все эти культурные вечера на станции!»
О том, что жителям селения нечего будет есть после того, как они, напуганные, свой скот в жертву принесли, он, конечно же, не подумал.
И теперь большого труда стоило не морщиться, когда кто-то о богах речь заводил, и неважно, был это необразованный абориген или станционник.
Староста с женой пришли к закату, когда хозяйка всё-таки усадила Ивейна ужинать.
– Ох, – заволновалась она, – прости, Богдан Наумович, не ждала вас к ужину! Садись-ка во главе стола, почаёвничай, а я пока состряпаю вам что-нибудь.
– Ох, Лесьяна, – староста покачал головой, – как всегда зазря суетишься. Не гостевать я к тебе пришёл, а к лекарю, по велению его.
– Всё верно, – тут же вскочил Ивейн и отодвинул от себя тарелку с мягкой запечённой свёклой. – Тем более осмотр лучше натощак проводить.
Он поспешно увёл их в горницу, пока не передумали и не сбежали. Наставник говорил, встречались и такие, что лекарей больше мучительной хвори боялись. Но староста, кажется, был из здравомыслящих и хладнокровных. Его супруга смущалась и робела, но сам староста спокойно выполнял все указания Ивейна, позволил ему прослушать грудь, осмотреть горло и собрать кровь. Даже вопросов не задавал.
Похоже, Ивейн сам на него слишком странно косился, что староста пояснил со снисходительной улыбкой:
– К нам же не впервые ваш народ заходит. Привыкли уже к вашему колдовству и ритуалам, знаем, что только на добро они будут.
– Другие лекари у вас часто бывали?
– Да не особо. Мы в стороне от торговых дорог стоим, у самой реки, ярмарок – и тех у нас нет. Вот
