в первую нашу встречу.
Король хмыкнул и отвернулся.
– Совет ничего тебе не говорил? – Алеистер стал расхаживать из угла в угол комнаты.
– Нет, они тоже ничего мне не сообщали. – Я немного подумал и решился спросить: – А почему вы думаете, что это дело рук Совета, может, он действительно предатель?
Алеистер встревоженно покосился на Бардоулфа, но тот оставался сидеть спокойно.
– Просто поверь, что это не он.
Какие же они глупые! Мне хотелось закричать на них. Открыть им глаза, но все, что я мог сейчас, – это молчать и надеяться на то, что план Валадиана не даст сбоя.
Мы просидели в тишине долгое время. Иногда советник ненадолго отлучался и потом возвращался обратно. Король же оставался безучастен ко всему происходившему, будто из него забрали все силы, и я искренне не понимал, почему он так себя ведет.
С наступлением позднего вечера к нам постучались стражники с просьбой доставить меня к Совету. Я уже примерно знал, что мне скажут, поэтому был готов.
– Чего они хотели от тебя? – голос короля звучал на несколько тонов выше, чем обычно.
От Совета меня сразу же сопроводили к Его Величеству. Я потер щеку – будто бы сам толком ничего не понимал, словно и не являлся всему причиной.
– Они хотят, чтобы я прилюдно обвинил господина Аллана в предательстве и одобрил казнь.
Брови Бардоулфа взметнулись вверх, и он с шипением вытолкнул воздух сквозь сжатые зубы.
– Прилюдная казнь. Но зачем им это?
Советник растерянно переводил взгляд с меня на Валадиана, а потом на Вэйланда, которые успели присоединиться к нему в мое отсутствие.
– Они только сказали, что ошибки нужно исправлять.
Я пожал плечами, словно и этого не понимал.
– Валадиан, объяснись! Какого черта у вас там происходит? – Алеистер начинал выходить из себя, и я понимал почему.
Король сидел, не говоря ни слова, только его глаза стали совсем темными. Значит, он все еще сильно переживал за этого человека? Уверенность, что я все сделал правильно, окрепла во мне.
– Алеистер, не горячись. Совет узнал о краже печати и заговоре, а также о попытке убить короля, и они решили казнить виновного.
– Заговор? А ты уверен, что это не было просто раздутым недопониманием? Мне не кажется…
– Ал, всем абсолютно плевать, что тебе кажется. Рисковать они не хотят, поэтому завтра состоится казнь. После того как его обезглавят…
– Я сам.
Мы все резко повернули голову в сторону Бардоулфа, настолько хриплым и одновременно стальным был его голос.
– Простите, Ваше Величество?
– Я сам отрублю ему голову. – Он поднял взгляд. Его глаза стали еще чернее, заполнив этой тьмой всю радужку. – Совет четко высказался, что ошибки должны быть исправлены. Это моя ошибка – мне исправлять.
Я вздрогнул – чувство вины жаром прокатилось по телу. Но ведь я поступил правильно, правда?
– Надеюсь, это не твоих рук дело, мальчишка. – Советник нагнал меня в коридоре и, вцепившись в плечо, зло зашипел.
Я вывернулся.
– Вы не там врага ищете, пора бы уже открыть глаза.
Мне до ужаса надоела их слепота. Пусть они наконец-то увидят, что этот змей хотел убить короля, хотел уничтожить ее и сам же об этом сказал мне.
За окнами еще не рассвело, когда меня выдернули из липких сновидений и доставили к Совету, где я получил распоряжение о казни Аллана, которая должна была состояться, как только солнце окажется в зените. Валадиан выглядел особенно довольным, я же мечтал, чтобы это закончилось как можно быстрее и все вернулось на круги своя.
После меня долго собирали и готовили перед выходом, одевая в самую дорогую белоснежную одежду и втирая масла мне в кожу, чтобы она чуточку мерцала на свету. Короля и советника я увидел только перед самым выходом.
Мы должны были ехать в карете до площади, но Его Величество лишь отмахнулся и приказал привести лошадей. Его лицо не выражало никаких эмоций, и я понадеялся, что это было хорошим знаком: может, Бардоулф смирился с фактом предательства. Советник же только один раз посмотрел мне прямо в глаза, и от этого взгляда меня пробрала дрожь. Я еле-еле взгромоздился на свою белоснежную кобылицу. В этой одежде было невозможно ездить верхом и при этом выглядеть подобающе.
Нас сопровождали посол Кьярваль, Валадиан, Герих, первосвященник, а также Вэйланд и Дарел с группой стражников. Мы медленно двигались по пустым городским улицам к месту казни, и чем ближе подъезжали, тем больше жителей нам попадалось на пути. Моя затихшая боязнь толпы раскрылась с новой силой, когда я увидел, сколько людей собралось возле помоста. Стражникам пришлось разгонять их, чтобы мы смогли проехать. От гомона сотен людей закладывало уши, но я убеждал себя, что нужно потерпеть, и тогда мои старания окупятся.
Уверенно ступая на помост вслед за королем, я концентрировал все свои мысли на правильности своего поступка.
Народ по-прежнему гудел, пока Бардоулф не поднял руку, призывая всех замолчать. Отец Ават чуть вышел вперед, при этом все еще оставаясь за королем.
– Народ Дартелии, сегодня один из самых значимых дней для нас и нашей страны. Сегодня мы должны заключить союз между Танмором и странами Триединства. Наконец-то наши народы вновь станут одним целым. Мы достигли этого только благодаря Его Величеству Бардоулфу и господину Словотворцу.
Народ одобрительно зашумел.
– Но такой счастливый день омрачила тень предательства, которое узрели сами Небеса. Посол Кьярваль, так же, как и мы, был одурачен изменником, который пытался покуситься на жизнь вашего короля.
Недовольный гомон усилился, а некоторые стали гневно выкрикивать:
– Казнить предателя!
Первосвященник, не обращая на них никакого внимания, продолжал:
– Приговор предателю вынесет господин Словотворец, подтверждая, что так угодно самим Богам и что Танмор тоже стал жертвой злого умысла этого человека. – Отец Ават обратился к стражникам: – Привести изменника.
Он отошел, уступая место мне. Свою речь я повторял так много раз, что мог бы ее произнести без запинки даже среди ночи. Услышав шум цепей и тяжелых шагов, я повернулся на звук. Стражники вели Аллана в кандалах, точнее, они просто тащили его на себе, поскольку сам он не мог даже стоять. Опустив его коленями на постамент, они встали по обе стороны от него, а передо мной открылось ужасающее зрелище, скрытое остатками одежды.
Утонченные черты лица сейчас сковывала гримаса боли, губы превратились в кровавое месиво, а по шее расплывались темные пятна. Но самым жутким показалось вовсе не это. Я успел заметить то, что было
