усмехнулся, представив, какую историю слепит, когда я у него поинтересуюсь его курсированием с кормы на нос корабля. Нагнулся, чтобы выдернуть из кулака загадочный веер…
Пахло сивухой. Дернул за веер, а как дернул — мгновенно в глазах у меня потемнело! Знаете, что было зажато в руке? Нет, знаете?
Розетка ангановых перьев, пучок с хвоста. С хвостовой части фюзеляжа, хочу сказать. Несколько великолепных черно-красных, с отливом гелиотропа, крупных, сияющих перьев. Одно почему-то сломано. Точно его дергали. Нет… не одно, а два.
Я, как молния на небосводе, рванул обратно, к Дуаре. Просвистев мимо каюты Вилора, притормозил, всунул нос. Дверь приоткрыта, скрипит, покачивается от движения судна. Качка и вой ветра… понятно. Аккуратно прикрыл. А вот дверь каюты Дуаре вовсе распахнута и болтается на петлях.
Внешняя переборка каюты на засов не закрыта. Ну, разумеется, кто ее закроет, если Зог мертвецки пьяный валяется за полмили! Войдя внутрь, я раздул свет и быстро огляделся. Дверь внутренней каюты, где спала Дуаре, тоже оказалась нараспашку. Никто бы не смог уснуть в помещении, где все двери раскачиваются на петлях и хлопают, как петарды в сочельник.
Я вбежал в комнату и взглянул на постель.
Она была пуста. Дуаре исчезла. Я шагнул к канапе. Что-то меня беспокоило. Что-то. Обошел… И все заплясало в глазах, повалилось куда-то. За канапе с кинжалом в горле валялся убитый охранник.
Я отбросил все условности этикета и побежал в соседние каюты, в которых расположились другие вепайянские женщины. Кроме Дуаре все были на месте, ночь спали плохо из-за ветра и качки. Они не видели ее и не знали, где она может быть. Обезумев от дурных предчувствий, я побежал к Камлоту… Он, выслушав, был поражен, поражен!
— Дуаре должна быть где-то на корабле! Как же иначе?
— Должна-то должна, но где же она тогда? — возразил я. — Срочно обыскать весь корабль от трюма до башни.
Выходя от Камлота, я столкнулся с Зогом, едва стоявшим на ногах, и Кироном, пытавшимся привести его в чувство. Пучок сломанных перьев из хвостового оперения ангана не сказал Цементу ничего. Он был невменяем. Вахтенные помчались в «аистиное гнездо» расспрашивать верхового. Мне надо было узнать, не заметил ли тот чего необычного на судне за время своей вахты — ведь сверху видно все судно.
— Надо пересчитать всех людей, всех опросить и обследовать каждый дюйм корабля, — сказал я Камлоту.
Когда все разошлись, я вспомнил о двух открытых дверях, о факте, которому не придал значения.
О каютах Дуаре и Вилора. Было непонятно, какая связь может быть между двумя этими событиями, но мы решили проверить все, что могло пролить свет на происшествия нынешней ночи. Я тут же бросился к Вилору. Ни Вилора, ни Муско не оказалось. Понятно?
В такую погоду никому не удалось бы покинуть «Софал» без риска для жизни, даже если бы удалось спустить на воду лодку. К тому же это действие не могло остаться незамеченным.
Я вышел из каюты Вилора, подозвал матроса и отправил его к Камлоту сообщить об исчезновении Вилора с Муско, приказав ему доставить пропавших ко мне, как только их найдут. Затем я вернулся к каютам, в которых находились вепайянские женщины, чтобы порасспросить их подробнее.
Они не могли пропасть, если только не…
Это предположение «если только не…» испугало меня больше всего. С тех пор как обнаружилось исчезновение Дуаре, меня охватывал леденящий ужас при мысли, что она, избавляясь от моих выходок, бросилась в море. Нет, только не это… Бред! Бред полнейший. С мозгами у принцессы Вепайи было все в порядке.
И все-таки теперь передо мной блеснул слабый луч надежды. Навряд ли исчезновение Вилора, Муско и Дуаре — простое совпадение, значит, разумно предположить, что они находятся где-то все вместе, и странно было бы думать, что все трое выбросились за борт кучкой. Понятно?
Я не хотел думать о самом худшем, пока это худшее меня к стенке не приперло. Я сопротивлялся, строил версии. Со своими противоречивыми мыслями подошел к каютам вепайянских женщин и хотел уже было войти, как вдруг ко мне подбежал матрос, которого я отправил в «аистиное гнездо» задать несколько вопросов дежурному. Матрос был очень возбужден.
— Ну, и что сказал вахтенный? — спросил я, когда он, запыхавшись, встал передо мной.
— Ничего не сказал, капитан, — ответил он, запинаясь от беспокойства и усталости.
— Ничего? Почему? — изумился я.
— Потому что он мертв, капитан, — выдохнул матрос.
— Как мертв?
— Убит.
— Как убит?
— Видимо, сзади. У него выгрызена половина спины. Он лежал лицом вниз. И хребтина видна… в ломтях… хрящики…
— Беги сейчас же к Камлоту, — крикнул я, содрогаясь от ужаса. — Скажи, чтобы он поставил нового вахтенного и расследовал убийство, а потом доложил мне.
Образ обгрызенной спины имел четкую ассоциацию. Но когда у тебя имеется справка, закрывающая это дело, схватить за яйца и провернуть по орбите не так-то просто. Я, пораженный этой ужасной новостью, вошел к женщинам. Они собрались вместе в одной каюте, бледные и испуганные — не люди, а духи.
— Дуаре нашли? — спросила одна из них первым делом.
— Нет, — ответил я. — Мало того, появилась еще одна загадка — пропал унгьян Муско и вепайянин Вилор.
— Вепайянин! — воскликнула женщина, спросившая о Дуаре. — Какой же он вепайянин? Разве какой-нибудь житель Вепайи посмел бы приставать к дочери джонга? Это чужак.
— И на том корабле он проходу ей не давал, — сообщила другая. — Это здесь присмирел — видимо, тут его скрутили, с анганами держали, на веревке…
— Что ты имеешь в виду? На какой веревке? — не понял я. А когда понял, едва не взвыв с досады, спросил только: — Если он не вепайянин, то кто он тогда?
— Шпион тористский из команды небыстрого реагирования, — ответила женщина. — Его же давно уже заслали в Вепайю за секретом вакцины от старости. Данус раскрыл вредительство, этого гада арестовали. Когда нас взяли в плен, анганы прихватили и его по ошибке.
— Но почему же мне никто раньше не сообщил об этом? — возмутился я.
— Об этом все знали, — объяснила она. — Мы думали, что Вилор и на «Софале» находится тоже на положении пленника. Разве нет?
— Нет! Он принимал участие в штурме, солдатом!
— А почему он все время толкался с анганами?
С анганами!
Вот и нашлось еще одно звено в цепочке событий! Но конец ее по-прежнему был еще очень далек от меня, очень далек.
После этого дикого разговора, еще раз подтвердившего мою несостоятельность как капитана, легковерие как основного пирата «Софала» и легкомыслие
