болтал… получается, сам с собой.
Мы втроем потянулись к морю. По дороге Дуаре рассказала мне, что произошло на «Софале» прошлой ночью, и я поразился, как точно Гамфор угадал ход событий.
— Для чего они тебя забрали с собой? — спросил я.
— Полагаю, что меня, так же как ты сейчас… собирался съесть Вилор, — ответила Дуаре. — Мужчины не всегда разборчивы в еде, пират Карсон. И действуют грубо.
— Не называй меня пиратом, не то уйду. Можешь поменять на «корсара». Звучит более поэтично. Это тоже, конечно, морской разбойник. Но в нем больше идеи. И он не несет на себе мету бессмысленного убийства. А Муско? — спросил я, здорово смущенный неуместным, по-моему, сравнением меня с этим мерзавцем Вилором. — Муско просто хотел сбежать из плена?
— Да, корсар. Он считал, что его убьют, как только доставят в Вепайю.
— И как же они собирались выжить в этой дикой стране? — удивился я. — Они знали, где находятся?
— Говорили, что это Нубол. Вероятно, Нубол, больше-то нечему быть. У тористов есть свои люди в Нуболе, они разжигают противоречия в обществе, чтобы захватить власть. В их руках также находится какой-то город на берегу. Муско хотел его найти. Там он рассчитывал встретить друзей, у них всюду друзья, а они помогли бы переправить нас в Тору.
Какое-то время мы двигались молча.
Я шел впереди, а анган, выбрав пеший ход, после того, как попробовал крылья и нашел их в порядке, замыкал группу. Удрученный, правда, и не болтавший больше. Как-то внезапно после пробного полета притихший.
Шел он медленно, с поникшим пером. Даже воинственный хвост не был распушен, как обычно, а так, позади волочился. Интересное дело, с этим-то что? Обычно анганы ужасно болтливы, и его противоестественное молчание не могло остаться незамеченным. Я подумал, что его могли тоже ранить в бою в какое-нибудь деликатное место, и спросил об этом.
— Я не ранен, капитан Карсон, — ответил тот, но поглядел на меня очень мутно.
— Что тогда с тобой, птичка? — пытался я развеселить его обычным манером, легкой иронией. — Голоден? Перекупался? Угорел? Потерял пистолет? Или грустишь по погибшим товарищам?
— Я не голоден. Не купался. Мы не горели. Оружия не потерял. Не грущу. Нет, грущу. Только не по ним, не по товарищам… — ответил он, и воротничок из листовидных перышек вокруг его сильного горла затрепетал, заволновался, приобрел медный оттенок. — Товарищей еще много в моей стране. Я о своей смерти грущу.
— О какой смерти, приятель? Ты же живой!
— Уже недолго осталось, — заявил он, сверкнув глазенками, зажегшимися так, словно в них были вставлены стеклянные лампочки с рождественской елки. — Я готовлюсь к смерти, капитан Карсон. Вспоминаю, как жил. Как воевал. Где был плох…
— С чего ты это взял? — удивился я. — Чушь какая-то. Сейчас в бою ты, скажу тебе, был очень неплох, птичка.
— Если я вернусь на корабль, меня убьют за мой проступок прошлой ночью. Если останусь, убьют здесь. Это проклятое место, капитан Карсон. Воздух пахнет кровью и свежей желчью. Никто не сможет долго прожить в этой стране.
— Будешь хорошо служить и помогать нам, как делал это до вчерашней ночи, — жестоко акцентировал я, подспудно понимая, что нельзя допускать такого сильного воздействия на его загадочный организм, — тебя не убьют. Более того, ты попадешь под мою защиту, когда мы вернемся на «Софал», — ответил я ему. — Обещаю тебе. Даю слово пирата… Нет, Карсона Нейпира!
После этих слов он как-то сразу приободрился, медная кромка его воротничка посветлела, озолотилась. Нос заблестел, взорик наполнился силой.
— Я хорошо буду служить и помогать тебе, капитан Карсон, — пообещал он.
— Ладно, птичка, — улыбнулся я ему. — А не будешь, придушу.
Вскоре он уже опять смеялся и пел беззаботно, как будто у него не было никаких обязательств, а такого понятия, как смерть, не существовало.
Несколько раз, оборачиваясь, я замечал, что на меня смотрит Дуаре.
Понимаете, она на меня всю дорогу смотрела! Не так, как глядит без памяти влюбленный, вожделенно, голодно, сиюминутно, наелся — спит. А именно так, как любому бы хотелось, чтобы на него смотрели всегда вне жизненных инстинктов. В знак подтверждения, что он — не пустое место, он важен, он нужен, его держат в плане на завтрашний день, на него рассчитывают.
Каждый раз, заметив мой встречный взгляд, она быстро опускала глаза, будто ее застали врасплох за каким-то сомнительным занятием, будто сидит она в своем Куаде на дереве и тихо бузит — портит карту державы, делая в ней дырки.
Я говорил с Дуаре лишь при острой необходимости, пытаясь загладить вину за прежние проступки. Вот понимаете… после извещения об общих настроениях Вилора и ее тонком намеке на мужскую всеядность как-то мне расхотелось ее даже за руку держать. Неловко как-то чувствовал себя. Потому решил поддерживать чисто официальные отношения, думая, надолго ли меня хватит в новой игре. А роль давалась мне нелегко. Хотя я нужное лицо делал. Отсутствующее. Озабоченное маршрутом. Я видел, что в ее поведении мало игры. Не так, обижаясь, на меня в Гваделупе кокетливо дулись дорогие подружки — и Либби, и Лиз, и Гуэтьерэс.
— Ты все время молчишь, корсар. Что-то случилось? — спросила вдруг она, к моему великому удивлению, первой.
— Не хочу действовать грубо. Демонстрировать всеядность. В конце концов, много прекрасных девушек есть на Амторе, я еще встречу свое счастье.
— Я спрашиваю не об этом, — невозмутимо отозвалась принцесса, явно задетая за живое. — Ты перестал со мной разговаривать! Словно я — часть пейзажа! Даже с анганом ты проводишь времени больше, чем со мной!
— Имейте совесть, мэм, — я старался быть строгим. — Мы еще полчаса не идем. Какие отдельные мероприятия с анганом? У него начиналась депрессия, требовалась помощь. Когда вам, дорогая принцесса, требовалась моя человеческая помощь, я ее оказывал вам. Если припоминаете. Ну, эту мелочь… Пару-тройку услуг. И тогда я не только ради вас махал ножиками, но и разговаривал. Однако, как только подданные начинают с вами разговаривать, вы сами хватаетесь за ножик для масла. Лягаетесь. Угрожаете через образ папы. Сулите какие-то наказания. А сейчас это как-то не по теме. Да и устал я. Что касается моего душевного состояния, то вы были правы. Каждому — свое. Я провел над собой работу. Теперь лучше буду держаться от вас подальше, стараться не сердить.
Дуаре опустила глаза и вдруг произнесла:
— Я никогда не была свободной, корсар. Не смела делать того, к чему так стремилась. Например, говорить с тобой. У нас остается еще немного времени до возвращения на корабль, где снова придется соблюдать законы Вепайи, поэтому
