будет очень большая камера, и очень большая бутылочка. Ее будут пить до той поры, пока новый Входящий не принесет следующую.
Все такие замолчали сразу, а потом сразу еще по одной налили, да уж, Санек как скажет, так скажет.
И еще мне понравилось, что никто ничего комментировать не стал, такие вот у нас в метро железные люди работают.
Не я че, я тоже придумать могу, вот вам допустим сценарий готовый для фильма.
Странного фильма, без слов. Вот представьте, огромная бетонная коробка, окруженная бетонными же заборами и колючей проволокой. Внутри работают четверо, изо дня в день. Молча, по-крайней мере зритель не слышит того, о чем они переговариваются, а может они и не переговариваются, потому что говорить уже не о чем и все сказано.
И все в вязаных шапочках, и в фуфайках, причем фуфайки одинаковые, а шапочки разные, это чтоб зрителю удобнее было работяг различать. И так несколько дней подряд одно и тоже, железо гнут, сверлят, сварка там, все дела. Ага, а потом в один прекрасный день, в цех приходят трое, и приносят одну шапочку, и вешают ее на крюк. Садятся под ней, достают бутылку водки, стаканы, разливают ее. Выпивают. Немного сидят, а потом встают разбирают инструменты и снова начинают пилить, сверлить, резать. А шапочка висит крупным планом. И все молча, а потом музыка, сначала тихо, потом громче и громче. Aphrodite’s Child “End Of The Word” или Лука Турилли, тоже мне нравится, паразит. И камера выше и выше, и прочь из цеха в небеса. И оттуда цех маленький-маленький такой, и снег всюду на многие километры…
Через некоторое время замечаю, что говорю вслух, даже не говорю, кричу и все слушают молча, а у Петрович слеза с края глаза…
И молоточки в висках: тук-тук-тук… тук-тук-тук… тук-тук-тук…
х х х
Сон
…уже через три дня мы оказались в ущельях Атлита. К тому времени нас уже набралось ровно 123 человека, я от скуки пересчитал. Наш отряд, почти полностью состоящий из полутора десятка тамплиеров, шел в авангарде, очень медленно и отчасти печально. Конница была вынуждена передвигаться со скоростью пехоты оттого, что мы и так сильно растянулись, и появилась опасность набегов легкой конницы противника с целью истощить наши силы и ресурсы.
Замыкали госпитальеры, их было около десятка, они примкнули к нам накануне и держались обособленно, к неудовольствию Гарольда они оказались каталонцами. Остальное разношерстное войско, почти сотня измученных плохо кормленных и отчасти как бы выразился Гийом: «немного не в себе» отягченное обозом двигалось между нами, когда сарацины появлялись на горизонте, вся наша процессия останавливалась, обозы сдвигались, люди укрывались щитами и поджидали дождь сарацинских стрел. Пока нас не трогали, Сарацины тоже шли к Арсуфу, стягиваясь под знамена султана. Их командиры трезво оценивали соотношение сил и потому исчезали так быстро, как могли себе позволить. Это было дважды. Во второй раз горячий де Грасси сотоварищи, к коим примкнул и ваш покорный слуга, кинулись было в погоню для острастки, но погоня закончилась ничем, ибо кони наши были очень уставшие.
Лазутчики, которых де Лузиньяк отправлял в ставку пару недель тому назад, вернулись вчера и донесли, что главное войско Саладина уже поджидает нас под Арсуфом. По их подсчетам там находилось до двадцати тысяч одних только конников.
В данный момент я жевал полоску сушеного мяса и наблюдал, как мой неунывающий германец наводит лоск на своем новом ноже.
От нечего делать я поинтересовался:
– Думаешь понадобиться?
Он мотнул головой отрицательно.
– Нет, это не для неверных… Разве, что попадется сам Саладин…
– Ого! – восхитился я широтой фантазии Гарольда.
Германец ухмыльнулся и продолжил драить клинок.
– Или по возвращении, когда мы не будем единым войском, с этими…
Он презрительно ткнул пальцем назад в сторону арьергарда.
– Не любишь ты госпитальеров…
– А за что их любить? – пожал могучими плечами Гарольд, – они не женщины…
– Женщины? А если бы ты был связан обетами?
Гарольд странно посмотрел на меня и вдруг громко расхохотался:
– Ты бываешь таким наивным… Обеты… Это для высших, а меня Бог любит таким какой я есть… А я есть…
– Такой! – подсказал я.
– Ну да, – кивнул Гарольд и продолжил драить клинок. Иронии моей он не понял, ну и хорошо не будем омрачать чистоту его души грязными намеками.
Спустя пару минут вокруг началось серьезное движение.
Сарацины! Сарацины!
Паники не было. Отрывистые команды, бряцанье доспехов и оружия. Отряды готовились к бою.
Потом началось, их оказалось. как-то очень и очень много. Кто бы мог подумать. Навскидку их было сотен пять. Регулярное войско не иначе. Со знаменем, словно на парад двигались. И командир у них наверное амбициозный. Решил неверных покрошить и с таким подарком пожаловать к Султану. Стратег ни дать ни взять.
– Да, – эти не откажутся нас пощипать, – поделился я своими предположениями с Гарольдом и де Грасси. Они хмуро промолчали в ответ, а вечно хмурый немногословный Девольт выдал неожиданно:
– И отверзнутся хляби морские, и выйдет оттуда нам …
И еще добавил неприличное, наверное, чисто гасконское словцо для обозначения этого самого нашего мужского естества. Из чего следовало, что конец наш близок.
Мы заржали одновременно с конями и очень довольный Девольт даже слегка покраснел, чего за ним ни разу не замечено было за короткое время нашего с ним знакомства.
Оставалось ждать, и по возможности молиться на благоприятный исход дела.
Ожидание было томительным, но кто знает, может быть иногда лучше такое ожидание, чем сеча с заведомо известным результатом?
Нет, предстоящее сражение не страшило, их было немало на моем веку, тоскливо было просто как-то от этого песчаного пейзажа, от этой духоты, хотелось к морю, или еще лучше на реку, под сень раскидистых деревьев, полежать на траве, закинув за голову руки, и ни о чем не думать. Не думать, не думать…
Обозы сдвинули, позиция как для обороны получилась неплохая. С двух сторон отвесные стены ущелья. Сзади пологий подъем. В случае отступления мы бы медленно поднимались наверх, а противник все время оказывался бы ниже нас. Для королевских арбалетчиков то, что надо. Только успевай заряжать.
Первые стрелы запели свою песню. В ответ наши арбалетчики дали организованный зал.
– Конников мало у них, – констатировал де Грасси, – и тяжелых так нет вовсе.
– Стрелами закидают.
– Пускай не впервой. Нам бы сблизиться…
– Хочешь? – Гарольд протянул мне свой мешочек с грибами, и я с улыбкой снова отказался:
– Ну как знаешь, – он кинул себе щепотку в рот и стал тщательно их пережевывать.
За нашими спинами кто-то отчетливо и весьма уважительно произнес слово:
– Берсеркер!
Мы прикрыли собой хороший кусок пространства. Стали двумя шеренгами. Рыцари впереди, щит воткнут в песок, сзади стрелки со своим нехитрым оружием. Стоим, опираясь на длинные копья, знамена развернуты, флажки трепещут. Сарацинское войско надвигалось снизу, и мы смогли оценить соотношение сил.
