Золотистый берег, синее море, остров в шапке облаков и кораблики с лучистыми солнцами на тугих парусах – в этом месте ничего не изменилось за полгода. «Интересно, – подумала Тильда. – Если бы я тогда не ушла отсюда, как долго остров раздумывал бы над тем, принимать ли ему новую гостью? Сколько ему обычно требуется времени для такого решения? Торопиться ему явно некуда, а вот я‑то как раз спешу».
Растянувшись у самой воды, Тильда готова была замурлыкать от удовольствия. Песок был воздушным, как свежевыпавший снег, и тотчас принял форму ее тела. Солнечные лучи обняли ее нежно и заботливо, как мамины руки. Мелькнула мысль, что, если бы не Женька, она могла бы остаться здесь навечно. Повернувшись на бок и прищурившись, Тильда устремила взгляд на загадочный остров, готовясь к длительному ожиданию. Солнце припекало, шум волн убаюкивал, потяжелевшие веки то и дело смыкались, но Тильда упрямо боролась с накатившей сонливостью, боясь пропустить момент, когда остров подаст ей какой‑нибудь знак. Она не представляла себе, каким образом он примет ее, но надеялась, что это произойдет само собой, и ей не придется ломать голову над тем, как до него добраться. Возможно, остров протянет к берегу волшебный мост или пришлет к ней один из своих сказочных корабликов, а ее задача – не проспать это важное событие.
Становилось все жарче. «Не спать, только не спать, ни в коем случае не закрывать глаза дольше, чем на секунду!» – мысленно твердила она себе, не замечая, что все глубже проваливается в сон.
Во сне тоже было жарко, но не от солнца. Жар шел изнутри, от разгоряченных в быстром беге мышц: Тильда мчалась по школьному стадиону, завершая третий круг и оставив далеко позади всех своих одноклассниц. Лишь одна из них, Рита, дышала ей в затылок, отставая всего на пару метров. Это был забег на время, и Тильда собиралась прийти к финишу первой, но не только ради результата – они с Ритой бежали «на спор». Весь класс был в курсе, и парни, которые уже отбегали свое на этом уроке, подзадоривали девушек, разделившись на два лагеря: кто‑то болел за соперницу Тильды, но, судя по выкрикам, большинство были за нее. Она совсем выдохлась и в другой ситуации давно бы сбавила темп, тем более что для сдачи норматива такой бешеной скорости не требовалось, но уязвленное самолюбие подгоняло ее. С Ритой они с первого класса не ладили, и Тильда уже не могла вспомнить, из‑за чего случилась их первая ссора, да и все остальные стычки стерлись из памяти за последний год, проведенный в интернате Заполярья, – там было слишком много потрясений, по сравнению с которыми козни Риты превратились в пустяки, не стоившие того, чтобы помнить о них.
Но возвращение Тильды в родную школу не вызвало у Риты восторга. Одноклассница то и дело отпускала колкости в ее адрес, и последняя такая фраза как раз прозвучала перед уроком физкультуры, причем сказано это было не Тильде, а другой девушке, но так, чтобы Тильда услышала: «Ты заметила, как Санталайнен деградировала в своей чукотской школе? Причем, и умственно, и физически. Зря она вернулась. Здесь ей пальма первенства больше не светит. Печально, что как раз в последний год учебы она утратила свое лидерство». «Ошибаешься!» – выпалила Тильда и тут же пожалела – много чести разговаривать с этой гадюкой! Но «гадюка» словно только этого и ждала, спросила с язвительной ухмылкой: «Да ладно? Спорим?» И они поспорили.
Теперь Тильда не могла позволить себе ударить лицом в грязь, но именно это и произошло, причем в буквальном смысле, с той лишь разницей, что «ударила» она не в грязь, а в пыль: растянулась во весь рост на голой земле стадиона за сто метров до финиша. Поток воздуха обдал ее разгоряченное тело, а затем перед глазами замелькали ярко‑розовые кроссовки Риты с логотипом «Puma» на заднике. «Специально, что ли, под свое имя выбирала?» – с усмешкой подумала Тильда, провожая взглядом стройные ноги одноклассницы, обтянутые спортивными «легинсами». Вскоре Рита стала видна целиком. Лицо ее, багровое и потное, лучилось злорадным счастьем. «Отличный результат, Мерзлякова! – послышался голос физрука. – Санталайнен, с тобой все в порядке?»
Потирая ушибленные колени ободранными ладонями, Тильда встала и, не поднимая глаз, отправилась в раздевалку. Один кроссовок болтался на ноге. Шнурок на нем оказался порван и волочился по земле. Физрук пытался ее проводить и настаивал на посещении медпункта. Тильда заверила, что в помощи не нуждается и в медпункт обязательно зайдет, хотя и не собиралась туда, уверенная, что несколько ссадин не повод для этого. С ее душой дело обстояло гораздо хуже, чем с коленями, но тут медицина едва ли могла помочь: такие вещи излечивались только временем. Тильда старалась забыть свой позор, но ей не дали: спустя два дня она случайно услышала в разговоре двух одноклассниц, обсуждавших последний забег на физкультуре, что Рита подстроила поражение соперницы, тайком подрезав маникюрными ножницами шнурки в ее кроссовках.
Тильда прошла мимо девушек, сделав каменное лицо, чтобы те не догадались о буре гнева, поднявшейся у нее внутри. На следующий день, собираясь в школу, она захватила с собой маникюрные ножницы, совершенно не представляя себе, каким образом использует их, но уверенная, что они ей точно пригодятся. И что шнурками она не ограничится.
Первой мыслью было испортить одежду Риты, но такая месть показалась Тильде недостаточной. Родители купят новую, да и все. К тому же, подозрение сразу упадет на Тильду, ведь всему классу известно о том, что недавно она проиграла Рите спор. Наверное, и новость о подрезанных шнурках теперь – главная тема разговоров на переменах.
И тут Тильду осенило: ведь сплетни о шнурках можно использовать!
Урок физкультуры был последним, и Тильда отпросилась у физрука, сославшись на то, что травмы после прошлого падения еще дают о себе знать. Но, прежде чем уйти домой, она зашла в раздевалку. Спустя полчаса после того, как прозвенел звонок на урок, одежда двух одноклассниц, болтавших накануне о подрезанных шнурках, превратилась в решето (благо, шкафчики не запирались), а пол в раздевалке усыпали лоскутки ткани. На вырванном из тетради листе Тильда написала печатными буквами: «Трепло, придержите языки, иначе их ждет та же участь». Листок украсил скамейку, пришпиленный к ней воткнутыми в сиденье маникюрными ножницами.
Шум поднялся в тот же день. Родители одноклассниц заявили в полицию об испорченной одежде своих дочерей и угрозах в их адрес. Тильде пришлось дать подробные показания обо всех действиях, совершенных ею после того, как ее отпустили с урока физкультуры. Она ужасно волновалась, но делала вид, что потрясена случившимся: «Кто мог сделать такое? Какой кошмар! А если это сумасшедший? И он учится в нашем классе? Страшно подумать, на что еще способен этот человек!» – восклицала она, не ожидая от себя такого актерского таланта. Но можно было и не надрываться уж слишком, – главной подозреваемой в акте вандализма посчитали Риту. И хотя прямых доказательств против нее не было, но косвенных хватало: пострадавшие одноклассницы в красках изложили полицейским историю с подрезанными шнурками и заявили, что, скорее всего, Рита отомстила им за распространение слухов о ее проделках. Именно так и должно было случиться по плану Тильды. В одночасье Рита из лучшей ученицы школы превратилась в изгоя. Учителя, прежде распевавшие о ней дифирамбы, перестали ее замечать, одноклассники начали сторониться, девчонки шептались за ее спиной, бросая косые взгляды, мальчишки дразнили, изображая ножницы постукиванием друг о друга среднего и указательного пальцев. Все это привело к тому, что у Риты случился жуткий нервный срыв прямо на уроке. Используя содержимое своего школьного рюкзака в качестве снарядов, она атаковала своих одноклассников, расшвыряв в них весь запас тетрадей и учебников, а когда тот иссяк, выбежала из кабинета и с тех пор больше не появлялась в школе. Одноклассницы, от которых Тильда узнала о шнурках, теперь вещали о том, что Рита наблюдается у психиатра, и ее перевели на домашнее обучение.
