Комнатка была небольшой, с огромным окном, выходящим в сады. Ветер покачивал легкие светлые занавеси, а ветви растущих рядом деревьев давали щедрую тень. Собака устроилась у окна и зажмурилась, наслаждаясь прохладой. Шепсет устроилась на мягких циновках, обдумывая сложный разговор.
Еще в гарнизоне Имхотеп высказал предположение, что жрецы Амона вовлечены в эти события, да Шепсет и сама догадывалась, хоть и боялась об этом думать. Культ Амона был самым могущественным во всей Та-Кемет, и никакие важные события не обходились без внимания и участия Его жрецов. Но разве могли они пойти против Владыки? Да и зачем? Он ведь поддерживал их. Шепсет надеялась лишь, что среди всех служителей Амона мятежных жрецов все-таки было не большинство. Но даже если так – что с ними могли сделать одна жрица и один меджай, если даже Владыке они сумели навредить?
Еще страшнее были слова госпожи Мутнофрет о том, что культ Инпут попадет под удар. Отчетливо Шепсет вспомнила свой кошмар.
…В некоем ином ритуальном пространстве, наложившемся на пространство опустевшего одинокого святилища, она увидела слепых безликих воинов с клинками из солнечного света. Они вторглись в ее родной храм, рассекая мягкие сумерки смерти и преддверия иных миров, обители ее Богов. Под их безжалостными клинками псы-проводники душ кровоточили тенями, растворяясь в породившей их предвечной ласковой темноте. И когда из этих теней поднялась ее Богиня, великолепная Псоглавая, осенявшая души своей милостью – Она, вставшая на защиту, тоже оказалась повергнута. Обезглавлена, павшая расколотой статуей у своего алтаря…
Неужели и об этом предостерегала ее Богиня? О разящей силе жречества Уасет, чья сила только росла? Те, кто не побоялся идти против Пер-Аа, уж точно не побоятся затмить древний, но не самый влиятельный культ. Шакалоголовый защитник мертвых Инпу выстоит – его имя знали и помнили многие, но вот Инпут, его тайная, сокровенная ипостась…
«Вернуть память… Вернуть истину… Твое дело еще не закончено, моя Шепсет…»
Осознание собственного бессилия угнетало. Чем дальше Шепсет шла по этому пути, тем меньше понимала, зачем ее вообще вернули из мертвых. Что она могла? Какие силы должна была привести в движение, чтобы хоть что-то изменить? Оставалось лишь молиться Богам, что сведут ее с могущественными союзниками, и вместе они сумеют добиться справедливости.
Интересно, кем был гость госпожи Мутнофрет, с которым Певица Амона хотела познакомить их?
Сама госпожа Мутнофрет девушке совсем не понравилась – красивая ядовитая кобра, которая просто не может удержать в себе свой яд. Дамы вроде нее уже встречались Шепсет при дворе, да и Владычица Тия, мать младшего царевича Рамсеса, госпожа Ипет-Нэсу, казалась такой же, пока жрица не узнала ее поближе. Неудивительно, что Нахт не хотел с ней встречаться и о чем-либо просить! От нее же что ни слово, то подвох или завуалированное оскорбление.
Но то, что Певица Амона оказалась его матерью – это все никак не укладывалось в голове. Что же там была за история? Нахт ведь был меджаем, и его отец наверняка тоже. Запретная любовь?
И все же, какой бы ни была сама Мутнофрет, за сына она искренне беспокоилась и явно хотела отослать Шепсет подальше поскорее, потому что считала, что в ее обществе Нахта ничего хорошего не ждет. В какой-то мере она была права – за девушкой шла охота, и любой, кто был рядом с ней, подвергал себя риску.
Но в тот момент Шепсет поняла вдруг, что не представляет, как продолжать путь без этого меджая. Они были знакомы совсем недолго и почти друг друга не знали, но после возвращения из мертвых Нахт стал для нее единственным островком надежности и стабильности. Сильный, полный жизни, простой и прямолинейный. Общение с некоторыми людьми напоминало путь по болотистой почве – никогда не знаешь, когда уйдешь под воду. С ним же было все равно что идти по широкой каменной тропе. И до этого момента жрица просто не задумывалась, что может вдруг остаться без него. Даже когда она представляла, куда и как отправится дальше, то мыслила «мы», а не «я», продолжая полагаться на его защиту и поддержку. А теперь придется справляться одной, и от этого внутри становилось немного пусто.
Но разве она не привыкла к тому, что ни к кому не нужно привязываться? Что Боги всегда призовут ее дальше? Привыкай не привыкай – все равно больно.
Шепсет уже знала, что не станет просить его или даже предлагать. Ему в самом деле лучше остаться в Уасет, под защитой могущественной жрицы Амона, где никто не посмеет на него даже посмотреть косо.
Вот только захочет ли этого сам Нахт?..
Чтобы как-то отвлечься от мыслей, Шепсет перебрала заботливо сложенные Садех вещи. Здесь была и статуэтка Беса, и ларчик с макияжем, гребень и бронзовое зеркало – женщина настояла, чтобы жрица взяла все это с собой, раз уж у нее ничего не осталось. А на дне второй сумки, куда Шепсет сложила травы и снадобья от Имхотепа, лежал, завернутый в ткань, небольшой изящный кинжал. Подарок Усерхата, единственное ее оружие. На сердце стало так тепло… Сколько же эти люди сделали для нее, совсем ее даже не зная, и как мало она успела сделать для них.
Они надеялись, что Шепсет поможет вернуть Маат. И хотя бы ради них она должна пытаться, пока не перепробует все пути, не постучится во все двери. Пока не останется больше ничего, кроме как вернуться к Богине и упокоиться, теперь уже навсегда.
Раздался стук. Собака навострила уши, но не выглядела встревоженной, видимо, узнав гостя. Девушка выглянула из комнаты. Нахт зашел за ней и теперь ждал в тени, привалившись плечом к колонне.
Теперь она невольно посмотрела на него по-новому, подмечая сходство. Его странные глаза, светлые, зеленовато-золотистые – как у Мутнофрет, только взгляд совсем другой, начисто лишенный коварства. Его черты, как вылепленные искусным скульптором, более изящные, чем у многих кушитов, но не совсем как у рэмеч – в рисунке этих черт она теперь тоже видела что-то от его матери. Интересно, каким был его отец? Рост и крепкое телосложение Нахт явно унаследовал от него, как и более темную кожу. А его открытая улыбка, играющая на полных резко очерченных губах, – у отца была такая же? Мутнофрет улыбалась скорее хищно, словно скупясь на лишние эмоции.
Шепсет смотрела на меджая и думала, как же странно будет скоро расстаться насовсем. А еще о том, что если б ее жизнь при дворе не изменилась – они никогда бы даже не узнали друг о друге, хотя все это время Нахт жил где-то недалеко, охраняя царский некрополь.
– Нас ждут, – сказал воин, и его улыбка стала чуть печальной. – Извини, не самая приятная была встреча и не самое приятное общество.
Похоже, он был очень смущен, хоть и пытался скрыть это.
– Но и не самое страшное, – заверила Шепсет, улыбнувшись в ответ. – Я же два года воспитывалась при дворе, помнишь? Та еще корзина со змеями.
Меджай тихо рассмеялся, понимающе кивнув. Девушка не решилась расспрашивать его о матери и просто пошла вместе с ним через сад. Воин, кажется, точно знал, куда им нужно идти. Странно, но на пути им никто не попадался – сады казались совершенно пустынными, только вдалеке она заметила пару садовников. А ведь в Ипет-Сут жило еще больше людей, чем в Храме Миллионов Лет на Западном Берегу. Наверное, они сейчас оказались в более уединенной части храмовых владений.
Нахт коснулся ее пальцев едва ощутимо, вскользь.
– Не волнуйся, я не оставлю тебя, – сказал он серьезно. – Я по-прежнему отвечаю за тебя.
– А как же… – она не договорила, кивнула куда-то в сторону храма.
– Что-нибудь придумаю, – усмехнулся Нахт. – Усерхат ведь приказал мне приглядывать за тобой, помнишь?
Шепсет не представляла, что он там собирался придумать и как обойдет волю Мутнофрет, которая явно привыкла всегда получать желаемое, но была ему благодарна.
Они вышли к одной из беседок в саду, расположенной у живописного заросшего лотосами рукотворного пруда. Легкий ветерок, пронесшийся меж ветвей, взметнул полупрозрачную кисею, и Шепсет увидела отдыхавшего в беседке мужчину. Он сидел вполоборота и показался девушке смутно знакомым. Напротив него расположилась Мутнофрет, тихо с ним что-то обсуждавшая, но сам мужчина был увлечен какой-то игрой.
