Марис почувствовал, как земля уходит у него из-под ног. Внезапно он сложил два и два и получил, естественно, четыре. Как он мог не понять этого раньше? Ронтон с ужасом поднял на графиню глаза. Заметив, как он изменился в лице, девушка растерянно замолчала.
– Что? – непонимающе спросила она.
– Боюсь, что своими злоключениями вы обязаны мне, миледи, – четко проговорил он. Слова давались с трудом. Графиня все еще ничего не понимала, смотрела на него потерянно, даже жалобно. – Сестра написала мне записку, в которой рассказала о том, что встретила принца в вашем замке и что она будет ждать начала нашего выступления там. Так получилось, что я эту записку потерял, и обнаружил пропажу только через несколько часов. – Он не щадил себя. – Найти письмо я так и не смог. Судя по всему, оно попало в руки альгавийцев.
Элина ди Гордони медленно поднялась, расширив глаза. Несколько мгновений графиня, очевидно, не могла найти слов, но потом ее будто прорвало. Как она на него кричала! Сидя и покорно выслушивая поток оскорблений – заслужил, откровенно говоря! – Марис невольно залюбовался девушкой. Все-таки гнев был ей удивительно к лицу – щеки ее разрумянились, золотистые волосы растрепались, глаза метали изумрудно-зеленые молнии, кулачки судорожно сжались. Если бы взглядом можно было убить, Марис давно бы уже был мертв.
– Мне противно находиться рядом с вами! – закончила графиня гневную тираду и, плюнув ему под ноги, резко зашагала прочь, оставив на траве сиротливую миску с недоеденной похлебкой. Марис обреченно проводил ее взглядом.
– Чего это наша графиня опять разошлась? – ухмыльнулся, подходя, Фетс. – Что ей на этот раз не понравилось?
Ронтон только устало махнул рукой.
Остаток дня и почти весь следующий Элина ди Гордони провела в обществе Парли Фетса. Ронтон уехал в голову колонны, чтобы не видеть высокомерно задранного носа графини, подчеркнуто не желающей его даже замечать. Это ее наивное наказание, совершенно детское поведение почему-то выбило его из колеи. Марис отдавал себе отчет, что его непростительная небрежность принесла неожиданно страшные плоды, что погибли ни в чем не повинные люди, что маленький принц Арман с Лесси оказались под ударом, его беспощадно грызла совесть, но больнее всего почему-то била эта ребяческая обида графини. Как будто он нарочно старался доставить ей неприятности!
Когда повстанцы сделали привал на ночлег, Марис издалека видел, как девушка, раздобыв где-то миску, подходит к солдатскому котелку, и ей щедро наваливают ужин. Будто почувствовав, что Ронтон смотрит на нее, Элина резко обернулась, надменно уставилась на него, с досадой встряхнула головой и задрав нос, быстро отошла от огня.
– Что ты такого сделал графине, командор? – хохотнул Фетс, подходя к их «командирскому» костру. – Она про тебя даже слышать не хочет, аж зеленеет вся от злости!
– Не бери в голову, Парли, – через силу усмехнулся Марис. – Лучше садись есть, остывает.
Альгавийцы появились, когда солнце уже начало клониться к закату. Сначала Элина ди Гордони обратила внимание на несущихся галопом разведчиков передового охранения. Вот они круто затормозили, достигнув головы колонны и едущего там командора, вот Ронтон, обернувшись, что-то сказал сержанту, вот по колонне лавиной прокатились отрывистые команды, и повстанцы быстро начали перестраиваться. Вот лейтенант Фетс, пришпорив коня, унесся к Ронтону, но не успел – в облаке пыли впереди появились всадники, много всадников в форме Колониальной армии Аль-Гави. Графиню поразило даже не то, что они нарвались-таки на отряд альгавийцев, а то, как стремительно завязался бой. Альгавийцев даже нельзя было назвать нападающими – едва узрев и в тот же момент идентифицировав противника, повстанцы молча ринулись им навстречу. Наверное, девушку потрясла еще и эта беспощадная тишина, сотрясаемая лишь мерной дробью лошадиных копыт. Впрочем, эти жуткие мгновения длились недолго – сблизившись на расстояние выстрела, обе стороны дружно разрядили оружие. И графиню сразу оглушила схватка. Конское ржание, лязг скрестившихся сабель, яростные крики – звуки боя заставили ее в страхе прижаться к лошадиной шее. А лошадь, как назло, начала выплясывать под ней, явно колеблясь между страхом и привычкой, тянущей за всеми – туда, где идет бой. Элина пыталась успокоить скакуна, но вышло только хуже. Встав на дыбы – графиня так и не поняла, как ей удалось удержаться в седле, – лошадь заржала, шарахнулась от пронесшегося мимо коня (на боку висел, зацепившись ногой за стремя, окровавленный солдат Аль-Гави) и понесла девушку куда-то в сторону от дороги.
О том, чтобы сладить с лошадью, графиня даже не помышляла. Все ее усилия были направлены только на то, чтобы удержаться в седле. Она не знала, сколько времени прошло, прежде чем лошадь, устав, замедлила ход, потом перешла на шаг, а затем и вовсе встала. Элина позволила лошади немного пощипать траву, потом попить воды из ручья и все не решалась снова потянуть поводья. Наконец она тихонько тронула лошадиный бок ногой, взяла поводья, побуждая животное повиноваться. Лошадь будто забыла, что совсем недавно она проявила непокорность, и спокойно послушалась всадницу. Куда же ехать? – в панике оглянулась вокруг Элина. Неужели она опять заблудилась?! Девушка приказала себе успокоиться и почти тотчас услышала звуки боя.
Когда она подъехала к полю сражения, стычка уже затихала. Графиня отчетливо видела, как повстанцы преследуют остатки альгавийского отряда, безжалостно догоняя и приканчивая всех до единого. Так, конечно, правильно, им нужно обезопасить себя, подумала она, но к горлу подступила тошнота. Как назло, теперь ее лошади понадобилось догнать своих товарок, и Элина снова не сладила с норовистым скакуном. Лошадь вынесла ее к окраине небольшой рощицы. В тот же момент она увидела, как двое повстанцев преследуют двоих альгавийцев, настигают у самого края деревьев, начинается драка. Силы равны, противники дерутся яростно и ожесточенно, но тут из-за деревьев появляются еще трое альгавийцев. Элина понимает, что повстанцы их не видят, и неожиданно для себя пронзительно кричит:
– Сзади! Сзади! Да обернитесь же, черт вас подери!
Один из повстанцев резко оборачивается на крик, и графиня видит, что это Ронтон. В тот же момент его противник пользуется тем, что командор отвлекся, и сабля рассекает правую руку вожака повстанцев. Тот кривится от боли, левой рукой хватает альгавийца, заставляя продолжить движение, тот теряет равновесие, начинает валиться с лошади, и Ронтон, перехватив саблю, наносит точный удар. Второй повстанец наконец достает своего противника, они вдвоем с командором разворачиваются лицом к новым неприятелям. В этот момент раздаются выстрелы, к мятежникам спешит подкрепление, и альгавийцы предпочитают ретироваться. Однако сбежать им не дают, догоняют, и снова Элина расширенными от страха глазами наблюдает бойню.
Все это заняло какие-то мгновения. Потом повстанцы повернули назад. Поравнявшись с ней, Ронтон осклабился.
– Что за выражения, миледи!
Графиня вспыхнула от возмущения. Да как он смеет!
Лагерь пришлось устраивать тут же, отойдя от места битвы всего пару километров. У мятежников были убитые, многие получили ранения, бивак превратился в походный лазарет. Элина потерянно брела по лагерю, мимо тревожных сполохов огня и человеческих стонов вперемешку с руганью. Услышав раскатистый голос Фетса, она направилась было к лейтенанту, но остановилась на полпути. Парли Фетс был занят – он обрабатывал рану сидящего тут же командора. Обнаженный по пояс Ронтон брезгливо рассматривал руку и временами тихо шипел от боли.
– Второй раз в одно место, – комментировал Фетс. – Точнехонько, прям по шраму, глянь. Что у тебя тут, медом намазано, что ли?
– Третий.
– Когда еще?
– В той драке. Шшеррт!
– Слышь, Марис, может, тебе лучше сразу ее отрезать, чтоб больше не мучиться? – весело предложил Фетс.
– Давай, Парли, все равно толку никакого, снова без дела болтаться будет, – мрачно усмехнулся Ронтон.
