Но этих двоих мужчин она видела не ярче, чем тени приходивших прежде. Вроде бы они заботились и защищали. А потом один из них – старик – сказал что-то о возвращении из Дуата, и она вспомнила, вспомнила…
Боги, как же больно – совсем другой болью, чем та, которую способен причинить нож. Хотелось кричать, но горло сдавило тисками, и она давилась собственными вздохами, силясь выплеснуть все, что переполняло ее до краев, разрывало тело и сознание.
И все же разум хотел сберечь свою хрупкую целостность. Между Шепсет и ее воспоминаниями выросла стена, за которую она пока не в силах была заглянуть. Из-за которой сквозь общий сонм голосов Тех прорывался особенный, родной голос, не приказывавший – мягко направлявший:
«Найди… найди…»
Собака вывела ее из этой внутренней бездны. Шепсет сама не поняла, как оказалась у стены, крепко обнимая зверя – надежное тепло, сила и жизнь, текущая в этих жилах, мягкая шерсть под ладонями. Еще несколько фрагментов окружающей действительности встали на место.
– …безопасное место. Ты меня понимаешь?
Что он только что говорил? Девушка попыталась сфокусировать взгляд, разглядеть его лицо, но ярче горел амулет в его руке. Око и бумеранг.
Губы мужчины беззвучно шевелились. Шепсет смотрела на него, словно со дна, сквозь толщу глубоких вод, и смысл сказанного достигал ее запоздало, чуть искаженно, издалека.
– …мне жизнь и не глупить. Договорились?
Чего он хотел от нее? Боялся, что она нападет? Или сбежит? Если бы она могла – рассмеялась бы. Куда ей было бежать? Откуда взять сил, а главное, смысл нападать?..
Запоздало Шепсет узнала его. Это ведь с ним она столкнулась в коридоре, сбегая от своего убийцы. Это его попросила о помощи, прежде чем небытие снова окутало ее, а реальность и междумирье закружились, сменяя друг друга, борясь между собой за власть над ней.
И он помог. Благодаря ему она была здесь, почти живая.
Некоторое время они молчали, разглядывая друг друга. Его черты плыли, и она никак не могла составить и запомнить его смертную форму до конца.
Вернулся второй, сунул ей что-то в руки, говоря слова, размывавшиеся в единое марево. Но в следующий миг на его ладони засияло, прорываясь сквозь ткань нереальности, изображение ее божества… Шепсет протянула руку, боясь поверить, чувствуя, как неуверенно дрожат пальцы. Она очертила архаичную собачью форму, сглаженную временем и множеством касаний. Амулет пульсировал тем же теплом, что и пес, к которому прижималась девушка. Сиял ярким огнем в ночи – как окна дома, где тебя ждут.
Шепсет помнила, что прежде у нее был другой амулет, жреческий. Особенный знак ее культа. Вот только и его забрали, не оставив ей ничего, кроме тела…
Не в силах выразить всю меру своей благодарности и то, как именно сейчас ей нужен был этот теплый сияющий фаянсовый пес, Шепсет крепко обняла старика.
Потом мужчины ушли. Собака ткнула носом ворох ткани.
Одежда. Да, пожалуй, нужно было одеться.
Руки и ноги слушались совсем плохо. Но ведь как-то она сумела слезть с ритуального стола? Почему-то второе пробуждение далось ей сложнее, но, к счастью, когда силы оставили ее, больше не было никаких видений.
Пошатываясь, придерживаясь одной рукой за стену, другой – за холку пса, Шепсет встала, оглядела себя. Покрывало, в которое она инстинктивно завернулась, с шелестом упало к ее ногам. Ребра были стянуты льняными повязками, словно у мумии, и кровь не проступала сквозь ткань. Как странно… Ей ведь рассекли бок ножом, и эта рана не могла зажить так быстро.
А быстро ли? Сколько вообще прошло времени? Зависнув в безвременье, заново осознать течение часов и дней было трудно.
Привычки взяли свое. Девушка не осознавала свои движения и едва направляла их, но все же сумела натянуть на себя мешковатую тунику, затянула поясом. И все это время она сжимала в кулаке амулет, напоминавший, что она живая, настоящая. Или хотя бы просто настоящая, потому что в жизни ни в своей, ни в чьей бы то ни было, Шепсет уже не могла быть уверена. Когда пало нечто столь великое, незыблемое – разве хоть что-то могло уцелеть?..
Молодой мужчина вернулся, протянул ей руку, что-то говоря, и поманил за собой. Нерешительно Шепсет последовала за ним, придерживаясь за холку собаки. Она ужасно боялась отпустить зверя, потому что казалось, что без проводника заблудится и сгинет где-то меж пространств живых и мертвых. Идти все еще было не так легко, но власть над телом понемногу восстанавливалась. Каждый упрямо сделанный шаг будто возвращал ее к себе самой, по песчинкам восстанавливал ее право быть Здесь. А в кулаке отзывался теплом фаянсовый амулет.
Старик провожал их. Оба мужчины о чем-то переговаривались – очень тихо, словно не желали, чтобы кто-то еще услышал их. Но вокруг больше не было ни души, только откуда-то издалека звучали чьи-то голоса – или это ей могло показаться, сквозь голоса Тех.
За дверью угасал день. Солнечная ладья уже почти полностью скрылась за горизонтом, отбрасывая алые отблески на высокие величественные скалы. Небольшая улочка уходила к тропе, ведущей куда-то в каменистые холмы. А вокруг шелестел сад, полный подвижных теней, и шепот ветвей казался зловещим. Сумерки притупляли и без того хрупкое ощущение реальности – пограничное состояние между явью и сном. Между жизнью и смертью.
Шепсет замешкалась. Ее спутник хотел, чтобы она пошла за ним в этот сад, а не по тропе. Будто бы даже поторапливал. Тени не пугали его, потому что он не видел их и не слышал их зов. Вокруг них собрались другие собаки, и старик, оставшийся на пороге, мягко напутствовал ее.
Девушка вскинула голову, встречаясь взглядом со своим спутником, различая его нетерпение и не зная, как объяснить. Он что-то почуял, потому что вдруг шагнул к ней и осторожно сжал ее запястье, увлекая Шепсет за собой. Простое теплое касание, но такое… заземляющее. Тепло его жизни разгоняло внутренний холод, отпугивало тени. Его рука стала надежной крепкой опорой, напомнившей ей, где она сейчас находилась.
И сумерки небытия стали просто наступающим вечером, а сад, полный зловещих шепчущих теней, – просто садом, в который они шагнули уже вместе. Мужчина, идущий рядом с ней, перестал быть зыбкой формой. Теперь, несмотря на меркнущий свет, Шепсет могла разглядеть его получше. Высокий, крепкий. Кожа смуглая, почти как у кушитов [19], но все же не настолько темная. Волосы собраны в необычную прическу, словно из спутанных прядей, но не кос, как у нее. Щит за спиной, копье, на которое он чуть опирался одной рукой, другой удерживая Шепсет за запястье. На поясе поверх схенти [20]крепились ножны с кинжалом, на левой руке – широкий кожаный браслет лучника. Грудь пересекал ремень колчана. Девушка не разглядела, какие именно амулеты он носил на шее – но один из них был Оком, которое воин показал ей еще в зале.
«Меджай, страж. Защитник», – всплыли в памяти слова. Кажется, это ведь он сам успел сказать ей?
Сумерки сгущались. Мужчина молча вел ее через сад, выбирая дорогу, не ускоряя шаг – видел, что она идет пока не слишком уверенно. Собака ступала с ней рядом, почти прижимаясь к ногам, по-своему поддерживая. Шепсет казалось, она слышала вдалеке какой-то гул, но не была уверена – слишком зыбким еще было ее чувствование реальности.
Сколько они так прошли, девушка не знала. Становилось все темнее, но ее спутник словно намеренно не выходил из-под покрова деревьев на более открытую местность, и тропу приходилось нащупывать.
В какой-то момент собака, ткнувшись холодным носом в ладонь Шепсет, вдруг отошла, потрусила вперед, а потом скрылась в зарослях – бесшумно, как рыба, уходящая глубже в воду.
Девушка ощутила себя удивительно беспомощной, невольно остановилась. Разумом она понимала, что земля под ней не разверзнется и не исчезнет, и воздух не утечет как скудеющий поток. Но ей пришлось сделать несколько вдохов, чтобы успокоить бешено заколотившееся сердце, и крепче сжать в кулаке амулет.
