Воин мрачно смотрел на него в ответ, ожидая объяснений. За спиной проснулся старик, сонно пробормотал что-то, видимо, пытаясь понять, что случилось.
– Послушай меня, – жрец понизил голос, положил свободную ладонь на предплечье воина. – Мы готовы будем забыть то, что сделал ты, если дашь закончить дело. Просто выйди из зала, уведи с собой собаку и старика. Ты ничего не видел… а мы видели, что Павера убили в потасовке бунтовщики.
И тогда Нахт заколебался. Ему предлагали такой прекрасный легкий путь! Его жизнь могла вернуться в прежнее русло. Он выйдет отсюда и забудет обо всем. Забудет это странное происшествие и странную девицу, которой, выходит, и в живых-то быть не должно. Сможет спокойно исполнять свой долг дальше…
От жреца не укрылись эти сомнения и он улыбнулся.
– Давай же, меджай. Так будет правильно. Ни к чему тебе губить свою жизнь…
Воин опустил взгляд. Псина, вздыбившая шерсть, вдруг притихла и посмотрела на него совсем не собачьим взглядом – печально, почти разочарованно.
Некстати Нахт вспомнил отчаянный ужас в глазах девчонки.
«Помоги…»
Вспомнил странные сны, пылающий взгляд Инпу и собак, которые привели его сюда, а потом помогли отряду отбиться – настоящее божественное чудо.
«Помоги…»
Его решение не поддавалось никаким разумным объяснениям, но в этот самый момент он почему-то был совершенно уверен: уйти и забыть будет… неправильно.
– Нет, – чуть слышно ответил он жрецу и отпустил его, отступая.
– Что ты сказал? – недоверчиво переспросил бальзамировщик.
– Нет. Иди.
Жрец поморщился, потирая запястье, и покачал головой.
– Ты пожалеешь об этом, мальчик. Но жалеть придется недолго.
– Возможно.
– Даже не представляешь себе, кому ты перешел дорогу…
– Как хорошо все-таки, что Павер начал с бока, а не сразу череп ей вычищать! – радостно заявил старик – так громко, что оба вздрогнули от неожиданности. – А то мы б тогда ничего уже не успели… И чего вы там стоите мнетесь?
Бальзамировщик сплюнул, оттолкнул меджая с дороги и покинул зал подготовки. Нахт понимал, что нажил себе опасного врага и привлек пристальное внимание кого не следует. Но решение уже было принято, и придется разбираться с последствиями. Он никогда не сбегал от трудностей – не тому его учил отец.
Воин обернулся к старику, пожал плечами:
– Не спится что-то, мудрый. Ночка выдалась та еще.
– А я спал крепко, как мертвец, пока вы не начали тут шуметь, – проворчал бальзамировщик и, кряхтя, поднялся. Потрепал за ушами подошедшую к нему собаку, осмотрел девчонку и добавил доверительно: – Представляешь, даже зашивать ее не пришлось – вот же удивительно. Павер ведь обсидиановым ножом ее вспорол, как полагается, а рана у нее… как будто заживать уже начала.
Нахт устало потер виски, жалея, что все это не было просто каким-нибудь очередным дурным сном. Что теперь делать, он решительно не представлял. Его мысли обрывались на том, что обязательно нужно доложить обо всем командиру Усерхату. Не сразу, но до него дошел смысл слов сказанного.
– Заживать, говоришь? – переспросил он. Значит, не показалось, что края раны будто склеились. Но разве такое было возможно?..
– Ага. О, просыпается… а так сладко спала, как будто на мягких циновках, а не на столе для освященных трупов, – старик умиленно покачал головой.
Девушка застонала, чуть пошевелилась, но в следующий миг распахнула глаза и затравлено огляделась. Стиснула руками покрывало, в которое укутал ее бальзамировщик – уже свежее, а не то окровавленное.
– Тихо-тихо, ты только не вскакивай, – жрец успокаивающе похлопал ее по плечу и усмехнулся. – Не каждый день приходится возвращаться из Дуата, да?.. Шучу я. Никто оттуда не возвращается. Ишь чего удумали – мертвая, ха…
– Кто ты такая? – спросил Нахт, сразу переходя к делу. – Как оказалась у бальзамировщиков?
– Вот это мне тоже, признаться, интересно, – закивал старик. – Подготовка тела для вечности – почетное погребение. Да еще и в одной из царских мастерских… А тебя привезли с теми, кого уже… кхм…
Лицо девушки исказилось, словно от боли, и она закусила губу, но так ничего и не ответила.
– А что, кстати, с остальными? – спросил меджай, но старик сделал вид, что не расслышал.
– Если тебя собирались пытать, девочка, ты лучше расскажи, чтоб мы доложили, кому следует, – продолжал бальзамировщик тихо, успокаивающе. – Но если я хоть что-то понимаю в своем ремесле… а я этим всю свою жизнь занимаюсь… тебя собирались именно похоронить.
Она вздохнула и закрыла глаза, нащупывая повязки под покрывалом. Потом осторожно села, заворачиваясь в ткань. Спутанные волосы, заплетенные в мелкие косы, рассыпались по плечам, закрыли лицо.
Подошла собака и положила ей морду на колени. Девушка протянула к ней дрожащую руку, осторожно погладила… а потом расплакалась, отчаянно, но едва слышно, словно боялась издать хоть один лишний звук.
Нахт смущенно отошел, не зная как ей помочь. Выглянул в коридор. Их никто не подслушивал – жреца уже и след простыл. Зато показался один из воинов отряда и приветственно кивнул меджаю.
– Тебя командир звал. Как проснулся – сразу просил прийти поскорее.
– Ему уже лучше?
– Опасность вроде миновала. И все благодаря тебе!
– Я рад, – Нахт смущенно улыбнулся. – Покараулишь тут пока за меня?
– А что, тут есть, от кого охранять? – удивился воин.
– Так всем будет спокойнее, уж поверь. Хватит с нас происшествий.
Бек сидел на циновках, откинувшись к стене. Повязка, стягивающая плечо и грудь, пропиталась кровью, а кожа была пепельно-бледной. Прошлой ночью бальзамировщики благополучно извлекли стрелу, но командиру явно требовался не один день отдыха, чтобы полностью прийти в себя.
– Видишь, как хорошо, что ты остался, меджай, – усмехнулся Бек и похлопал по циновке. – А то и я бы сейчас лег на ритуальный стол. Благодарю тебя.
Воин смутился еще больше, присел рядом.
– По счастью, люди все-таки испугались гнева Богов. Даже не верится, как все обернулось…
– Еще не закончилось, – командир хмуро покачал головой. – Беспорядки вспыхнут по всему Западному Берегу. Так уже было, ты помнишь…
Он замолчал. Нахт не торопил, позволяя собеседнику собраться с мыслями. Бек словно сам пока не решил, чем стоит делиться, а чем – нет.
– Эта девчонка, о которой вчера спорили… – задумчиво начал он и сделал рукой охранный жест. – Жрец сказал, она восстала из мертвых. К нашей общей беде, – в ответ на изумленный взгляд меджая он хмыкнул. – Я и сам думал, что ослышался. От боли вообще вчера худо соображал. Но бальзамировщик этот рассказал, что тела нескольких девушек совершенно точно привезли мертвыми. И старший их, Павер, должен был подготовить эту женщину для вечности. А она, стало быть, взяла и ожила… Жрец все твердил мне, что ее непременно нужно упокоить обратно. Что за ней по пятам идет дюжина несчастий, и всякий, кто свяжется с ней, познает участь куда хуже, чем смерть… Намекнул, что старик наш уже не очень тверд умом, поэтому не разглядел главного, а взялся лечить ее… В смысле, труп этот восставший лечить.
Бек передернул плечами – ему явно было не по себе от этих разговоров. Да и Нахт почувствовал, как по спине побежали мурашки. Можно было без страха сразиться с привычным врагом – но как быть с созданиями Дуата? Могли ли некропольские псы в самом деле охранять ожившую мертвую? Она несла волю Инпу или была связана с сущностями более зловещими, черпающими свою силу не от Маат, а от Исфет [17]?
И если все действительно обстояло так – тогда понятно было, почему Павер кинулся на них с ножами. Он напал не на Нахта, а на эту девушку. И понятно, почему жрец проник в зал подготовки, рискуя собой, и даже предложил ему, Нахту, бесценную сделку – полное снятие вины.
Все, что сейчас происходило, было многим выше понимания одного молодого меджая… И как его вообще угораздило во все это ввязаться?!
