Но начавшееся представление бродячих артистов отвлекло Раджканью от тяжких дум. Ничего подобного она в своей жизни еще не видела. Это не шло ни в какое сравнение со скучными фокусами седовласых старцев‑факиров, игравших на дудочках перед змеями или подбрасывавших в воздух веревки, которые не падали на землю. Зависшие в небе веревки и затвердевшие, как палки, змеи тоже поначалу казались ей чудом, но давно надоели. Ради свадьбы дочери отец постарался преподнести гостям невиданное развлечение, узнав о том, что в город из дальних краев приехал караван с театром. Раджканья вспомнила, как еще месяц назад Расма, закатывая глаза, рассказывала о представлении, которое случайно увидела на рынке, куда ходила вместе с одной из служанок за благовониями и специями в разгар подготовки к свадьбе. «Там творились настоящие чудеса! Я видела летающих богов и краснолицых демонов, изрыгающих струи огня, такие же высокие, как струи воды в нашем фонтане. Боги вырвали из демонов весь огонь и собрали его в огромный костер на рыночной площади, а потом повергли туда всех демонов, чтобы очистить их от скверны, и те вылетели из огня пылающими птицами! А какая там была музыка! Я даже успела немного потанцевать с одним из богов, но потом старая Фатима отругала меня и сказала, что больше не возьмет с собой. А мне так хочется снова все это увидеть!»
Тогда Раджканья, еще ни разу не покидавшая стен дворца, позавидовала сестре, но теперь и она могла насладиться этим зрелищем. Наслаждаясь, она мысленно парила над землей вместе с прекрасными златоликими богами, укрощала свирепых демонов и обращала их демонический огонь против них самих, она словно обрела могучие крылья, способные унести ее в новую жизнь вместе с удивительными артистами, которые, как она подозревала, в самом деле обладали неким божественным или магическим даром, ведь обычному человеку не под силу сотворить подобное волшебство. Страх перед побегом отступил, мысли о разлуке сменились мечтами о свободе, огонь и музыка растворили едкую тоску. Искры, танцующие в черном небе, плавно уплывали вдаль и манили за собой. Ей тоже захотелось танцевать. Не в силах сдержаться, она вскинула руки над головой и затрепетала всем телом, подражая языкам пламени. За стеной огня виднелся силуэт мужчины. Раджканье показалось, что это Джагат. Танцуя, она двинулась к нему. Браслеты и ожерелья звенели на ней в такт барабанам. Жар костра опалял. Сари промокло и облепило тело, но танец Раджканьи лишь набирал обороты. Она кружилась и кружилась, чувствуя себя огненной искоркой, такой же яркой и невесомой, летящей в неизвестность, пока не упала в мужские объятия. «Огненная принцесса», – прошептали ей на ухо. Вскинув голову, Раджканья испуганно вскрикнула: на нее с лукавой улыбкой смотрел златоликий бог.
В этот миг весь мир вокруг, казалось, замер: смолкла музыка, окаменели лица гостей, сник огонь, и даже ветер залег в траву, будто придавленный сотнями потяжелевших взглядов. Беззвучное возмущение повисло в воздухе, грозя обрушиться градом упреков на головы разгулявшейся принцессы и безродного танцора, дерзнувшего прикоснуться к ней в день свадьбы прямо на глазах у всей публики.
Осознав свою оплошность, Раджканья вывернулась из рук артиста и крикнула в толпу: «Джагат, где ты?». Жалкая попытка дать понять, что она ошиблась, не принесла результата: гости начали перешептываться и осуждающе покачивать головами. На помощь пришел отец. Он появился у костра, обнял дочь и повел к дворцу, на ходу подав знак музыкантам продолжить играть. Люди расступались перед ним, спеша скрыть возмущение под радушными улыбками. Никто не смел осудить принцессу в присутствии великого махараджи, поскольку тот не дал им такого повода. «Скажи Джагату, что я обозналась», – попросила Раджканья отца, понимая, что, если жених не видел, как все это произошло, ему непременно преподнесут события в приукрашенном виде. Махараджи пообещал все уладить, и Раджканья, сославшись на усталость, распрощалась с ним, сказав, что до утра. На самом деле она прощалась навсегда, и слезы потекли по ее щекам ручьями, когда отец пожелал ей сладких снов. «Завтра все забудут об этом», – уверял он ее, считая, что дочь плачет, боясь позора и злых языков. Но завтра ей будет уже безразлично, что подумают о ней все эти люди. Завтра она лишится дома, родных и даже своего имени, сменив его на вымышленное. Зато с ней будет Джагат, способный заменить все потери. Так утешала себя Раджканья, не подозревая о том, какая страшная участь уготована ей на самом деле.
Как только крик павлина дважды огласил тишину дворцового сада, Раджканья тенью заскользила вдоль стен к выходу. Она вся тряслась от страха, отчего бусины в ожерельях громко бряцали, напоминая дробный стук зубов. Безопаснее было бы снять украшения перед побегом, но Расма заранее предупредила ее, что камни и жемчуга понадобятся им с Джагатом. «Продав их, вы купите все необходимое – дом, обстановку, одежду, и даже сможете нанять пару слуг, ведь таких знатных принцесс, как ты, не обучают вести домашнее хозяйство, а я не смогу быть рядом с тобой всю жизнь – мне хочется найти свою любовь. Сокровищница нашего махараджи почти не обеднеет, если ты уйдешь в том, что на тебе надето», – увещевала ее подруга в ответ на возражения Раджканьи, считавшей, что выносить из дома драгоценности – это воровство.
Театрального шатра в саду уже не было, его разобрали и погрузили на повозки, запряженные лошадьми. Группа бродячих артистов суетилась вокруг них, готовясь к отъезду. Затаившись под широкими листьями банановых пальм, Раджканья поискала взглядом Расму, не решаясь выйти на открытое место. Вскоре подруга вынырнула из темноты, напугав ее своим видом: на ней был наряд демона – широкое длинное платье из жесткой ткани, красная маска и черный тюрбан с перьями. Раджканья уже собиралась броситься наутек, но узнала голос сестры, протягивавшей ей ворох одежды. Грубая материя надежно скрыла женственные изгибы принцессы, а ее лицо полностью спряталось под маской. Теперь можно было не опасаться разоблачения, и девушки направились к каравану артистов, стараясь имитировать размашистую мужскую походку.
Артист в образе златоликого бога – может быть, тот самый, что обнимал ее возле костра, а может, и другой, помог им забраться в один из крытых фургонов. Внутри было душно и грязно, пахло по́том и красками. Привыкшая к роскоши, чистоте и приятным ароматам, Раджканья брезгливо морщилась, устраиваясь на стеганом одеяле, покрытом шерстью животных, мелким сором и жирными пятнами.
Рядом с ее плечом оказалось маленькое окошко, прикрытое цветастой занавеской. Когда повозка тронулась, Раджканья сдвинула ее чуть в сторону и тоскливым взглядом провожала белостенный дворец с куполами и колоннами, золотой фонтан и пышный сад в цветниках и пальмах, пока все это не скрылось за высоким каменным забором. Стражи, стоявшие у ворот, лишь на миг заглянули внутрь фургона, безразличным взглядом скользнули по фигурам переодетых девушек, и отошли, чтобы проверить остальные повозки. Не обнаружив ничего подозрительного, они пропустили караван с артистами и заперли за ними большие тяжелые ворота. Лязгнули засовы, отрезая Раджканью от родного гнезда.
Подпрыгивая на колдобинах и петляя по тесным улочкам, повозка повезла ее в новую жизнь. Раджканья с ужасом смотрела на лачуги, увешанные застиранным тряпьем, на сточные канавы, переполненные зловонной жижей, на изможденных бродяг, скрючившихся на каких‑то ветхих подстилках, брошенных прямо на землю, и думала о том, как же права была Расма, уговаривая ее забрать с собой драгоценности. Принцесса даже не представляла себе, что бедность может быть настолько безобразной и отталкивающей. Она прижалась к сестре, будто ища защиты, и прошептала дрожащим голосом: «Скоро ли Джагат нас догонит?» Расма пообещала, что принц примкнет к ним, как только караван выйдет за пределы города и окажется вдали от посторонних взглядов.
Раджканья успокоилась и незаметно для себя заснула, согретая теплом любимой сестры и подруги, даже не догадываясь о том, что проснуться ей уже не суждено, и когда она вновь увидит белый свет, у нее не будет ни глаз, ни тела, ни языка, и она не сможет спросить у Расмы, за что та поступила с ней так жестоко.
