— Моя коллега, Джудита, — сказала я. — Я думаю, она боготворит вас.
— Меня боготворили всю мою жизнь. И мне будут поклоняться и в будущем.
— Что вы об этом думаете?
— Мой отец — самое могущественное существо, которое я когда-либо встречал. Его способности дают ему право считать себя богом по большинству критериев, которые мне приходят на ум, и все же он всегда противился этому. Если он сопротивляется, то я вряд ли смогу поступить иначе.
— Но это не вызывает у вас недовольства?
— Это чушь. Все это. Поверь мне, что когда я говорю, что я верю в Имперскую Истину, то эти искреннее.
Это происходило снова. Как и во время нашего первого разговора страх ослабевал, воспоминания об ужасе быстро исчезали, и мне хотелось оттолкнуть, заглянуть чуть глубже.
— Я не думаю, что вы так считаете, — произнес я. — То, как вы говорите о том, кто вы есть. Вы видите будущее, не так ли? Вы сражаетесь так, что это невозможно. Действуете так, как никто другой. Вы видите события до того, как они происходят.
— И ты тоже. Ты не спишь. Ты мечтаешь. Ты мечтаешь так много, что барьер между реальным миром и воображением истончается, и это отражается на твоей работе. Таким образом, ты чувствуешь нашу собственную истинную сущность, даже когда мы никогда не говорим об этом. Даже когда тебе от этого плохо. — Он огляделся вокруг, посмотрев на свое окружение с выражением, похожим на отвращение. — Мы становимся чем-то большим, чем это. Наш вид. Ларец чудес, не имеющий аналога. Галактика должна быть очищено от опасности, прежде чем эти дары могут быть использованы, и в этом цель крестового похода. Альтернатива — повторение ужасов прошлого.
— Так что вы видите в будущем? — спросил я.
— Ничего определенного. Фрагменты, возможности. Некоторые из них не сбудутся в результате сделанного выбора, другие будут едва отличаться, когда их время придет.
— Значит, вы предвидели нашу встречу?
— Нет.
— Но вы позволили мне продолжить расследование.
— Я сказала тебе идти туда, куда приведет правда.
Я поерзал в своем кресле. Металл был на удивление теплым, словно под ним скрывался реактор.
— Я говорил с одним из ваших воинов. В своей личной комнате он создал видение ада. Себя в аду. Я думаю, что все остальные ваши люди такие же — измученные, пытающиеся спастись от чего-то, тянущего их назад. Как мне кажется, вы освобождаетесь от этого только во время сражений.
— На нас лежит проклятие, — сказал Сангвиний. — Легион был проклят с самого начала, и в первые годы они потакали этому. Никто не учил их другому, поэтому они повиновались своему проклятию, позволяли ему властвовать над ними. Они удовлетворяли свой аппетит. Совершались ужасные вещи, зверства, которых никогда должно было быть, но кто им помогал? Кто поднимал их из трясины и показывал другой путь? Никто. Ни мой отец, ни Малкадор. Напротив, их бросали в самые тяжелые ситуации, такие, которые бы сокрушили любую силу, не прибегавшую к тем методам, что использовали они. Они восставали снова и снова, никогда не умирали, никогда не жили, всегда прятались. Ты спросишь меня, почему они терпели пытки? Ничего не менялось. Имплантировались те же органы. Выдвигались те же требования. Их кровь такая, какой были всегда.
— Именно за этим и следят Офанимы. Возрождение старого.
— Рак сидит в наших костях, но ему нельзя позволить разрастись. Мы жестоки с собой, когда это необходимо. Так же жестоки, как и те, кто хочет нас уничтожить.
— Что происходит с теми, кто поддается?
— Их забирают. Или они находят отпущение в смерти. Последнее предпочтительнее, для всех нас.
Я вспомнил Аэлиона.
— Так вот что случилось с тем, кого я встретил? Создателем этих видений?
— Неужели ты думаешь, что я бы сказал тебе, если бы это было так?
Итак, они забрали его. Он, конечно предпочел бы предаться своему безумию Убийства. «Я хочу, чтобы люди думали, что я умер достойно». Что случилось с теми, кого отослали на Баал? Что они могли получить там за свою слабость?
Мне показалось, что в этом крылась большая жестокость, большая потеря. Он был таким энергичным, таким живым, самым активным из всех, кого я встречал. Но я догадывался, что у Легиона не было выбора, и был уверен, что они не получали удовольствия от своих средств сдерживания. Они боролись с болезнью, которая преследовала их с самого рождения, и только самые сильные средства могли помочь.
Все это привело меня в уныние.
— Я видел труп на этом корабле, — сказал я. — Он выглядел обескровленным. На Илехе я тоже видел труп — такой же. Если ваш народ хочет измениться, ему предстоит долгий путь.
Впервые Сангвиний выглядел раздраженным — возможно, от гнева, а может, от чувства вины.
— Ты не представляешь, чего я требую от них, — прокричал он. — Всех них. Стремление к красоте преображает страдания. Оно освящает и преображает его. И все же древняя ярость бурлит под кожей. Если они впадают в грех, когда плоть слаба, значит, они уже сто раз заслужили отпущение грехов. Тысячи моих сыновей лежат на полях сражений в сотне миров, и все они сражаются за дело моего отца. Они питают поля, которые однажды принесут урожай для вечной империи. Ты даже не представляешь, каково им приходится. Вообще не представляешь.
— Конечно. Но многие страдают за этот Империум.
Его глаза вспыхнули, все еще гневные.
— И многие еще пострадают, прежде чем все будет сделано. Но лекарство будет найдено. Мы преодолеем это. Мы поднимемся над этим. Это мое обещание им.
Пока он говорил, у меня возникло видение в темноте, словно один из моих снов, но наяву — Кровавые Ангелы, марширующие в рядах чистого белого цвете, их красные доспехи отполированы до блеска, на ними парит золотой серафим. Восходило солнце, и на ветру очищенной атмосферы трепетали вымпелы. Пытки исчезли, осталось только мастерство. Они превратили свинец в золото. Они завершили свою трансформацию.
Затем я посмотрел на свои руки. Видение исчезло, и осталась только старая грязь.
— Я не могу не забыть того, чему стал свидетелем, — сказал я. — Вам придется убить меня, если вы хотите, чтобы это осталось тайной.
— Убить тебя? — Мне показалось, что в темноте мелькнули клыки. — Нет. Это для старого мира, а мы строим новый. — Выражение его лица стало почти скорбным. — Однако твой коллега прав. Образы важны. Идолы важны. Крестовый поход должен завершиться. Он должен дойти до конца и не оборваться. До этого момента ничего не будет опубликовано. Когда все будет закончено, нам понадобятся точные истории, и ты сможешь говорить все, что пожелаешь. Я знаю, что к этому времени излечу все болезни, которые еще остались. Мы освободимся от уз, которые связывали нас слишком долго.
Я снова поднял на него глаза.
— Вы действительно верите, что сможете это преодолеть?
— Когда видение мира моего отца будет достигнуто, ничто не будет выше нас. Вообще ничего. Иначе зачем бы мы так рисковали ради этого?
Я долго думал над этим.
— Вы очень сложны, — наконец произнес я. — Когда я начал свою работу, я думал, что докажу, что вы не настолько впечатляющий, как говорит ваша репутация. Никто не может быть таким. Но теперь, когда я узнал, что недостатки реальны, вы снова разворачиваетесь в полную силу. Однако у меня есть одно большое сомнение.
Сангвиний приподнял изящную бровь.
— Какое же?
— Вы, — я попытался слабо улыбнуться, но не смог. — Вы архитектор этого преобразования. Без вас все их труда — вся их учеба и мастерство — будут неполноценны. Война опасное дело. Даже величайшие могут пасть.
Не знаю, говорил ли я это с полной серьезностью. Видя, как он сражается, я не мог представить себе ничего, что могло бы ему противостоять, но как только слова покинули мои уста, мысль начала вырисовываться, укрепляться, становиться чем-то вроде возможности, беспокойства, призрака сомнения. Были ли это источником мучения, которые я всегда чувствовал в нем? Неужели и это не давало ему покоя, несмотря на всю внешнюю неуязвимость.
