— Меня это самого волновало.
Она долго смотрела на меня, словно бы ища признаки безумия или стресса.
— Ты выглядишь подавленным.
Я вздохнул и отодвинул свой лист с записями.
— Возможно, я надеялся потерпеть неудачу, — сказал я. — И обнаружить, что это иллюзия. Понять, что иллюзия была так же хороша, как и реальность. Но я не могу притворяться, что это меня не расстраивает.
— Этого и не нужно. — Она подвинула стул вперед и положила локти на колени. — Иллюзия — это реальность. Он сам ее создает. Верь в совершенство, и мы его достигнем.
— Ты правда так думаешь.
— Да, — в ее глазах появилось что-то похожее на пыл, и я впервые задумался, кто из нас испытывает большее умственное напряжение. — Подумай о том, кто он такой, — продолжила она. — Человек? Нет. Даже не примарх. Он — идея. И эта идея находится в головах миллиардов людей, каждый из которых живет, работает и сражается. Имело бы значение, если бы он никогда не существовал? Возможно, нет, если бы концепция существовала. Они сражаются за Ангела, умирают за него, и продолжают это делать. Единственное, что могло бы их остановить, это если бы они уничтожили идею.
— Ничто не может сделать этого сейчас.
— Я не уверена. Ты пишешь убедительно. То, что ты раскрыл, опасно.
Я резко поднял на нее глаза.
— Что ты знаешь о том, что я раскрыл?
Она закатила глаза.
— Я прослужила на флоте достаточно долго, и я не совсем глупа. Ты думаешь, я никогда не спускалась на нижние палубы? Думаешь, я никогда не разговаривал с слугами на орудийных палубах? — Она покачала головой. — Разница лишь в том, что для меня это не имеет значения. Имеет значение лишь выживание. Выбраться с другой стороны. Нам нужно верить.
Я почти начал восхищаться ее целеустремленностью. Я не мог притвориться, что она не права — я читал истории Долгой Ночи.
— Я обещал ему, что буду держать это в секрете, пока не закончится Крестовый Поход, — ответил я. — Можешь расслабиться.
Видера бросила на меня презрительный взгляд.
— Слишком опасно, — сквозь зубы сказала она, затем откинулась на спинку кресла и сцепила руки за головой. — Ты должен уничтожить свою работу, сейчас же. Она никогда не должна быть прочитана.
Теперь была моя очередь смотреть на нее с презрением.
— Ты привела меня сюда! — воскликнул я. — Ты заставила меня начать.
— Да, и я жалею об этом каждый день.
Я пренебрежительно покачал головой.
— Я завершу свой труд. Запишу все, что знаю. О легионе и его повелители. И ты ничего не сможешь действовать — я действую под его защитой.
— Это пока.
Я рассмеялся.
— Ты думаешь, он передумает?
Видера поднялась.
— Ничто не вечно, — сказала она. — Кроме одной вещи. Мира, который мы строим. Некоторые из нас уже становятся его слугами, потому что видят дальше ближайших горизонтов. Примархи — всего лишь инструменты. Однажды они станут воспоминаниями. Вот что волнует меня сейчас.
Она верила в каждое слово. Мне стало более чем неуютно. Я так долго считал, что Видела была очарована самим Сангвинием, захвачена его реальным присутствием, но теперь стало ясно, что речь всегда шла о возможностях. Конечно, она очарована, но тем, что она могла сделать, а не тем, чем он был. Летописцы должны быть слугами Империума, теми, кто безропотно ведет летопись его восхождения к господству. Мы не должны формировать это господство.
Но я ничего ей не сказал. Я позволил ей уйти.
Когда она ушла, я посмотрел вниз на то, что писал. Я увидел слова Яктона Круза на листе. Он был напыщенным, увядшим старым воином, но я не думаю, что он ошибался.
То, какие они сейчас, когда-то был он. И кем они были тогда, сейчас стал он сам.
Это должно стать известно.
Поэтому я склонил голову и продолжил писать.
Эпилог
Она встала из-за стола, положив авторучку в футляр, и подошла к стеклянным дверям.
Ее тело протестовало. За последние несколько столетий многое было побеждено, но не старение. Не совсем. Жизнь возможно было продлить намного больше, чем мечтало древнее человечество, но за это приходилось платить. В определенный момент каждое десятилетие давалось намного труднее, намного больнее. Нельзя жить вечно — только столько, сколько нужно, чтобы выполнить свой долг. Ее глаза более не были голубыми, их заменили карими, а кожа посерела.
Прихрамывая, она подошла к дверям. Ее покои были выполнены в новом утвержденном стиле, который в наши дни использовался во всех строительных работах. Темный камень, с вырезанными в нем горгульями и костяными хребтами, тускло освещенные высокие остроконечные арки, шпили, инкрустированные черепами. Ей это нравилось.
Она сцепила увядшие руки за спиной и полюбовалась видом. Наступила ночь. Впрочем, на Терре всегда была ночь. Битвы, опустошавшие этот мир, закончились века назад, но погодные системы все еще не восстановились. Возможно, некоторые считали, что она должна стать постоянным напоминанием, видимой записью того, что вид может сделать с собой. Ей нравилась эта идея. Сделать весь мир памятником. Святыней.
На ее ожерелье пискнул предупреждающий сигнал. Скево направлялся сюда. Она проигнорировала его.
Снаружи в темноте мерцали миллиарды огней. Некоторые из них были окнам, расположенные на боках жилых шпилей, в каждом из которых жили десятки тысяч душ. Другие огни исходили от строительных машин, которые ползали, словно гигантские насекомые, по стоне других строительных площадок. Они превращали отравленные почвы в материалы, переплавляли военные постройки Предателя и делали из них строительные леса для новых шпилей. После завершения строительства все башни выглядели одинаково — черно-серые монолиты, украшенные мрачными аквилами и зловещими фресками в виде черепов. Даже при слабом свете дня эффект был ошеломляющим: шеренга за шеренгой тяжелых перемычек и зазубренных шпилей, словно армия голевом, застывших в каменном бетоне, но готовых к маршу.
Она взялась за ручку двери и открыла ее. Внутрь ворвался горячий сухой воздух с привкусом пыли и выхлопных газов. Она вышла на узкий балкон, расположенный на высоте сотен метров. Отсюда открывался великолепный вид: километры шпилей, наполовину построенных и переплетенных лесами и грузовыми лифтами. Старая местность, за которую велась такая ожесточенная борьба, была погребена под всем этим, покрыта рокритом и сталью, которые скрывали последствия от глаз.
Она глубоко вздохнула, наслаждаясь запахом воссоздаваемого мира. Наг головой проносились сотни самолетов, многие из которых принадлежали новым официальным Святым Орденам. Это была тяжелая работа, очень тяжелая работа, превратить подпольные религиозные организации Империума в элементы быстро развивающейся Адептус Терра. Между соперничающими интерпретаторами наследия Киилер происходили ужасающие битвы, некоторые из которых вполне заслуживали названия войн. Сама она пришла к этому поздно, но жизнь, проведенная с Легионами, научила ее кое-чему, а именно, как вести переговоры в опасных водах.
Все происходило так, как и должно быть. Старая чушь об Имперской Истине была полностью стерта с сознания людей. За исключением нескольких сторонников в Адептус Астартес, чья хватка над Империумом в любом случае оказалась ослаблена после реформ Кодекса, никто теперь не сомневался, что Император — бог, и никто теперь не сомневался, что его божественность — все, что стоит между ними и повторением Великой Ереси. Фундамент был заложен, и теперь его возводили с тем же усердием, с каким возводились настоящие шпили вокруг них.
Все происходило так, как она всегда говорила Каутенье — символы имели значение. Он понимал это, думала она, но только в той мере, в какой за ним скрывалось что-то такое, что придавало им смысл. Он участвовал в этих спорах на протяжении десятилетий, так и не желая принять истину, что поверхность — это все, что есть нас самом деле.
У нее самой не было иллюзий относительно Императора. Он не был богом. Возможно, его уже даже не было в живых. Единственное, что имело значение, это то, что люди верил, что Он есть. Они должны верить. Даже малейшие сомнение, даже его тень, и игра будет проиграна.
