Цинично? Нет. Реалистично. Лишь необходимость. Все или ничего. Сангвиний, бедный, обреченный Сангвиний, прекрасно это знал. Он скрывал то, что нужно было скрыть, и показывал то, что нужно.
Индикатор приближения замигал красным. Скева находился уже в здании, приближался. Далеко внизу зажглись люминесцентные лампы. Она посмотрела вниз и увидела гигантский проход, проложенный через древние руины и более поздние жилища так, что он образовывал единый огромный прецессионный коридор через растущие строящиеся лабиринты. В тот момент, когда зажглось освещение, тысячи фонарей взметнулись вверх из наземных бункеров, проплывая стаями сквозь ядовитую атмосферу и окрашивая дымные берега в угрюмый малиновый цвет. Раздались аплодисменты — волна звука, подобная океанам, наконец-то вернувшиеся в этот иссушенный мир, хлынули из каждого полуразрушенного дома и каждого полузавершенного собора. Нужно было прищурить глаза, чтобы их увидеть, миллионы людей теснившихся на каждом балконе и смотровой площадке, посадочных полосах и трассах, настолько плотно собравшихся вместе, что казалось, будто они и есть почва самой планеты.
Аплодисменты продолжались. Это были дикие крики, отчаянные возгласы, вопли облегчения, ужаса и восхищения. Чтобы согнать эти толпы к смотровых площадкам, не потребовалось никаких усилий, хотя у входов стояли священники с электрическими посохами. Каждый рев одобрения был искренним, выращенным на плодородной почве воспоминаний об ужасе и, на всякий случай, подпитанных постоянной психопропогандой.
В конце дамбы возвышалась гигантская груда гранита и рокрита, многослойное нагромождение внушительных экклезиархальных излишеств. Его фланги были освещены и пылали, а многочисленные валы усеивали траншеи, заполненными огнем, с высоких кафедр доносились усиленные вокс-записи Праведных Песнопений.
Это место было огромным, почти непостижимым, и все же оно не было закончено. В его фундамент, башни, клиросы и мрачные часовни были вложены невообразимые суммы денег. Даже в зачаточном состоянии он казался грандиознее и внушительнее всех, кроме самых великих зданий Империума эпохи Единства. Ему еще даже не дали название, но она знала, как он будет называться со временем — Собор Божественного Императора. В его подвалах и катакомбах проходили обучение, вооружались и готовились к отправке в пустоту тысячи молодых рекрутов. Над великими религиозными картинами трудились толпы художников, камень покрывался сусальным золотом, кадильницы ковались.
Император Обожествлялся.
Над этим можно было бы посмеяться, если бы это не становилось опасным. Даже ее покои были напичканы прослушивающими устройствами.
В дверь позади нее нервно постучали.
— Войдите, — произнесла она, глядя на сцену растущего безумия внизу.
Скево наконец-то вошел, прижимая к груди коробку. Он поднялся и встал рядом с ней, выглядя и пахнув еще хуже, чем тогда, когда она его вызвала. Он бросила на него короткий взгляд, вспомнив, как даже самые низкие слуги Легиона служили во флотах, и не смогла сдержать слабый спазм отвращения.
— Ты достал его? — спросила она.
— Самый последний, — произнес Скево с ликованием, желая задобрить ее, и протянул ей коробку.
Она взяла ее и положила на столешницу рядом с собой.
— Ты сорвал пломбы? — спросила она.
— О, нет. — ответил он, энергично покачав головой.
— И к нему никогда не было доступа?
— Нет. С тех самых пор, как он был передан на хранение.
— Хорошо. Ты можешь идти.
Скево усмехнулся, уверенный, что дал правильные ответы, и убежал. Как только он оказался за дверями, она активировала свою охрану, и отдала им приказ об уничтожении.
Конечно, он сорвал.
Убрав этот след, она вернулась к сцене внизу. Момент кульминации почти наступил. Она сложила руки, прислонилась к металлической раме и стала наблюдать.
Южный фасад великого собора, тот, что находился прямо перед ней, представлял собой огромный пустой экран из камня, окаймленный гроздьями колонн, которые поддерживали парящий антаблемент из того же материала, украшенный еще большим количеством черепов-икон. Одинокий на фоне всего остального освещенного пространства, он оставался в полной темноте, мрачный сгусток ночи, установленный в самом центре окружающего его огненного буйства.
Прозвучал сигнал — массированный залп из рядов брони Астра Милитарум, расположенной вдоль левого края дамбы, — и вспыхнули новые огни. Высоко вверху вспыхнули вспышки звезд, а затем раздался звук боевых рогов сопровождающих Титанов. Неосвещенная каменная стена наполнилась жизнью и цветом: двухсотметровая фреска Сангвиния, сражающегося с мегарахнидами, его доспехи сияли золотом, копье сверкало, а ксеносы увядали под его суровым взглядом.
При всем своем цинизме, она не могла побороть чувство гордости. Это была одна из лучших ее картин. Даже Каутенья восхищался ей. Никто из толпы не знал точного названия ксеносов, изображенных на картине, но они прекрасно понимали смысл.
Защитник. Губитель нечисти. Безупречный сын Императора на войне.
Теперь они были в полном восторге. Рев стоял невероятный, он вырывался из пропастей внизу и выплескивался на освещенные облака вверху. Сотни тысяч людей махали руками, ликовали, прижимались к перилам своих ниш, пытаясь дотянуться до него. Миллионы других наблюдали за этим по всем видео-каналам. Миллиарды увидят его на пропагандистских роликах, отправленных в зоны реконструкции. Триллионы за пределами планеты подхватят его в ближайшие месяцы, рассматривая его у скрипучих генераторов и неисправных протекторов.
Она будет распространяться.
Быстрее, чем болезнь, полнее, чем закон, глубже, чем приказ. Идея. Образ. Религия.
Сангвиналия.
Она вспомнила, как тогда в последний раз увидела Каутенью. Удивление на его лице, изумление от того, что она разыскала его среди обломков внешних маршей Империума. Ему не стоило удивляться. Она честно предупредила его, а Хранители живут вечно — во всяком случае, не из плоти и крови. Ей не доставляло удовольствия убивать его, но это также и не беспокоило ее.
Некоторые вещи просто необходимо было сделать.
Подумав об этом, она отвернулась от буйного празднования и открыла коробку, которую принес ей Скево. Увидев потрепанную старую пергаментную копию, она почувствовала нехарактерную ностальгию. Они были так молоды. Так полны уверенности. Она провела старческим пальцем по обложке, прослеживая корявый почерк Каутеньи. Она перевернула несколько страниц, прочитав несколько отрывков.
Яд и лекарство, собранные вместе, которые невозможно разделить.
Она подумала, не оставить ли ее себе. Лишь одну копию. В ней было все — бесценная запись сложной истории, когда могла стать бесценной, если бы снова начались распри. Там много было потеряно в ту эпоху, и никогда не будет восстановлено, до такой степени, что даже самые ничтожные обрывки связей станут реликвиями бесконечной ценности. И он так усердно работал над этим, одновременно потрясенный и впечатленный тем, что обнаружил. Это был его шедевр, произведение несомненного качества, ведь за то короткое время, что он провел с Легионом, он понял примарха больше, чем она за многие месяцы, а в чем-то, возможно, даже больше, чем сами Кровавые Ангелы.
Но потом она позволила страницам снова зашуршать и достала из плаща зажигалку. Она защелкнула печать, бросила коробку в металлический ящик и позволила страницам сгореть. Она снова выглянула наружу и позволила себе насладиться восхищением, которое вызвала ее собственная картина.
Он был прекрасен. Такой же прекрасный, как и в жизни: вычищенный, безупречный; никаких сомнений, никаких секретов, только великолепие. Когда-то Империум придерживался правды, но это его подвело. Ложь была сильнее, и ее можно поддерживать вечно.
— Вот кем ты должен стать сейчас, для всех нас, — произнесла она, глядя на разгорающийся огонь. — Сангвиний. Великий Ангел.
