— Грифы, некоторые ночные твари, остатки растительной жизни, грызуны в норах.
— И это все?
— Да.
— Почему?
— Потому что все они рождены здесь, и я позволил им не знать ничего лучше.
Было уже почти совсем темно, когда в Пустыне засветилось яркое зарево. Лето внимательно изучал Сиону, понимая, что она не осознала еще тайного смысла того, что он сказал ей. Но, может быть, думал он, этот таинственный свет скажет ей все, растравив ее душевные раны.
— Силуэты, — напомнила она Лето его слова. — Что вы ожидаете открыть, взойдя наверх?
— Может быть, мы увидим людей, — ответил он. — Никогда нельзя знать заранее.
— Каких людей?
— Я уже говорил тебе.
— Что бы вы стали делать, если бы увидели их?
— У фрименов был обычай рассматривать всех неожиданно появившихся в поле зрения людей, как врагов, до тех пор, пока они не совершали ритуал: не подбрасывали вверх песок.
Пока он говорил, на Пустыню, словно плотный занавес, пал непроглядный мрак.
— Песок? — недоуменно переспросила Сиона.
— Подброшенный вверх песок — это жест, обладавший глубоким смыслом. Он говорил: песок — наш единственный враг. А вот что мы пьем. Рука, держащая песок, не держит оружия. Ты поняла?
— Нет! — она дразнила его своей фальшивой бравадой.
— Ничего, поймешь, — сказал он.
Не говоря ни слова, она направилась от него по кривизне дюны, Сиона шла быстро; гнев вызвал всплеск энергии. Лето отстал, наблюдая за девушкой. Интересно, что она совершенно инстинктивно выбрала верное направление. В ней была жива закваска фрименской памяти.
Там, где дюна переходила в другую, образовав ложбину, Сиона остановилась, чтобы подождать Лето. Он заметил, что клапан защитного костюма Сионы по-прежнему открыт и свободно болтается. Пока еще не время ругать ее за это. Некоторые подсознательные процессы должны течь своим чередом.
Когда он приблизился к ней, Сиона спросила:
— Это направление лучше других?
— Да, если ты идешь по нему, — ответил он.
Она подняла к небу глаза и посмотрела на Стрелу, Древнее созвездие, которое выводило на правильный путь ее Фрименских предков, путников Пустыни. Он видел, однако, что ее восприятие созвездия было чисто интеллектуальным. Она не поняла сил, которые уже действовали в ней и направляли ее.
Лето приподнял над землей свои передние сегменты и вгляделся в свет звезд. Они с Сионой двигались на северо-запад, по тропе, которая некогда вела по хребту Хаббанья и Пещере Птиц в эрг у подножия Западной Ложной Стены и далее к Ветреному Перевалу. Ничего не осталось от этих древних ориентиров. Он вдохнул прохладный воздух, отдававший запахом кремния. Влажность была высокой, и это не доставило ему удовольствия.
Сиона опять двинулась вперед, оторвавшись от Лето. Она шла, изредка поглядывая на звезды. Она доверяла Лето как проводнику, но дорогу прокладывала сама. Он чувствовал сумятицу ее мыслей и знал, что вообще происходит в ее сознании. Она впервые в жизни научилась доверять своим спутникам — таков был непреложный закон жизни кочевников Пустыни.
Мы знаем, думал он, что если ты оторвешься от своих товарищей, то пропадешь в песках и скопах. Одинокий путник в Пустыне — это мертвец. Только Червь может в одиночку выжить в Пустыне.
Он позволил ей уйти далеко вперед, где песок от его передвижения поднимался не слишком высоко. Она должна думать обо мне как о человеке, подумал он. Он надеялся, что, поверив ему, она станет действовать заодно с ним, помогать ему. Сиона была хрупким созданием, однако в ней еще не перекипела ярость. Такой убежденной мятежницы Лето еще не встречал.
Лето скользил по песку и обдумывал продолжение селекционной программы, размышляя о возможной замене Сионы в случае, если она потерпит неудачу и не выдержит испытания.
Время шло, и Сиона двигалась вперед все медленнее и медленнее. Первая Луна была еще высоко, а Вторая только поднялась над горизонтом, когда Сиона остановилась, чтобы отдохнуть и поесть.
Лето был очень рад этой паузе. Трение о песок создавало господство Червя, воздух вокруг него был наполнен химическими продуктами температурной фабрики исполинского организма Лето. То, что он считал своим кислородным зарядным устройством, работало устойчиво, и он чувствовал и осознавал, как синтезируются в его организме белки и аминокислоты, необходимые для питания его человеческих клеток. Движение по Пустыне приближало его к окончательному метаморфозу.
Сиона остановилась возле гребня звездной дюны.
— Это правда, что вы едите песок? — спросила она.
— Да, это правда.
Она посмотрела па пейзаж, застывший в призрачном свете лупы.
— Почему мы не взяли с собой сигнальное устройство?
— Я хотел, чтобы ты узнала кое-что об обладании.
Она повернула к нему свое лицо, и он ощутил на своем лице ее дыхание. Она теряет слишком много влаги в сухом воздухе. Однако она так и не вспомнила напутствия Монео. Это будет, без сомнения, горький урок.
— Я совсем вас не понимаю, — сказала она.
— Но ты должна сделать именно это.
— Должна?
— Как еще сможешь ты дать мне что-то ценное в обмен на то, что даю тебе я?
— А что вы мне даете? — в вопросе прозвучала горечь, подогретая небольшой дозой меланжи в пище.
— Я даю тебе возможность побыть наедине со мной, разделить мое общество, но ты проводишь это время беззаботно. Ты попросту его теряешь.
— Что вы хотели сказать об обладании?
Он услышал усталость в ее голосе. Нехватка воды уже кричала в ней полным голосом.
— В старые времена эти фримены были на удивление жизнестойкими людьми, — ответил он. — Их взгляды на прекрасное ограничивались необходимыми для жизни вещами. Я никогда не встречал жадного фримена.
— И что это должно значить? — осведомилась Сиона.
— В старые времена фримен брал с собой в Пустыню то, что было ему необходимо, но больше не брал ничего. Твоя жизнь еще не свободна от собственности, коли ты спросила о сигнальном устройстве.
— Но почему нет необходимости в сигнальном устройстве?
— Потому что оно ничему тебя не научит.
Он проскользнул вперед вокруг Сионы и направился по пути, который указывала Стрела.
— Идем, надо использовать с толком ночное время.
Она торопливо пошла рядом с ним.
— А что будет, если я не усвою этот ваш проклятый урок?
— Вероятно, ты умрешь.
Этот ответ на некоторое время заставил ее замолчать. Она продолжала идти рядом с ним, периодически заглядывая ему в лицо. Ее перестало интересовать его тело червя — она помнила теперь только о его человеческой сути. По прошествии некоторого времени она спросила:
