— Ладно. А с переселением зачем? — при этом вопросе Костатис замолчал надолго, задумался.
— Ну, вообще-то это всё пока в секрете держится. Я даже сам не знаю, почему, — протянул неуверенно, всё ещё раздумывая: говорить — не говорить. — Сиона наша — того, — махнул рукой в неопределённом жесте. — Рушится, вроде… Смещается с орби-ты, я такое слышал… Сам-то ты разве не оттуда? — Джейк отрицательно двинул го-ловой. — А-а, тогда понятно. Что-то страшное сейчас там творится. Каждый день аварии, люди гибнут. Надолго её такой хватит, нашей-то Сионы?
Единственный способ выжить — переселение. Кроме Гриффита, больше некуда. Ниобе и их Императору вообще на нас наплевать. Просили же по-хорошему: отдай-те нам нашу землю, так нет же. И без войны бы дело обошлось. А теперь мира за-просили. Считай, из-за этого переселения только и воюем. — Костатис вздохнул. — Смотрю на нас, сионийцев, ведь постоянно приходится отвоёвывать себе право на жизнь. С самого начала держали нас за изгоев, за людей не считали. Выселяли сразу раз и навсегда, без права на реабилитацию, без надежды на помилование. На Сиону, чтобы с концами. Хорошо историю знаешь? Что толку говорить? Все мы ниобиана-ми, законом их и самим Богом обижены…
Да, историю Джейк знал хорошо, даже слишком, особенно историю войн и ста-новления Сионы как независимого государства. Сиона была вероятным противни-ком с самого начала своего существования, поэтому и изучалась особенно тщатель-но.
Ледяной мёртвый осколок, впервые замеченный искусственным спутником при облёте Хариты, был тогда ошибочно определён как её естественный спутник. Оши-бочно, об этом узнали позднее. Тогда же узнали, что планетка эта не так уж и мерт-ва: весной, один раз за сионийский год там появлялись даже растения — жалкая па-родия на богатейшую флору Гриффита. Но травы эти заслуживали уважения хотя бы за свою выносливость и живучесть.
Панцири вечных ледников истончались весной только в районе экватора, земля протаивала меньше, чем на полметра, дальше и всюду была вечная мерзлота, но травам и мелким грызунам хватало и этого.
Тяжёлый климат, сложнейшие условия для жизни, удалённость от Ниобы и не-возможность покинуть планету без помощи извне — всё это позволило додуматься до идиотской жестокой идеи — превратить целую планету, пусть даже такую ма-ленькую как Сиона, в тюрьму. Император Густав первым дошёл до этого, в Его же правление совершилась первая выселка. Первые тридцать осуждённых на высшую меру наказания (имена всех тридцати позднее были высечены на гранитной плите как напоминание для потомков, как память о пионерах, проложивших тропу в ос-воении ледяной планеты), попали на Сиону уже осенью; они встретили зиму, но оказались не готовы к ней, поэтому через полгода, когда прибыла новая партия "смертников", из пионеров в живых осталось только четверо. Истощённые и боль-ные. Эта же участь ждала и остальных. А челноки к тому времени уже находились на пути к дому, на Ниобу, — о помощи и речи не было. Высадку третьей партии за-ключённых, совершившуюся ранней весной, смогли встретить те, кто пережил сионийскую зиму. Таких было немного: меньше двадцати человек. Они смогли выжить в ледяных пещерах по соседству с действующим вулканом.
Среди вновь прибывших стали появляться и женщины, а челноки с каждым меся-цем появлялись всё чаще, и "смертников" с каждым рейсом привозили всё больше. Но теперь среди них был высок процент "политических". А люди, жившие надеж-дой на прощение, на пересмотр дел и помилование, начали, наконец, понимать, что этого никогда не будет, что никто никогда больше не вернётся назад к родным, что никогда больше они не увидят Ниобы, тёплой зелёной родной матушки-Ниобы!
Каждый, кто ступал на трап челнока, отправляемого на Сиону, вычёркивался из всех списков, вычёркивался из памяти, этот человек умирал для всех. А жизнь на Сионе, без всякой помощи со стороны Ниобы, без оборудования, тёплой одежды, без продуктов и медикаментов, превращалась в затянувшуюся агонию. Терять всё равно было нечего, а делать что-то надо всегда, хотя бы ради появившихся детей. Сионийцы умудрились, не имея огнестрельного оружия, захватить челноки, взять заложников, связаться с Ниобой и даже осмелились диктовать свои условия Импе-ратору Густаву.
Густав был тогда ещё слишком молод и не так опытен, чтоб суметь ясно и чётко представить, во что выльется в дальнейшем эта уступка, но требования были вы-полнены. Не все, конечно, но это был первый случай, первый факт противостояния двух сторон, а самое страшное произошло потом, позднее, лет через двадцать после вышеуказанных событий, а если точнее, то пятьдесят восемь лет назад. Сионийцы объявили себя независимым государством-планетой со столицей в единственном городе, носившем одноименное название. Они заявили о своей независимости от воли Императора! Они создали свой Демократический Совет! Они всячески, везде и всюду, напирали на одно слово: демократия! Они гордились своей свободой! Они — преступники?! Те, от кого отказалось общество Ниобы, заявили вдруг о каких-то правах и стали указывать на ошибки в правлении Императора! Те, кого сам Густав терпел, считая в какой-то мере своей колонией. Разве мог стерпеть такое этот осто-рожный человек, живущий в постоянном ожидании переворота или восстания? Всё закончилось войной, которая в исторические хроники вошла, как Экспансия на Сиону. Война эта пришлась на лето, самые страшные бои велись в окрестностях столицы. Военные действия, поначалу успешные, застопорились с началом зимы. На длительную войну ниобианское командование не было готово, да и сионийцы ушли в глухую оборону. Давно известно: затянувшаяся война тяготит обе стороны — и мир был подписан. Сионийцы получили то, что хотели, — они получили свободу и экономическую независимость; а Император, чтобы хоть как-то отыграться, объя-вил Сионе эмбарго. Всякая торговля с Сионой запрещалась на высоком правитель-ственном уровне. И хотя сионийская техника, достигшая к тому времени высочай-шего класса, была особенно необходима при исследованиях Гриффита, Густав не пошёл на уступки. Послабления начались лишь в правление Императора Рихарда. Он наладил торговлю, разрешил научное сотрудничество. В Его правление больше не совершилось ни одной выселки заключённых, но до идеала было ещё далеко. Об этом можно было судить, прослеживая рост контрабандных рейсов. Незаконная торговля стала выгодным делом, к тому же она кормила улисских пиратов. При всех сложностях годы мира явились лучшим временем для обоих государств, отно-сительно ровно и спокойно развивались и отношения между правительствами. Сейчас же всё это пошло прахом…
