— Это прибыл мой Дункан, — сказал Лето.
— Видимо, он услышал о ваших планах…
— Вероятно.
Лето видел, как Монео борется со своими сомнениями, мысли его были абсолютно прозрачны. В этот момент Монео так точно подходил своему человеческому положению, что Лето захотелось его обнять.
Он обладает всем спектром человечности: от сомнения до веры, от любви до ненависти… он охватывает все! Это осе те качества, которые плодоносят, удобренные и согретые эмоциями, обусловленные желанием жить настоящей Жизнью.
— Почему Хви приняла это предложение? — спросил Монео.
Лето улыбнулся. Монео не может сомневаться во мне; он должен сомневаться в других.
Я признаю, что это не вполне обычный союз. Хви примат, а я уже не принадлежу к отряду приматов.
Монео снова пришлось бороться с вещами, которые он чувствовал, но не был способен высказать.
Глядя на Монео, Лето почувствовал, как его созерцаемые изменения чужого поведения заструились в его сознании мощным потоком — этот ментальный процесс происходил настолько редко и с такими обильными и живыми ощущениями, что, когда это случалось, Лето боялся шевелиться, чтобы не замутить великолепную картину.
Приматы мыслят и выживают именно с помощью своего мышления. В основе этого мышления лежит нечто, что появилось вместе с клетками. Это поток человеческой озабоченности судьбами вида. Иногда примат прикрывает этот поток, окружает его непроницаемым барьером и тщательно прячет, но я намеренно сенситизировал Монео к такой работе его самого сокровенного «я». Он следует за мной, потому что считает, что именно я веду человечество по пути выживания. Он знает это на уровне своего клеточного сознания. И я нахожу это, когда смотрю на Золотой Путь. Это очень по-человечески, и мы оба согласны в одном: этот путь должен продолжаться!
— Где, когда и как будет проходить брачная церемония? — спросил Монео.
Он не спросил: «почему». Монео больше не задавал себе этот вопрос и не искал понимания, вернувшись на твердую для себя почву. Он снова стал мажордомом, управляющим хозяйством Бога-Императора, первым министром.
Он владеет существительными, глаголами, частицами, с помощью которых оперирует действительностью. Слова выступают для него в своем исконном смысле и со своими обычными функциями. Монео никогда не использует трансцендентный потенциал своих слов, но зато хорошо понимает их повседневный, обыденный смысл.
— Так что вы ответите на мой вопрос? — настаивал на своем Монео.
Лето взглянул на него, подумав: Я, напротив, чувствую, что слова в наибольшей степени полезны, когда открывают для меня отблеск притягательных и неоткрытых мест. Но это употребление слов настолько мало понимается современной цивилизацией, которая продолжает верить в механистическую вселенную абсолютных причин и следствий, очевидно сводимых к корневой причине и единственному следствию этой причины.
— Ты надоедлив, как софизмы, которые иксианцы и их коллеги с Тлейлаксу навязывают человечеству, — заявил Лето.
— Господин, я очень сильно расстраиваюсь, когда вы не обращаете внимания на очень важные вещи.
— Я обращаю на них внимание, Монео.
— Но не на меня.
— Даже на тебя.
— Ваше внимание блуждает, господин. Вам нет необходимости скрывать это от меня. Я предам себя прежде, чем предам вас.
— Ты считаешь, что сейчас я витаю в облаках?
— Что… в облаках? — переспросил Монео. Раньше он никогда не задавал такого вопроса, но теперь…
Лето объяснил иносказание, подумав при этом: Как это старо! В мозгу Лето взревели винты самолетов. Шкуры для одежды… охотники… скотоводы… долгий подъем по лестнице понимания… а теперь им предстоит сделать еще один, очень большой шаг, еще больший, чем древним.
— Вы предались праздным мыслям, — произнес с укоризной Монео.
— У меня есть время для праздных мыслей. Эта, например, очень интересна — она касается меня, как единичной множественности.
— Но, господин, есть вещи, которые требуют нашего…
— Ты бы очень удивился, узнав, что иногда получается из праздных мыслей. Я никогда не гнушался целыми днями раздумывать о вещах, которым обычный человек не Потрудился бы уделить и нескольких минут. Но почему бы и нет? При моей ожидаемой продолжительности жизни около четырех тысяч лет, значит ли что-нибудь один день? Сколько длится нормальная человеческая жизнь? Она длится около одного миллиона минут. Я уже прожил столько дней.
Монео, подавленный таким сравнением, застыл в молчании. Он вдруг осознал, что его жизнь меньше пылинки в глазах Лето. В действительности он прекрасно понимал иносказания.
Слова… слова… слова… подумал Монео.
— В сфере чувств слова почти всегда бесполезны, — продолжал вещать Лето.
Монео почти перестал дышать. Бог-Император может читать мысли.
— В течение всей нашей истории, — продолжал между тем Лето, — самой значительной функцией слов было окружать собой некие трансцендентные события, отводить для них место в хрониках и объяснять события таким образом, что когда в следующий раз мы употребляли эти слова, то говорили: ага, они обозначают такое-то и такое-то событие.
Монео был уничтожен этими речами, ужаснувшись непроизнесенным словам, которые заставили его напряженно думать.
— Именно так события исчезают для истории, — сказал Лето.
После долгого молчания Монео снова отважился заговорить:
— Вы так и не ответили на мой вопрос, господин. Как быть со свадьбой?
Каким утомленным он выглядит, подумал Лето. На его лице печать поражения.
Император быстро заговорил:
— Твоя служба нужна мне сейчас как никогда раньше. Бракосочетание должно пройти на высшем уровне. Только ты сможешь обеспечить это.
— Где будет проходить церемония, господин?
Его голос немного оживился.
— В деревне Тибур, в Сарьире.
— Когда?
— Выбор даты я предоставляю тебе. Ты сообщишь ее, когда все будет готово.
— Как будет проходить церемония?
— Я проведу ее сам.
— Нужны ли будут вам помощники, господин? Какие-нибудь приспособления или предметы?
— Ритуальные побрякушки?
— Какие-нибудь вещи, о которых я…
— Нам не потребуется много для этой маленькой шарады.
— Господин, я умоляю вас!
— Ты будешь стоять рядом с невестой и передашь ее мне, — сказал Лето. — Мы проведем обряд по старинному фрименскому обычаю.
— Нам потребуются водяные кольца, — сказал Монео.
