таки снял мокрую рубашку и майку и натянул свитер на голое
тело. Переодевшись, заметался по комнате, как посаженный в
клетку зверь. Поднял ладонь, призывая к молчанию, когда Арек
собрался заговорить, забрал портсигар и вытащил еще одну
сигарету и спросил:
— Твой покойный муж... он бы согласился сбежать и спрятаться?
Попытка подавить вырвавшийся смешок оказалась неудач ной. Арек поперхнулся табачным дымом и закашлялся.
Александер похлопал его по спине, терпеливо дождался укоризненного замечания:
— Ты выбрал неправильный пример. Муж меня любил.
Слушай, мне уже не восемнадцать. Глупо было бы заводить речи о любви, правда? Ты сам ограничился понятием «небезразличен». Сообщу: ты мне тоже не безразличен. Большего вот так сразу не жди, ладно? На колени становиться не буду, цветов дарить не собираюсь. Вон, Рихард тебе букет подарил, и где он сейчас? Неохота рисковать.
Нелепое признание подействовало удивительно — призрачное одеяло, укрывавшее от страстей и душевной боли окончательно расползлось на лоскуты. Первый раз оно исчезло,
когда Арек увидел Рихарда, трясущего членом у Саши перед лицом. Заместитель «серого наместника» обычно вызывал стойкую неприязнь, а тут такая волна ненависти захлестнула, что рука сама выхватила из воздуха пачку ледяных дротиков — и мысли не возникло о путах. Но сейчас в душе не осталось места ни гневу, ни раскаянию — уже убил, уже ничего не изменишь.
Терзало острое сожаление: так много можно было успеть — сказать, сделать, объяснить прикосновениями... а они столько дней и месяцев потратили зря.
Арек прикоснулся губами к губам Александера и втянул его в поцелуй. Безумно, отчаянно хотелось остановить время, спрятаться от мира — где-нибудь на необитаемом острове — и
жить, жить, жить... расспросить о принципах, поспорить, кто сделал нужный шаг для установления отношений, а кто сбежал с поля боя, поссориться, помириться...
Когда воздух в легких закончился, он неохотно отодвинулся предупредил:
— Букет будешь должен. Всё остальное — без возражений.
Но... ты возьми конверты. На всякий случай. Не оставлять же их
в этой квартире? Выкинешь, если не понадобятся. Тогда пойдем.
Зря мы сюда приехали. Надо отвезти тебя назад в Eisenwasserlich.
— Минутку. Если ты меня отвезешь домой... ты сможешь
потом сообщить мне результат разговора с Эрлихом? Сказать,
послал он тебя, или все-таки что-то пообещал.
— Не знаю. Для того, чтобы позвонить, мне надо выехать на
Альфу. Не думаю, что я уже объявлен в розыск... выехать туда,
скорей всего, смогу. Если Эрлих тут же возьмет трубку, я получу
ответ сразу. И отправлю тебе сообщение — они передаются
через специальные центры, или даже позвоню. Если проеду
через Врата и благополучно вернусь на Таган. Но... тут много
«но». Меня могут тормознуть на Вратах, меня могут взять на
Альфе — вычислить по сигналу телефона, да мало ли... всех
вариантов не перечислишь. Я постараюсь, но...
— Поехали, — Александер сгреб конверты, сунул их в сумку
и застегнул «молнию». — Поехали на вашу Альфу. Люкса мне
говорил, что ты его провозил через Врата в другие колонии. И не
один раз. Провезешь и меня. Охота посмотреть, какое там небо
и понюхать чужой воздух. Успеешь поговорить с Эрлихом —
узнаю результат. Не успеешь...
— Нас не посадят в одну камеру.
— Плевать. Поехали, ты сам говорил, что нельзя терять время.
Любовник подхватил сумку и пошел к двери. Арек двинулся
следом, подбирая слова, чтобы убедить Сашу вернуться в Eisenwasserlich. Он уже жалел о поспешном отъезде в столицу. Но в сумке, которую он привез в эту квартиру, должны были быть вещи Грэга — Хайнц выгреб последние тряпки в поместье и
доставил на Таган. Для того чтобы Александер не отправлялся в
новую жизнь голым и босым.
— И не надо меня переубеждать, — не оборачиваясь, пре-
дупредил Саша. — Я поеду с тобой на Альфу. И знаешь, я буду
надеяться, что Эрлих не ответит сразу. Я хочу, чтоб мы урвали
хоть пару часов для того, чтобы нормально поговорить. Просто
поговорить перед тем, как нас посадят в разные камеры. И
только попробуй мне отказать в этом. Прокляну.
Арек заколебался. Можно было кивнуть, сказать — «да,
сейчас мы поедем на Альфу» — сесть в машину и отвезти
любовника в Eisenwasserlich. Он все равно не знает номера и
направление Врат.
— Э-эй?.. — прохладная рука легла на шею, притянула,
Александер притиснулся лбом к его лбу и прошептал: — Чего
молчишь-то? Ясно, что мы не вывернемся. Но давай уж вместе
тонуть. До тех пор, пока можно вместе. А потом — как судьба позволит.
— Не ломай себе остаток жизни, а? Я же тебе объяснял:
приятнее сидеть в тюрьме, и знать, что ты обезопасил партнера, чем...
— Пойми меня — хотя бы попробуй понять, — Саша чуть
отстранился. — Мне надоело бегать, прятаться, сидеть тихо и не
высовываться. Надоело бояться и никому не доверять. Надоело
принимать поражения, — мелкие и крупные — зализывать раны
и уговаривать себя: «Это можно пережить, могло бы быть хуже».
А ведь я в свое время выбрал смерть. Когда увидел, как ваши с
флаера заклинаниями поселок забросали, а расползшийся огонь
гору сожрал — скалы оплавились и растеклись — понял, что нам
не отбиться. И продолжал по горам бегать, ждал — когда уже
убьют? Готов был. И подумать успел. О многом. А нас жечь не
стали. Оттрепали, сковали путами и в лагерь. А там... от ранения
отошел и начал тянуть лямку. Ради чего, ради кого — непонятно.
И тяну, и тяну... только декорации меняются. То лесоповал,
то тротуарная плитка... теперь вот культура в кеннорийские
