время воинской службы, а его имущество переходит в распо-
ряжение казны. Приговор считается утвержденным и вступает в
силу с момента оглашения.
«Хорошо, что «Гранатовый рай» Хайнцу при разводе оста-
вил, — подумал Арек. — Настоял, хоть он и брыкался — «не зас-
лужил». Грамотно я казне подгадил. Больше ничего ценного у
меня нет».
— Прошу занести в протокол, — после паузы продолжил
его бывший должник. — Властью, данной мне императором,
я, главнокомандующий Вооруженными Силами Империи, Эрлих Виктор Август Веттин-Кобург, принц Утрёхт, лишаю Аре ка Майера офицерского чина и разжалую его в рядовые.
И, на правах председателя «тройки», вношу ходатайство о замене наказания на пожизненную ссылку в «дикой» колонии.
Согласно действующей поправке к закону «Об искуплении вины браслетчиками рядового состава».
— Позвольте! — вскинулся лысый. — Этой поправке семьсот с лишком лет, она давно устарела, да и использовалась для наказания мелких правонарушителей! Их ссылали на срок до пяти лет.
— Формальных препятствий к замене наказания нет, — оборвал его принц. — Ареку Майеру будет пожизненно запрещен въезд на Кеннор, а также на Альфу и другие цивилизованные
колонии Империи. Он подпишет обязательство о проживании вдали от крупных таганских городов, получит браслеты и начнет трудиться на благо общества, отдавая четверть заработка государству. Прошу вас проголосовать.
Лысый выплюнул гневное: «Против!», а седой поостерегся портить отношения с членом императорской семьи и поднял ладонь со словами: «За!».
Арек не мог поверить своим ушам — Эрлих не просто сохранил, он подарил ему жизнь. Настоящую жизнь, вне стен тюрьмы. На Тагане. Рядом с Александером. Сердце сжалось
от радостной боли, и Арек полез в карман за таблетками, выданными ему врачом.
«Только не хватает сдохнуть в зале суда от счастья».
Действовать скованными руками было трудно, но он все-таки вытащил флакон, кое-как проглотил таблетку и снова начал ловить взгляд принца — чтобы поблагодарить. Хотя бы
виноватой улыбкой. За то, что не поверил, что усомнился...
— Пусть все боги Кеннора пошлют тебе здоровья, — прошептал он. — А надежный партнер у тебя и так уже есть.
сАша
Во Врата, ведущие к столице, Вальтер проехал успешно —
Саша не удержался и проследил. И, несмотря на обиду, — обидно же отдавать в чужие руки свое счастье — пожелал ему легкой дороги. Потому что жизнь Арека сейчас зависела от случайности и везучести.
Обвинение: «А ты такой же, как все шавки беспородные — лишь бы трахаться!», разозлило. Он же не отвез любовника в поселок, не глядя на исказившее лицо гримасу боли. Не понадеялся — отлежится, отдышится... как-нибудь. Доставил к назначенному месту встречи, проверил, нет ли лишних глаз, и только тогда сунулся в парк, к Вальтеру.
«Ладно... чтобы он там не говорил, лишь бы к врачам довез».
Злость поутихла, и Александр, после недолгих размышлений, вернулся на дачу. Холодный домик оставался единственным относительно надежным убежищем — можно было отсидеться в тишине и покое, допить стоявший на подоконнике коньяк и поразмыслить о планах на будущее. Подаренные документы Саша решил оставить на крайний случай. Переходя на нелегальное положение, пользуясь фальшивками, он автоматически пре-
ступал закон. А сейчас его могли обвинить разве что в нарушении трудовой дисциплины — прогулах. Доказательств поездок сквозь Врата у местной полиции наверняка нет... разве что
разыскивают, как свидетеля по делу об убийстве Рихарда. Но Арек несколько раз повторял, что его показания суду не нужны.
Ответа на вопрос «что делать?» Александр так и не нашел.
Ни на трезвую голову, ни в алкогольном тумане. Он провел ночь, обнимая подушку, сохранявшую запах Арека, наутро умылся холодной водой, кое-как привел себя в порядок и снова поехал в город.
Ему казалось, что засада, или просто какие-то неприятности будут ждать его на заправке. Но обслуживающий персонал скользил по нему равнодушными взглядами, не раздавалось ни окликов, ни требований предъявить документы — от внезапно
возникших полицейских — и это одновременно пугало и вселяло
смелость. Это значило, что стоит плюнуть на неприятные предчувствия и рискнуть. Как тогда, на дороге, ведущей в Нератос.
Саша поколесил по городу, завернул к себе домой и собрал сумку — белье, одежда, ноутбук, радиоприемник. Оглядел квартиру, мысленно поблагодарил тетю за наведенный порядок, отключил холодильник и, посетив пару продовольственных магазинов, поехал все в тот же дачный поселок.
Почему-то верилось в чудо — Арек вернется туда, именно туда. Приедет, бросит машину у дамбы, пройдет по дорожке к дому, стукнет в кухонное окно, и на вопрос: «Кто там?» ответит рифмованной лагерной прибауткой. Улыбнется, наклонит голову и спросит свое: «Не ждал?».
И бог с ним — не поверит, что ждал, и не надо. Ведь даже самому себе невозможно объяснить, на что надеешься. На то, что Эрлих расщедрится, и снова отпустит бывшего наместника на Таган — отгулять пару дней перед отсидкой или казнью, и всласть попрощаться с любовником?
«Не выпустят его больше за Врата. Но мне все равно, где коротать дни. Проживу, пока не будет каких-то известий...
можно раз в два дня в город за газетами выезжать... или там, или по радио какие-то новости, да промелькнут. А потом, когда буду знать, что всё кончено...».
На «потом» планы и рассуждения заканчивались. И Александр, прогоняя гнетущие мысли, начал жить сегодняшним днем. Он изматывал себя физическими нагрузками — таскал из
леса поваленные стволы небольших деревьев, коряги, пилил,
колол их на дрова, расчищал тающий снег, латал дыры в заборе...
Нашлось, куда приложить руки.
«Тетя наверняка останется довольна. Поленница под навесом — как на выставку».
Отработав смену — как в былые лагерные времена — Саша
наскоро готовил себе что-нибудь горячее, ел, слушая радио, а
потом заваливался на продавленную кровать с ноутбуком. Та
самая игра, в которой Арек все-таки обзавелся и цветочными
часами, и монументом от благодарного населения, здорово
усыпляла. И отвлекала от подкатывающей к горлу тоски, не
давала завыть в голос. Только сейчас стало ясно — они не
попрощались. Ведь нельзя же считать прощанием бормотание
под пристальным взглядом Вальтера? И уже не попрощаются.
Никогда.
И можно только носить потертое обручальное кольцо, и гадать — доносятся ли через Врата мысленные пожелания? Поймет ли Арек, что Александр, просыпаясь и засыпая, повторяет:
«Пусть у тебя всё будет хорошо!».
В одну из ночей Саше приснился кошмар. Удивительно четкий, яркий, напугавший эффектом присутствия. Там, во сне, он сидел в большом зале и смотрел, как судят его любовника.
На огромном экране мелькали кадры какого-то порно-ролика, напыщенные кеннорийцы в белых завитых париках осуждающе качали головами, морщились и требовали, чтобы Арека сожгли на костре. Эрлих — а председательствовал именно он — сначала отказывался утверждать приговор, но потом прислушался к Вильхельму, что-то прошептавшему ему на ухо, и все-таки подписал длинный, норовивший свернуться в трубочку пергамент.
Исполнение последовало немедленно — босого Арека, одетого в бурую лагерную робу, вывели во двор, привязали к каменному столбу, обложили связками хвороста и подожгли.
Прутья не желали заниматься огнем, чадили, удушливый дым потянуло на жаждущую зрелищ толпу, и белые парики начали разбегаться, кашляя, чихая и утирая слезы. Александр попытался воспользоваться общей суматохой и почти протолкался к столбу, но у него на пути возник Вильхельм — такой же разъяренный, как в клубе. И приказал: «Вали отсюда. Забудь. Его уже казнили».
