– Опять предательство? – презрительно сказала королева. – Сначала своих предал, теперь и тех, кого сюда привел, готов предать?
– За тебя, Омеана, я на все готов! Ты знаешь, как я тебя любил и люблю до сих пор, я не смог забыть тебя. Подумай только, что будет, если Камрин вернется? Ему ведь тоже не поздоровится.
– И ты хочешь устроить такую жизнь здесь, на своей родной земле?
– Нет, Омеана, не хочу. Я ошибался, но еще не поздно, все можно исправить. Будь моей женой, Омеана! – Фанетей опустился на колено, протягивая руки к королеве. – Подумай только: Камрин мог бы быть моим сыном…
– У тебя руки в крови, Фанетей. Слава Богу, что Камрин не твой сын. Ни одна сила не сможет меня разлучить с ним, пока сам Господь не разлучит. Образумься, Фанетей, останови солдат, и уходите отсюда.
В коридоре послышались крики:
– Эй, Фанетей! Что делать с пленными?
– Ведите их сюда!.. – речь Омеаны оборвалась наглыми и настойчивыми криками лейтенанта. В комнату ввалились несколько офицеров, толкая винтовками женщин и детей.
– Ба!.. Посмотрите, наш Фанетей на коленях, он просит милости, – воскликнул один из них с издевательским смехом.
Фанетей вскочил в бешенстве.
– Замолчите, не вам меня судить! Что вам здесь надо?
– Что с ними делать? – повторил вопрос майор, усмехаясь.
Пленные женщины и дети хотели приблизиться к Гуатру и Омеане, но солдаты преградили им путь.
– Они все молились – когда же им их Бог поможет, – с издевкой продолжал майор. – А я могу помочь тебе с твоей красавицей, Фанетей. Ты что-то долго с ней возишься. Смотри, как это надо делать…
Продолжая нахально смеяться, и, оттолкнув вставшего на его пути Гуатра, майор хотел обнять Омеану.
– Не смей даже притрагиваться к ней своими грязными руками! – взревел Фанетей.
– Да что ты, губернатор?! Я же тебе помогаю!
– Ах ты тварь! Я же сказал, убери свои грязные руки от нее! – Фанетей размахнулся здоровой рукой и одним ударом свалил майора на землю, прежде чем тот успел что-то ответить.
Рыча от злости, офицер вскочил на ноги:
– Не стояло бы за тобой наше государство. Фанетей, давно был бы покойником. Еще не родился человек, который бы ударил меня перед солдатами, – рявкнул переставший ухмыляться майор и выскочил из комнаты.
Фанетей прокричал ему вслед:
– Значит, уже родился!
Затем он повернулся к королеве и объявил:
– Ну, последнее слово за тобой, Омеана! Посмотри на женщин, детей, на еле живого короля… Скажи «да», и их никто не тронет, обещаю! Но если ответишь «нет», то в их смерти будешь виновата ты, и только ты.
– Ты не властен надо мной, презренный предатель! – вскричала Омеана. – Тебе нужна моя жизнь? Мое тело? Я его отдам тебе, но только не живым, а мертвым. Когда моя душа будет подниматься на руках ангела, холодное, безжизненное тело останется с тобой. Пусть оно тебе и повинуется. Я благодарна судьбе, что муж мой сейчас без сознания и не слышит твоих мерзких слов. Где же тот Фанетей, который когда-то протянул мне свою руку, обещая быть братом и добрым другом?..
– Сердцу не прикажешь. Все эти годы я был тебе братом и все эти годы я только и делал, что ждал и представлял, что просыпаюсь, а ты рядом со мной и я ласкаю твои волосы…
– Хватит, Фанетей! Если я и виновата во всех несчастьях, лучше возьму грех надушу, убью себя, но никогда не предам сына, короля и свой народ.
– Правильно, Омеана! Не слушай его. Если он хочет убить нас и невинных детей, пусть наша смерть будет на его совести, – поддержали королеву находившиеся здесь же христосцы. – Бог спасет наши души!
– Слышишь, Фанетей? Они тоже считают, что лучше принять смерть!
И такова была мощь и одержимость этих голосов, что Фанетей вновь почувствовал себя униженным и вновь стал угрожать:
– Прекрасно, и я начну с Тавына! Когда народ услышит о смерти их вожака, может, тогда успокоится?
В этот момент все услышали громкое конское ржание коня – видимо, солдаты громили конюшню и забирали лошадей.
– Это же голос Сураджа, – тревожно воскликнула Омеана.
И, правда, Сурадж влетел в зал, расталкивая солдат, потом встал на дыбы и громко заржал.
– Черт бы тебя побрал, лейтенант! – вскричал Фанетей. – Что за безобразие? Что делает здесь этот конь?
– Держите его! – кричал вбежавший следом офицер. – Это не конь, а зверь какой-то. Посмотри, какой конь, Фанетей! За него в Изавии не пожалеют денег на лучшем ипподроме!
Солдаты пытались усмирить животное, со свистом рассекая воздух хлыстами.
– Ага, – злорадно усмехнулся Фанетей, – мне это как раз на руку. Это же конь Камрина, и кажется, он по линии твоего Ягуара, Омеана. Я помню, когда ты подарила его Тавыну. Хороший конь! Такой породы ты нигде не найдешь, лейтенант, тем более, это конь самого принца. За него там, у вас, можно получить много денег.
– Вот это да! Я его заберу к себе! – обрадовавшийся лейтенант приказал тащить коня на улицу.
– Не торопись, – охладил его пыл Фанетей. – Не забывай, приказы здесь отдаю я. Моему терпению пришел конец, Омеана. Я знаю, как твой сын любит Сураджа, смотришь на него и представляешь Камрина, не так ли Омеана? Будешь моей женой? Да или нет?
– Нет, чтобы было тебе хорошо слышно, еще раз нет! Нет, подонок!
Но последние ее слова заглушил выстрел. Хрип вырвался из горла коня, он из последних сил рванул узду из рук оторопевшего солдата, порываясь ударить Фанетея копытами. На его сильной, блестящей черной груди не было видно раны, но второй выстрел свалил красавца на мраморный пол…
– Я не успел остановить мерзавца, – прошептал Гуатр после долгого молчания.
Все отворачивались друг от друга, скрывая слезы. Только Камрин смотрел на рассказчика сухими, горящими глазами, ожидая продолжения рассказа, и Гуатр заговорил вновь.
– Солдаты ударили меня прикладом по голове, только через несколько минут я очнулся. Сурадж был еще жив.
Омеана плакала, придерживая голову коня, она повторяла:
– Сурадж, ты хотел спасти нас вместо Камрина, он вернется к тебе, Сурадж. Никто не может вас разлучить.
Она со слезами посмотрела на целителя в надежде получить какую-нибудь надежду, но тот безнадежно покачал головой. Сурадж тихо лежал, время от времени его тело вздрагивало. Он всей грудью вобрал воздух, и крупные капли слез потекли из его потухающих глаз.
– Это очень низко, Фанетей! – произнес лейтенант, выйдя из оцепенения, и приставил пистолет к голове коня. – К сожалению, это сейчас единственное лечение от мук.
Выстрел оборвал и так угасающую жизнь Сураджа.
Омеана, схватив себя за волосы, рыдала. Арадана поспешила успокоить ее, никогда еще женщины не выглядели такими подавленными. Лейтенант вышел, приказав убрать труп коня.
Фанетей безумными взглядом проводил солдат, выполнявших распоряжение лейтенанта, затем достал из кармана пузырек с каким-то снадобьем и высыпал себе в рот – очевидно, он успел пристраститься принимать возбуждающие препараты за время своего пребывания в большом мире.
– Готов поспорить, с кем угодно, Омеана, что ты сейчас думаешь о сыне! – молвил он, скривив лицо. – Вполне возможно, он мог оказаться на месте Сураджа!
Омеана взглянула на Фанетея так, словно бы видел его впервые.
– Боже, и это тебя я могла называть своим братом?! – потрясенно сказала она. – Не думала, что ты можешь так низко пасть. Да ты просто болен, позволь мне тебе помочь. Отправь солдат назад, а целитель тебе даст успокоительное. Завтра тебе станет лучше.
– За меня не переживай, я спокоен. Дай обниму тебя. Давай уедем отсюда далеко-далеко. Я обещаю, что ты будешь счастлива со мной, будешь хозяйкой моей жизни, моей души!
– Не подходи! – отпрянула Омеана. – У тебя, похоже, уже души-то и не осталось!
Христосцы решительно выступили вперед, готовые защитить свою королеву, но Фанетей приставил меч к шее Тавына, лежавшего на диване и прошипел:
– Я не шучу, Омеана, брось свой платок передо мной, я его подниму, и мы с тобой уходим. Тогда твой Тавын и все остальные останутся живы.
– Ты хочешь обесчестить меня перед всеми, но ты опоздал, мой платок лежит на ране мужа. Я осушила его рану, так что свой платок я бросила перед Тавыном раньше. Я люблю его душой, телом и разумом. А если бы твоя любовь была настоящая, ты бы не причинил мне боли и не просил невозможного. Любящий человек никогда не позволит любимому испытывать боль и муки. Поэтому не говори о любви, предатель! Неужели ты думаешь, что я дам тебе возможность показать мне отрубленную голову Тавына, слезы детей и женщин?
– А кто же мне помешает? Уж не ты ли?
– Я, Фанетей! Я! Твоя рука никогда не коснется меня. Я возьму на себя грех раньше тебя, убью себя, чтобы не видеть невинную кровь, безумие твое. А на небесах Бог простит меня!
Она быстрым движением выхватила из-под складок одежды небольшой кинжал и вонзила себе в грудь. Это произошло столь неожиданно, что никто и глазом не успел моргнуть.
