– Что ты, Камрин, позволь остаться с тобой! Ты прекрасно знаешь, что я здесь ради тебя. Я ведь знаю, как тебе плохо… – девушка подошла ближе и крепко обняла его.
Камрин хорошо сознавал, насколько он для нее дорог, и что Афра страдает вместе с ним. Не в силах больше сдерживаться, он смягчил тон.
– Ты всегда умела успокоить, – мягко сказал он. – Прости, если я нагрубил тебе. Смерть Сураджа просто потрясла меня… Невинное животное, мне так его не хватает, мы выросли вместе, он мне был другом. Я мог поговорить с ним по душам, он меня понимал, как человек. О чем не мог матушке сказать, спокойно делился с ним. Хорошо, что мать начинает выздоравливать, а то я совсем сошел бы с ума. Я очень люблю своих родителей. Как назло, и от Ангелы нет известий. А тут еще весь этот кошмар. Ты меня немного успокоила, но забыть случившееся я не в силах, оно навечно врезалось мне в память…
Всю ночь Камрин не мог сомкнуть глаз, беспокоясь за здоровье матери. Заглядывая к ней в спальню, он видел отца в глубокой тоске. Тавын выглядел совершенно беспомощным, жалким, и эта безнадежность пугала Камрина. Он не мог взглянуть в глаза отцу и каждый раз выходил из покоев с низко опущенной головой. Видеть всегда жизнерадостного, энергичного короля в такой безысходной грусти было непривычно и страшно.
Сумерки рассеивались, а дождь все лил, всю ночь напролет шумел и шумел он, до самого утра, и после короткой передышки вновь принялся поливать. Воздух был пропитан влагой.
Камрин пребывал полной нерешительности. «Наверное, все уже собрались на кладбище, – думал он. – Отец с молитвой отправляет Фанетея в последний путь. Неужели священник мог его простить?» Решив, наконец, что он должен там присутствовать, Камрин встал с кровати и, подойдя к окну, громко проговорил:
– Ну что ж, если люди простили его, то и Бог простит. И если все решили забыть боль, значит, я тоже должен.
Неотрывно всматриваясь в нависшие тучи, он не мог понять, почему небо так плачет: ему жаль Фанетея, или крови христосцев, или оно не хочет принять грешника, и держит на него обиду? И что-то вдруг шевельнулось в его душе, и он ясно понял: он – христосец, он – человек, а человек должен уметь прощать!
Камрин решительно набросил плащ и вскоре уже шагал по поросшим высокой травой и осенними цветами склонам, омываемым дождем.
Обряд погребения уже подходил к концу, когда Тавын увидел приближавшегося сына и, кивнув на стоявший радом с могилой гранитный крест, сказал:
– Установи его, сынок. Ты не успел бросить в его дом цветы и попрощаться, поставь тогда этот крест. Это будет означать, что ты его простил, и его душа будет спокойна. Я очень рад, что ты пришел, значит, мы с твоей матушкой вырастили не только достойного сына, но и разумного человека. Посмотри на его родителей, они убиты горем, и здесь дело не только в смерти сына, но и в понимании, в доброте и верности христосцев. Во всем, что произошло, они считают виноватыми себя. Но христосцы, уважающие обычаи, материнскую седину и верящие в любовь, доказали им, что они ни в чем не виноваты. Их Фанетей был тоже христосцем, несмотря на совершенное им безумие, на которое его попутал сатана, он смог умереть достойно. Конечно, по его вине погибло много людей, но он смог закрыть своим телом любимого человека.
– Народ собрался сюда не только из-за него, но и из уважения к его родителям, из уважения к нашей вере и любви к Иисусу Христу, – сказал священник, тихо подойдя сзади. – Простишь врага своего, будешь прощен и ты!
Камрин глубоко вздохнул и поклонился священнику. От волнения руки его дрожали, он чувствовал на себе пристальное внимание присутствующих. Подняв голову, юноша встретился взглядом с матерью Фанетея. В ее глазах сквозь боль светились доброта, горячая благодарность, любовь и восхищение за свой народ, но Камрин не нашел в себе сил ободряюще кивнуть ей и отвел взгляд.
Под оглашение молитвы и благословения священника стоявшие у могилы мужчины закрыли крышку гроба.
– Не торопись, прошу, отец Ранес! – в тишине прозвучал голос материи Фанетея.
Седоволосая, сгорбившаяся женщина, опираясь на трость, подошла ближе, подняла глаза, посмотрев на Камрина, потом на могилу сына.
– Я понимаю, у всех горе, – сказала она. – Вернее, это наше общее горе. Мне очень тяжело просить об этом, но я скажу. Отец Фанетея не хочет, чтобы я об этом говорила. Он не считает сына достойным христосцем, держит у себя его меч. Ты же знаешь, сынок, наши обычаи. Конечно, я не оправдываю его, но я мать и хочу, чтобы его душа полностью обрела покой. Ведь его простили все христосцы, даже король и королева. Дай Бог ей здоровья, Господи! Камрин, сынок, возьми меч Фанетея и своими руками вложи в гроб. Мы проводим его как христосца, а там Господь всех рассудит. Все же он умер, спасая жизнь королевы и остальных, значит, в минуту смерти душа его не забыла, что он христосец. Я уже старая, как и муж, и скоро Бог позовет нас к себе, там он и рассудит нас за наши поступки. Ты еще молод, Камрин, но когда создашь семью и будешь иметь детей, ты отдашь им всю свою любовь, и даже если они не будут достойны этого, то все равно будешь любить их бесконечно. Дай Бог тебе милосердия. Надеюсь, ты поймешь мать, которая смиренно просит тебя о снисхождении.
Потом она подошла к мужу.
– Дай, меч сына, – она протянула руки. – Отдай, добрый мой. Разве не видишь, никто не держит зла, отдай!
Отец Фанетея постоял, крепко сжимая губы, на его щеках играли желваки, а потом молча, дрожащей рукой, протянул меч жене, а та передала его Камрину. Тот хорошо понимал, что не имеет права отказывать матери, тем более что весь народ ей сочувствует.
– Конечно, матушка, ты права. Он действительно умер, как христосец, и в последнюю минуту изгнал из души сатану, – печально улыбнувшись, юноша поцеловал ее морщинистые, сухие руки. Опустившись на колени, Камрин приоткрыл крышку гроба и опустил туда меч.
Ритуал погребения завершился громкими молитвами. Все христосцы стояли на коленях, обращая взор к небу, усердно прося о прощении Фанетея и остальных погибших христосцев.
Полковник и его люди тоже присутствовали на погребении, но держались в стороне и лишь издалека наблюдали за всем происходящим. Осенив себя крестным знамением, они салютовали в честь погибших христосцев.
Камрин чувствовал позади себя теплый пристальный взгляд. Мать Фанетея подошла к нему и со всей материнской любовью и благодарностью поцеловала в лоб:
– Бог милосерден к тебе, сынок.
Впереди стояли отец Фанетея, Гуатр, Тавын, Арадана, Афра, несколько женщин и мужчин.
– Не благодари меня, матушка, сама же сказала: мы – христосцы. Ты совсем промокла, может мне отправить вас на повозке?
– Нет-нет, сынок! Я пойду с тобой, – сказала она, держа его под руку: – Пойдем.
Народ медленно стал расходиться. Неожиданно сзади раздался голос:
– Честь имею, матушка! Мы приносим свои соболезнования. Я понимаю, мы не должны были приходить, но мы тоже люди. Мы не по своей воле здесь. Дождь не перестанет, позвольте вам помочь – машины готовы. Позови своих людей, принц, пусть они тоже сядут.
– Да, сынок, дождь не перестанет, – сказала старая женщина. – Наверное, это плач наших христосцев. В этой земле ведь и ваши похоронены, чужеземец, за их души мы тоже молились. Мы, христосцы, постараемся забыть плохое. Иди домой, не мокни. Хотя где твой дом? Наверное, где-то далеко и тебя ждет мать, переживает за твою жизнь. Уезжайте, сынок, уезжайте отсюда совсем. Хватит крови. Ваша беда в том, что вы не хозяева своей жизни. А за нас не беспокойся. Никто не сядет в вашу машину, даже и не стоит просить.
Услышав эти слова, полковник молвил:
– Ну что ж, тогда мне здесь нечего делать, мы поедем. Будь здорова, мать.
– С Богом, сынок!
Полковник направился к машине, но остановился.
– Завтра зайди ко мне, Камрин. Нам нужно обо всем поговорить. Я буду ждать. – Он подошел к машине, поправил фуражку и скомандовал: – Поехали, лейтенант Марден.
Молодой офицер посетовал:
– Похоже, они нас ненавидят. Их предлагают подвезти, а они даже не смотрят!
– А ты ждал, что они бросятся к нам с цветами? Разве мы мало убили их людей?
– Но это война. Наши тоже погибли, и похоронены на чужой земле.
– Вот именно, на чужой! А кто нас сюда звал?
– Был же приказ!
– Да, в этом и есть наша общая беда, – вздохнул полковник. – Приказ! А ты обрати внимание, как они живут – без приказов и без проблем. У них единственная проблема – не обидеть друг друга. Поехали! – Он сел в кабину, с силой захлопнув дверцу.
Заурчали моторы, и машины через несколько минут скрылись за пеленой дождя.
Вернувшись домой, Камрин сразу решил навестить мать, но отец велел ему сначала переодеться и привести себя в порядок, чтобы не расстраивать мать. Камрин не стал спорить, улыбнулся и ушел.
Когда возлюбленный сын вошел в комнату матери, она уже сидела в постели, опираясь на множество подушек, и выглядела гораздо бодрее, нежели накануне.
