Следующие дни не отличались друг от друга. Сплошная серая череда. На исходе недели они проехали мимо лужи, подернутой ледяной коркой. Солнечная переполошилась, словно увидела чудовище. Пришлось объяснять, что такое лед. Но она так и не поняла, как вода может быть твердой.
Каждый километр пути отдалял их от юга и от солнца. Девушка ловила его скудные лучи, выставив ладони из окна кареты. Часами она сидела неподвижно. И все равно ей было все хуже и хуже.
Кожа приобрела землистый оттенок, движение сделались заторможенными, словно она не спала несколько суток и неимоверно устала. Щеки ввалились как от голода. Элай лихорадочно припоминал все, что знал о солнечных. Вроде они способны есть пищу людей. Но приносит ли она насыщение или без солнца они обречены?
Он заставлял Аурику есть, да толку было мало. Она все больше спала. И сон ее походил на обморок. Порой Элай не мог ее добудиться, как ни старался. В такие минуты ему становилось по-настоящему жутко. Он нащупывал пульс у нее на шее. Сердце билось, но слабо. Элай гадал, долго ли ей еще страдать.
Невозможность исправить ситуацию, вырвать Аурику из плена изводила его. Все попытки бежать разбивались о стену из шестерых охранников. Крепкие попались парни. И дело свое хорошо знали. Элаю в одиночку ни за что с ними не справиться.
Когда они пересекли невидимую границу северного края, и солнце окончательно скрылось за горизонтом, Аурика утратила последние силы. Невыносимо было следить за тем, как она угасает. Впервые Элай чувствовал себя беспомощным. О том, чтобы вернуть Аурику туда, где светит солнце, можно забыть. Необходимо было придумать другой способ поддержать в девушке жизнь. И быстро.
С тех пор как солнце в последний раз показывалось на небосклоне прошло три дня. Последние сутки Аурика не приходила в себя. Элай совсем отчаялся. В страхе за жизнь солнечной он забыл все правила, которые она требовала соблюдать.
Пересев к девушке на сиденье, он пытался привести ее в чувства: хлопал по щекам, брызгал в лицо водой из фляги. Ничего. Даже ресницы не дрогнули. Он держал ее обмякшее тело — прекрасная, сломанная кукла. Встряхнул ее, рука девушки безвольно упала вдоль тела. Рука! Элай перехватил тонкое запястье. Ажурная перчатка без пальцев скрывала ладонь. Ребенком он наслушался историй о том, что солнечные через прикосновение забирают энергию у людей. Поговаривали, они вовсю пользовались этим, чтобы продлить себе жизнь. Истории были страшными. По словам рассказчиков люди редко выживали после соприкосновения. Солнечные выпивали их досуха. В конце концов, иго солнечных пало, и одновременно соприкосновение ладоней осудили, как убийство, и объявили вне закона, запретив под страхом смерти даже в Гелиополе. Пришло время нарушить запреты. И плевать если это будет стоить ему жизни. Но прежде…
Элай дотронулся до щеки Аурики. Кто знает, что их ждет? Быть может, им обоим не суждено пережить это путешествие. Он не мог отказать себе в удовольствие узнать вкус ее губ. Нарушать, так нарушать.
Ее кожа — мягкая и гладкая. Не поцарапать бы шершавой ладонью. Он все никак не решался. Не представлял, с чего начать, как быть, к чему прикоснуться, словно он — мальчишка, впервые оказавшийся наедине с женщиной.
Невероятно медленно и осторожно он коснулся ее губ. Деликатно, едва ощутимо, после чуть усилил напор, а затем теснее, глубже, со всей тяжестью, позволив себе раствориться в поцелуе.
Главное не забывать дышать, а то недолго задохнуться. По телу пробежала дрожь. Будучи не в силах ее унять, Элай прервал поцелуй, пока не поздно. Придерживая девушку одной рукой, второй вцепился в сиденье. Как утопающий хватается за соломинку, так он ухватился за деревяшку. Жалкая попытка удержать ситуацию под контролем. Вкус Аурики пропитал его кровь, точно яд. Он был отравлен, но не искал лекарства.
— Слаще, чем я представлял, — пробормотал он.
Элай стянул перчатки, которые привык носить благодаря Аурике, а потом оголил и ее руки. Для солнечных соприкосновение — таинство. Чуть ли не более сокровенное, чем секс. Признаться, Элай волновался. В крови еще бушевали гормоны после поцелуя, но он запретил себе вспоминать о нем. У него всего один шанс спасти девушку. Пора им воспользоваться. О себе он не думал.
* * *
Жизненная энергия покидала Аурику. Утекала, будто вода из дырявого ведра. Она берегла ее, как умела — мало двигалась, почти все время спала, ела пищу низших, но все это полумеры. Без солнца ей не жить. Аурика прекрасно это понимала. Знала это и госпожа Виорика, отправляя ее на север. Аурика склонялась к мысли, что путешествие было запланированным убийством. Способом, не замарав рук, убрать неугодную.
Был всего один шанс выжить в условиях севера — черпать энергию из другого источника. Из низших. Для этого необходимо провести ритуал соприкосновения. Никого кроме Лоредана не касались ее ладони. Кожа еще хранила его тепло. Коснуться низшего после Лоредана означало осквернить его память. Уж лучше смерть.
Она все чаще выпадала из реальности. Не просто спала, а проваливалась в такие глубины, о существовании которых не подозревала. Но даже там ее окружала лишь тьма. Где же Небесный отец? Почему не заберет свое дитя? Отчасти Аурика предвкушала смерть. Наконец, она увидит мужа.
Но ее мечтам о воссоединении с любимым не суждено было сбыться. Она совсем не удивилась, когда поняла, кто этому помешал. Естественно, ее спутник. Он был послан ей, чтобы усугубить ее страдания, не иначе.
В очередной раз пребывая в пограничном состоянии между жизнью и смертью, она ощутила как мужские руки подхватили ее с деревянной лавки. Сил возразить не было. Даже разлепить веки казалось невозможным. Да и желания не возникало. Сознание Аурики словно покачивалось на волнах. Она едва осмысливала происходящее в реальности.
В ноздри ударил терпкий запах. От мужчин-низших в отличие от гелиосов пахло, как от лошадей. Ощущать его так близко, пусть и сквозь полузабытье, было необычно, но брезгливости она не испытывала. Сейчас она вообще ничего не чувствовала. Только неодолимую сковывающую по рукам и ногам слабость.
Кажется, Элай ее поцеловал, а, может, ей показалось. В любом случае это не имело значения. Ничего уже не имело значения. Аурика ускользала. Прочь от жестокого мира в объятия Небесного отца. Туда, где ждет любимый. Где всегда светло и радостно.
Внезапно ладоней коснулся ветерок. Аурика редко снимала перчатки и не привыкла к подобным ощущениям. А потом чья-то рука легла поверх ее. Ладонь прижалась к ладони, пальцы переплелись, как во время любовных утех. Прикосновение чужой кожи обжигало. Энергия сперва толчками, а потом ровным потоком потекла в тело Аурики.
Энергия была чуждая. Не гелиоская. Но хуже всего были мысли и эмоции, которые она несла с собой. Аурика попыталась отдалиться, прервать контакт, но ее руку лишь сильнее сжали.
До тошноты, до спазмов в желудке отзывались в ней переживания человека. Его детство, юность, последние годы — все пронеслось перед мысленным взором. Она прожила с ним каждое мгновение. И не как сторонний наблюдатель, а как непосредственный участник, видя и чувствуя все, что видел и чувствовал он.
Вместе с ним она познала горечь обиды на мать и весь женский род, пережила первое убийство и муки совести, осознала свое место среди воров и убийц. С ним страдала от одиночества и черствела душой.
Его глазами она смотрела в спину уводимому на казнь Лоредану, а после едва не умерла от кровопотери. Она была там, когда он имел служанку из трактира. Затем ее чуть не испепелило солнце Гелиополя. Его губами она целовала себя.
Теперь она знала о нем все. И то, что он должен был убить Лоредана в подворотне, но пожалел, вспомнив его молодую жену. И то, что выбирая между ними двумя, ни секунды не колебался. И то, что готов был ради нее на все. Это и напугало Аурику, и восхитило.
Она помнила соприкосновение с Лореданом, словно оно было вчера. Его любовь походила на воды озера — спокойные, обволакивающие, дарующие тепло. В нем была нежность и стабильность. Чувства низшего страшили напором. Они были сравнимы с горной рекой — резкой на поворотах, бурной, стремительной, сметающей все на пути.
Это и многое другое впитала Аурика вместе с энергией и пропустила через себя. Что-то прошло насквозь, что-то навсегда отложилось в ней. Но когда спустя пару минут Аурика открыла глаза, она уже не была прежней. Отныне и навеки часть в ней принадлежала Элаю.
После возвращения в лагерь Валум не отпускал Джеймса от себя, зачислив его в герои. Первый магистр пребывал в прекрасном настроении. Победа в войне была близка, как никогда. Гибель владыки превратила безжалостное войско снежных в паникующую толпу. Они походили на разоренный улей — жалили без разбора и зачастую мимо.
Валум перешел в наступление. Его солдаты гнали снежных в лес, вылавливали по одному и уничтожали. Джеймса не пускали на поле боя, и он наблюдал за творящимися бесчинствами с холма. Он бы ни за что не сознался в этом Валуму, но ему было жаль снежных.
