Валум не обрадовался его визиту. Первый магистр уже вовсю строил планы по захвату земель снежных. Мальчишка с его идеализированным взглядом на жизнь и наивными мечтами о мире отвлекал. Он что-то лепетал о том, что снежных на их территории не одолеть, что солдаты умрут от обморожения еще до того, как доберутся до Мораны. Валум слушал в пол уха. Парень не знал главного — он принял решение и с пути не свернет.
— Это все? — поинтересовался он, когда Джеймс умолк. Тот кивнул. — Теперь послушай меня. Судьба редко преподносит нам подарки. Учись ими пользоваться.
— Но разве не вы мечтали о мире? — мальчишка оторопел. — Не вы ли приказали казнить солнечного и его жену только за то, что он был против мира? А сейчас ведете себя как он.
— И что с того?
— Но, — он обиженно поджал губы, — это нечестно.
— Совсем эта белая бестия тебе мозги запудрила своей честью, — Валум пригладил бороду. — Там, где дело касается борьбы за выживание, чести нет. За жизнь бьются как животные — грязно и без правил. Да, я приказал убить солнечного, потому что он мне мешал. И дурочку его без колебаний на тот свет отправлю, коли не будет вести себя благоразумно. За ней вслед пойдет и снежная, если я решу, что она мне нужнее мертвой, нежели живой, — первый магистр подался вперед. — И тебя не пощажу ради правого дела.
— Вы так уверены, что ваше дело правое? — мальчишка смотрел на него с сочувствием.
Нашел, кого жалеть. Валум фыркнул. Пусть лучше о себе побеспокоится.
— Довольно, — он махнул рукой. — У меня масса дел. Некогда твою трескотню слушать.
Джеймс топтался на пороге. Странные мысли его одолевали. Одна снежинка ничего не весит. Она легкая, как пух. Но собравшись вместе снежинки в состоянии задавить человека своим весом. Так и ложь — одна маленькая ничего не значит, но она влечет за собой еще неправду и еще. Скапливаясь, ложь способна погрести под собой человека. И лишь правда способна принести облегчение.
В итоге Джеймс заявил:
— Это я помог солнечной бежать. Я бы и мужа ее спас, но опоздал.
Валум поднял глаза от карты. Он не ослышался? Мальчишка только что сознался в предательстве.
— После всего, что я для тебя сделал? До чего неблагодарный народ пошел. Ты мне как сын был.
— А вы мне, как отец, — сказал парень, а в голосе такая горечь, что даже во рту у Валума терпко сделалось.
Нельзя привязываться. Сколько раз он себе это твердил. И опять дал слабину, проникся к мальчишке. Что-то увидел в нем, а ничего там нет. Одна глупость на пару с деревенской простотой. Что с ним теперь делать?
— Ты хоть понимаешь, что тебя казнят? Не мог язык за зубами держать?
Мальчишка в ответ лишь нахмурился.
— Солнечная твоя, кстати, не далеко убежала, — Валум устало потер виски. — На днях в лагере будет.
— Зачем она вам?
— Не твоего ума дело. Даже если отвечу, все равно не поймешь. Ступай в свою палатку, не хочу тебя видеть. Завтра решу, что с тобой делать.
Валум проводил мальчишку взглядом. Жаль. При должном воспитании из него мог выйти толк, да, видно, не судьба. Придется избавиться, а не то своей порядочностью все планы ему перечеркнет.
Джеймс добрался до палатки бегом. Медлить было нельзя. Первый магистр ясно дал понять — его дни сочтены. А без него Дейдра долго не продержится. Валум уже несколько раз пытался ее убить, и только Джеймс его останавливал. Кто кроме него заступится за снежную?
Влетев в палатку, он окликнул Дейдру. Едва она вышла со своей половины, схватил ее за плечи и зашептал:
— Ты должна бежать. Немедленно.
— Что стряслось? — она занервничала.
— Валум хочет нашей смерти. Не казнит прямо сейчас только потому, что ему некогда отвлекаться на нас.
— Бежим вместе, — она дернулась, будто собралась обратиться в бегство сию секунду.
— Нет, я должен остаться. Валум сказал, на днях привезут солнечную. Не знаю, что он хочет с ней сделать, но точно ничего хорошего.
— Причем тут какая-то солнечная?
— Долго объяснять, но уйти я не могу. Да и куда мне идти? Твой народ чужой для меня.
— Так значит это все. Конец, — на глаза Дейдры навернулись слезы — маленькие льдинки.
— Нет, что ты. Это только начало. У тебя столько всего впереди. Я верю, ты сможешь примирить наши народы.
— Но я не хочу, — она упрямо покачала головой. — Не хочу без тебя.
— От меня все равно мало толку. Я деревенский дурачок. Ничего не знаю, ничему не обучен.
— Не правда, — холодные пальцы коснулись его щеки. — Ты замечательный. Самый лучший для меня. Без тебя я бы пропала. И пропаду.
— Уже нет. Ты теперь сильнее, чем была. Не просто воин — владыка.
Джеймс легонько коснулся ее губ. Хотел отстраниться, но она не дала. Поцеловала будто в последний раз. А, может, и правда в последний. Кто знает, доведется ли свидеться? Прижалась всем телом, аж до хруста в костях. Точно хотела врасти в него, чтобы навсегда вместе. Да только не судьба.
Для морейцев секс мало значил. Он был возможностью продолжить род. Семьи у них создавались как союз воинов. Любовь осуждалась за слабость. Нежность, страсть, прочие эмоции все считалось лишним. Тем поразительнее были чувства Дейдры к Джеймсу. Она плавилась в его объятиях, как снег. Ей завладела сладкая истома. Она действительно ощутила слабость — в коленях, в руках, во всем теле. Но та же слабость были источником силы, зарождающейся в сердце огненным вихрем.
На этот раз Джеймс прервал поцелуй и удержал ее за плечи на расстоянии вытянутых рук. Боялся, если еще раз поцелует, он сдастся. Уйдет за ней в лес. Но как же солнечная и Элай? Погибнут без него. Нельзя ему уходить.
Она выскользнула из палатки, приподняв ее задний край. Джеймс тем временем отвлекал охрану. Болтал без умолка, чтобы не услышали ее шагов, хотя слышать было нечего. Двигалась Дейдра бесшумно, точно и вправду не принадлежала к миру живых.
А спустя два часа его по приказу Валума доставили на смотровую площадку на холме. До горизонта черным морем раскинулся лес. Обычно хранящий молчание, нынче он был полон жизни — крики снежных и бой барабанов летели над деревьями, вспугивая птиц.
— Что происходит? — спросил Джеймс у ближайшего солдата.
— Снежные хоронят владыку.
Джеймс не видел Дейдру. Она давно скрылась среди деревьев, даже следов ее не осталось. Но он точно знал — она там. Стоит среди сородичей. Они радуются ей и бьют в барабаны, праздную пришествие нового владыки.
Оказывается, без солнца можно жить. Правда жизнь эта будет сплошной мукой. Теперь Аурика понимала, почему соприкосновение ладоней с низшими запретили, а между гелиосами сократили до минимума. Разговоры о таинстве обряда, о переменах, которые он сулит, не пустая болтовня. Поэтому в стародавние времена гелиосы, если и брали энергию у низших, то выпивали их досуха. Стоит ладоням соприкоснуться, пути назад не будет. Только смерть может разъединить то, что скрепила энергия жизни.
Что же ты наделал, низший? У Аурики теперь было всего два пути — убить его, забрав всю энергию и тем самым разорвав связь, или разрешить ему жить, позволив связи окрепнуть.
Она как будто прожила вторую жизнь такую отличную от собственной. Впитала и пропустила через себя чужую боль, а после взглянула через призму этой боли на свое существование в Гелиополе — бабочка, беспечно порхающая с цветка на цветок. Пустышка — вот кто она. За что только Лоредан ее полюбил?
После того, как Элай отдал ей энергию, в Аурике что-то переменилось. Она больше не могла называть его низшим. Ведь отныне он был пусть не самой любимой, где-то малоприятной, но ее частью. Хотела того Аурика или нет, а с этим приходилось считаться. Но понимал ли сам Элай, что натворил? Как глубоко пустил в ней корни?
— Что ты почувствовал? — поинтересовалась она едва пришла в себя после их первого соприкосновения.
— О чем ты? — напрягся Элай.
— Когда мы соприкоснулись ладонями, ты ощутил что-нибудь?
— Прикосновение твоей кожи, — неуверенно ответил он.
Аурика с облегчением выдохнула. Он не проник в ее мысли. Низшие не способны брать энергию у солнца и других существ. Они могут лишь отдавать, а потому не в состоянии прочитать чужие чувства.
Но Аурику волновало и кое-что другое. Горькой правдой теперь ей виделись слова госпожи Виорики. Та звала ее бесполезной куклой и была права. Ничего кроме внешности в ней нет.
— Скажи, — обратилась она к Элаю, — что хорошего есть во мне. Только ни слова о красоте.
Она думала, он будет юлить или долго искать ответ, но Элай заговорил сразу:
— Ты добрая.
— Уверен, что говоришь обо мне? — вскинула она брови. — Я едва не бросила тебя умирать у костра.
— Все иногда заблуждаются. Но ведь ты передумала и спасла меня. И беспокоилась за меня в Гелиополе. А еще ты честная, веселая, настоящая, смелая. Солнце не только в твоих волосах и глазах, но и в твоих мыслях и чувствах. Ты будто светишься изнутри, делая все вокруг себя чище и светлее.
