Словно черная смоль на траву пролилась,
Кровь забрызгала руки убийц.
И тогда даже мать от сынов отреклась,
Перед Воином падая ниц…
Умирающий, истекающий кровью Воин проклял своих убийц. Он обрек их души на вечную жизнь, на мучительные странствия меж двумя мирами: этим и Бездной. Так появились Двуживущие.
Через трое суток Воин скончался. И в то же мгновение испустил дух и Демон. Оборвалась пуповина, что связывала созданий Бездны. Нить, которая делала их единым существом.
Вернулось на небо освобожденное Солнце…
Вы не видите счастья, живя на свету, Ваши ночи короче дня. А когда вдруг решите, что попали в беду, Вы тогда вспоминайте меня…
Седой бард опустил голову на грудь. Смолкли струны. Замер карлик. Молчали слушатели, невидимые в темноте комнаты… Пауза затянулась, но никто не решался нарушить тишину. И вдруг Сказитель тихо-тихо продолжил:
Ваше небо черней воронова крыла…
Он не шевелился, стоял неподвижно – руки сложены на груди, лова опущена, лицо спрятано. Казалось, что он не поет, что освободившаяся Песня каким-то образом продолжает существовать сама по себе, независимо от человека, давшего ей начало…
Ваше небо не знает звезд…
Голос становился все тише. Замирал. Слушатели невольно затаили дыхание, чтоб не упустить, нечаянно не заглушить кончающихся отзвуков Песни.
А бездонная ночь никуда не ушла…
Обессилевший голос растворился в тишине… Глеб долго ждал последнюю строчку. Ждал, слыша стук своего сердца. И все вокруг ждали.
Но ее не было…
Старец поднял голову и, не сказав больше ни слова, направился к двери. Соскочил со стула карлик, так похожий на ребенка, побежал за Сказителем, на ходу пеленая, кутая в тряпки свой музыкальный инструмент.
Дверь распахнулась с оглушительным грохотом, и ночь ворвалась в комнату, набросилась на огонь в камине, едва его не задушив. Дверь захлопнулась. Стало еще темней.
Люди молчали. Они все еще слышали проникновенный голос Сказителя и все ждали, ждали последнюю строчку.
Но старец ушел. Баллада оборвалась.
А не произнесенная вслух фраза еще витала в воздухе. Она была здесь, совсем рядом – все это чувствовали, им даже казалось, что они вот-вот ее услышат. И боялись спугнуть… j
Потом кто-то тихо вздохнул.
Кто-то кашлянул, скрипнул стулом.
Люди выходили из оцепенения.
Хозяин зажег от огня в камине лучину, обошел с ней все светильники. Вновь в комнате стало светло и тесно.
Глеб выглянул в темное окно и удивился тому, как быстро и незаметно пролетело время – уже стояла глухая ночь. Кто-то потянулся к остывшему мясу, забулькало наливаемое в кружку пиво.
– Как тебе? – спросил Глеб, толкнув товарища в бок.
– Что именно? – Коготь почесал затылок, окинул взглядом наполовину разоренный стол.
– Сказитель.
– А… Ну, это… – Маг сконфузился. – Я, значит, того… Подремал маленько, пока вы тут… слушали…
Глеб даже не нашелся, что на это ответить. Он лишь возмущенно покрутил головой и развел руками.
– Ладно, пойдем спать. Скоро снова в путь… Помнишь наш номер?
– Пятнадцать.
Они с немалым, трудом выбрались из своего угла – где-то пришлось лезть по столам, где-то – чуть ли не под столами. Хозяин проводил их за штору, на второй этаж. Показал комнату, с поклоном принял деньги и ушел…
– Ты видел, как он светильники погасил? – спросил Коготь, расправляя свою кровать.
– Да, а что?
– Это не магия. Я бы почувствовал.
– Что-нибудь вроде ультразвука. Звуковые колебания, которые человеческое ухо не слышит.
–Может быть… Все запер?
–Да.
– Ну, спокойной ночи.
– Увидимся завтра.
На следующий день, уже в дороге, Глеб как мог пересказал сказание старца, которое так бессовестно проспал Коготь. Кое-что пересказал дословно, стихами, но большую часть пришлось рассказывать в прозе. Он попытался напеть несложный мотив баллады. И разочарованно махнул рукой, понимая, что вся прелесть сказания заключалась не в музыке и не в стихах, а в божественном, необычайно красивом, богатом, мощном голосе Сказителя. В интонациях и оттенках, в его поистине безграничном диапазоне.
Коготь, внимательно выслушав восторги товарища, истолковал легенду на свой лад.
– За что они нас не любят? – спросил он.
– Кто не любит? Кого это – «нас»?
– Одноживущие. Нас – Двуживущих.
– Ну-у… – Глеб задумался. – А с чего ты взял, что они нас не любят?
– Как же… Мы вроде прокляты. Руки, значит, замараны кровью… И вообще, неужели это их собственные мысли? Они же не могут думать так, как это делаем мы, настоящие люди. Их мысли – лишь удачная имитация. Обман.
– Знаешь, я нахожусь здесь, в Мире, значительно дольше тебя. И, сталкиваясь с разными людьми, беседуя с Одноживущими, живя среди них, я иногда вдруг представляю, что все это уже Давным-давно не имитация. Я думаю, а что, если все здесь живет Уже независимо от нас? Существует ради себя, думает о себе, осознает себя. Думает по-настоящему, размышляет, мыслит… Вот он – искусственный разум. Да что там разум – целый искусственный мир, который мы невольно создали, развлекаясь… И когда я так думаю, мне становится по-настоящему страшно.
– Ерунда! – фыркнул Коготь.
– Почему?
– Все это, – маг широко развел руки, охватив и горизонт, и небо, и дорогу, и солнце, и окружающие перелески, и деревеньку, показавшуюся впереди, – существует только внутри компьютеров. В сетях. Электрический ток и эти… как его?.. электромагнитные волны и импульсы.
– Но ты-то сейчас кто? Или, вернее, что? Вот в данный момент, здесь, в Мире.
– Хочешь сказать, что я такой же, как и они?
– А разве нет?
– Не знаю. Думаю, что нет. Уверен в этом.
–А я вот уже ни в чем неуверен.
Коготь с сочувствием посмотрел на друга. Сказал:
– Постарайся-ка об этом вообще не думать. А то ведь можно и с ума сойти.
– Стараюсь. Изо всех сил стараюсь.
– Вот и хорошо… И все же, почему они нас не любят?
Последняя встреченная ими деревня осталась далеко позади. Все чаще стали попадаться протяженные сумрачные ельники, где днем было до жути тихо, а ночами завывали волки и ухали глазастые совы, в своем бесшумном полете похожие на призраков. Дорога в таких местах с трудом протискивалась меж столетними деревьями, и путникам неоднократно приходилось подныривать под косматые, поросшие сивым мхом лапы и перешагивать через поваленные стволы. Они спали урывками, по два, по три часа. Когда один отдыхал, второй дежурил, охраняя товарища. Потом менялись. По мере продвижения на север становилось все холоднее. Костер согревал лишь обращенную к огню сторону тела, а все остальное мерзло, и во время ночных дежурств Глебу приходилось периодически вставать и разгонять кровь физическими упражнениями, размахивая копьем и вспоминая уроки Уота. Когтю было легче – он окружал себя десятком магических огней, плавающих в воздухе, и, блаженствуя, грелся, лишь изредка выписывая посохом замысловатые фигуры, чтобы подпитать магией затухающее пламя.
