Шли дни, постепенно возбуждение Бориса, связанное с тем памятным разговором, стало угасать. Он даже начал забывать, о чём говорили на подстанции. Все затронутые проблемы стали казаться надуманными и незначительными. Пришедшее потепление, а с ним за компанию и метели, будто смыли тревожность и дурные мысли Бориса.
Прошла неделя после того разговора, за ней — другая, такая же непримечательная, как и первая. Цикл «дом-работа» с небольшим включением простых человеческих радостей в виде редкого общения с Людой или застольями с товарищами по работе затянул в себя и не давал вырваться, выглянуть за его пределы.
Саша появился только через месяц, похудевший и осунувшийся после болезни. Ничто в нём не выдавало того язвительного и остроумного парня, который недавно так взбудоражил нашего героя. Он стал на удивление тихим, медлительным и исполнительным. Борис хотел поговорить с ним о болезни, о прежнем разговоре, но снова как-то не получалось, не складывалась подходящая ситуация. Тем более что Саша работал теперь в другой смене.
Всё стало постепенно забываться. Но Борис стал замечать, что в шахте испытывает тревогу. То ли не совсем ещё прошедшее воспоминание об их памятном разговоре не давало покоя, то ли что-то другое? В голову периодически лезли всякие странные мысли об отношениях с Людмилой, о бессмысленности и убогости их существования. Иногда, когда он сидел на подстанции, для него становилось совершенно очевидным, что теряет лучшие годы, занимаясь никчемной, отупляющей работой, которая кроме зарплаты не даёт ему ничего. Что досуг свой проводит, если не считать Люды, с недостойными людьми. Что жизнь в небольшом, забытом Богом городке на Севере — совсем не то, о чём он мечтал ещё недавно и к чему следовало стремиться.
Несколько раз он даже решал, что надо немедленно всё изменить. Выходил с твёрдой уверенностью, что сейчас же начнёт приготовления к отъезду, либо срочно возобновит учёбу и вообще всё в жизни поменяет. Но за пределами подстанции магические силы бунтарства словно не действовали: после смены Борис быстро забывал о своих планах, начинал чувствовать, что его всё устраивает, а подземные мысли глупы и вредны!
Наступила весна. Морильская весна: морозы немного спали, солнце светило слепяще ярко, лениво перекатываясь над горизонтом.
Борис, который не был полтора года в отпуске, почувствовал совсем другую сторону этой поры: стал больше уставать и чаще болеть. Забывчивость и раздражённость превратились в его постоянных спутников.
В тот памятный день, заходя в здание, он на секунду остановился, чтобы ещё раз насладиться свежестью весеннего утра и первым запахом тундры, прилетевшим, несмотря на десятиградусный мороз. Остановился и не смог отвернуться. Так ярко грели солнечные лучи, такое чувствовалось торжество и надежда в бликах на темнеющих сугробах, в воздухе, что захотелось никуда не идти и оставаться здесь вечно!
Он поднял голову повыше, глубоко вдохнул и зажмурился от удовольствия. Грудь начало припекать солнечной радиацией, мысли смешались, и он простоял так ещё несколько минут. К сожалению, всё же пришлось заходить в показавшийся непривычно тёмным после яркого солнца зал, бегом бежать в раздевалку. Закончив обычную процедуру переодевания и наряда, он пошёл за фонарём, но вовремя вспомнил, что снова забыл взять еду. Поэтому вернулся на первый этаж и в буфете взял всё, что там оставалось: кроме стандартного припарка, пирожки, пакет «домашнего» печенья, пакет сока и ещё что-то. Минералки снова не было. Это вызвало приступ досады и тоски, истинной причиной которой была, скорее всего, нехватка витаминов. Когда пошёл назад, то удивился неимоверному количеству купленных продуктов. Их было явно не на одну смену. Отметил про себя, что периодически его поведение становится странным, и тут же пообещал самому себе, что купит хорошие витамины и до наступления лета будет лучше высыпаться.
Наряд был довольно напряжённым. Один электровоз был сломан и по этому случаю два машиниста взяли отгул, кажется, собирались на охоту. Но делать было нечего, от этого наряд меньше не стал, а работу бригаде нужно выполнять любой численностью.
Путь к стволу, спуск в шахту и начало смены оказались совсем непримечательными и в памяти нашего героя отпечатались смутно. Сколько он впоследствии ни рассказывал об этом дне, ничего особенного вспомнить не мог.
В тот период он работал без люкового, поэтому, если поблизости не было никого из коллег, приходилось загружать вагоны самому. Это было довольно утомительным и рискованным занятием, так как для загрузки партии приходилось около двадцати раз бегать от электровоза к рудоспуску, переставляя вагоны под люк и постепенно их загружая. Особенно сложно было правильно выставить последние вагоны, так как визуально из локомотива невозможно было определить, насколько удачно они подведены под жерло рудоспуска. Но и здесь были свои хитрости. Например, можно было ездить в паре с другим машинистом и по очереди помогать друг другу. Или ставить мелом на борту метки, соответствующие оптимальному размещению состава. Первый способ хорош только когда руды много и оба состава гарантированно можно загрузить в одном месте. Если же она разбросана по многочисленным рудоспускам в небольших количествах (как было и в этот день), то приходилось ездить поодиночке и надеяться только на свою сноровку.
Всё началось совершенно обыденно, когда он отвозил третью по счёту партию руды. Состав проехал многочисленные стрелки и повороты того участка пути, что проходит вблизи ствола, выехал на прямую ветку грузового квершлага и так хорошо разогнался, как можно разогнаться только здесь. Душа пела! Привычный натужный рокот двигателей превратился в волнующее завывание, шум ветра стал заглушать треск разлетающихся от троллеи искр. Набегающая перспектива подсвеченного прожектором тоннеля превратилась в завораживающий калейдоскоп.
Но вдруг метров через шестьсот всё внезапно прекратилось — тоннель погрузился во мрак. Пропало напряжение на троллее, а с ним и свет, заодно удалив волшебный звук несущегося на крейсерской скорости электровоза. Борис не стал включать тормоз, зная, что впереди несколько сотен метров чистого пути. Кайф был поломан, и ничего тут не поделать. Тускло светила лампа фонаря, и свет её отражался на грязноватом лобовом стекле, ничуть не заменяя прожектор. Постепенно состав замедлял ход.
Отключение напряжения было обычным делом. Но не сейчас же, когда так прекрасно началась смена, а впереди ещё куча работы! Состав уже почти остановился, когда Боря вспомнил, что тяговая подстанция, которая питает этот участок пути, находится где-то неподалёку. Была надежда, что она просто отключилась. «Правильно сделал, что не стал тормозить! — подумал он. — Хорошо бы протянуть ещё сотню метров, тогда б совсем идти не пришлось». Но состав, двигающийся против ветра, остановился быстро. Идти не хотелось. Машинист подождал ещё несколько минут, надеясь, что напряжение появится само. Но, увы! Он нехотя выполз из своей вотчины и пошёл по выработке, пытаясь определить, насколько далеко до подстанции.
