каком направлении двигаться – в совершенно неожиданном направлении, смешивавшем тени с материей, фантазии с реальностью – у него и повода не возникало использовать экзотические способности Виктора.
В общем, пока ЦЕЕРН утешал себя тем, что их гений помогает им опередить женевских коллег, Виктор посвящал своего самого старого друга в то, каким именно образом он намерен одарить его смертным покоем, каким именно образом Лоуренс Толбот обретет, наконец, свою душу, и как он войдет, наконец, в свое собственное тело.
– Решение твоей проблемы зависит от двух аспектов. Во-первых, мы создадим идеальную имитацию тебя, симулякра размером в сто тысяч раз меньше тебя, то есть, оригинала. Во-вторых, нам необходимо будет оживить его, превратить бесплотный образ в нечто материальное, вещественное. Миниатюрного тебя, обладающего всеми твоими познаниями, всей твоей памятью.
Толбот ощущал себя совсем размякшим. Молочно-белая жидкость смыла всю грязную пену с его памяти. Он улыбнулся.
– Рад, что проблема оказалась не слишком сложной.
Вид у Виктора сделался скорбный.
– В следующий раз изобрету паровую машину. Серьезнее, Ларри.
– Это все коктейль из вод Леты, которым ты меня напоил.
Виктор недовольно сжал губы, и Толбот сообразил, что ему лучше держать себя в руках.
– Прости. Продолжай, пожалуйста.
Виктор помолчал еще пару секунд, убеждаясь в том, что чувство вины у Толбота гарантирует серьезность восприятия.
– Первое мы решаем с помощью разработанных нами гразеров. Мы создадим голограмму тебя, используя волны, сгенерированные не электронами, а частицами ядра… в общем, волнами в миллион раз короче, эффективность которых выше, чем у лазера, – он подошел к стеклянной пластине, подвешенной в центре лаборатории. – Иди сюда.
Толбот подошел к нему.
– Это для голограммы? – удивился он. – Это же просто фотографическая пластина, правда?
– Не туда смотришь, – покачал головой Виктор. – Сюда! – он ткнул пальцем в точку посередине пластины, и Толбот придвинулся поближе посмотреть. Поначалу он не увидел ничего, потом разглядел какую-то едва заметную рябь, а почти прижавшись к этой точке носом, разглядел какую-то фактуру, напоминающую поверхность дорогого шелкового платка. Он повернулся к Виктору.
– Микроголограмма, – пояснил Виктор. – Меньше обычного чипа. Вот здесь мы запечатлели твой дух, уменьшенный в миллион раз. Размером в клетку, даже мельче.
Толбот хихикнул.
– Ладно, пошли, – устало произнес Виктор. Тебе пришлось выпить больше нормы, это я виноват. Остальное по ходу представления. К моменту, когда все будет готово, ты придешь в себя… Надеюсь только, твоя копия не окажется косой.
Обнаженный, он стоял перед пластиной. Старшая из женщин-техников нацелила на него гразер, послышался негромкий звук, словно механизм зафиксировался в нужном положении, а потом Виктор кивнул.
– Хорошо, Ларри. Пока все.
Толбот уставился на него, ожидая чего-то еще.
– Все?
Техников его реакция, похоже, позабавила.
– Все, – подтвердил Виктор. Как-то очень быстро. Толбот даже не заметил, как излучение гразера запечатлело его образ.
– Что, правда, все? – повторил он. Виктор рассмеялся. Смех подхватили и остальные находившиеся в лаборатории. Техники цеплялись за свои приборы, по щекам Виктора катились слезы; все хохотали, пока не начали задыхаться, только Толбот стоял нагишом перед крошечной рябью на стекле, ощущая себя полным тормозом.
– Правда, все? – беспомощно повторил он еще раз..
Прошло никак не меньше минуты, прежде чем все вытерли слезы, и Виктор отвел его в сторону от стеклянной пластины.
– Все сделано, Ларри, можно двигаться дальше. Не замерз?
Толбот, и впрямь, покрылся гусиной кожей. Один из техников принес ему халат. А потом ему оставалось только стоять и смотреть. Центр всеобщего внимания явно сместился с него.
Теперь все смотрели на противоположный гразер и на пятнышко ряби на стеклянной пластине. Минута веселья – явно, разрядки нервного напряжения после завершения первого этапа – миновала, и лица лабораторного персонала снова посерьезнели. На голове Виктора красовались наушники с микрофоном для переговоров.
– Хорошо, Карл, – донесся до Толбота его голос. – Вводи полную мощность.
Почти сразу лаборатория заполнилась гулом генераторов. Гул становился громче и громче; у Толбота заболели зубы. Тональность звука повышалась, пока не перестала восприниматься человеческим ухом.
Виктор дал знак рукой младшей из женщин-техников у противоположного гразера. Она еще раз склонилась к окуляру оптической регулировки, потом что-то нажала. Толбот не видел никакого луча, только услышал такой же щелчок, как несколько минут назад, а потом что-то негромко загудело, и в воздухе, на том месте, где он только что стоял, возникла голограмма – он сам, обнаженный, в натуральную величину. Он вопросительно посмотрел на Виктора. Тот кивнул, и Толбот подошел к своей копии. Рука его свободно прошла сквозь изображение. Он вгляделся в карие глаза своего двойника, в пористый нос, он рассматривал его пристальнее, чем свое отражение в зеркале. Ощущение было – словно кто-то ходил по его могиле.
Виктор разговаривал с тремя техниками, а потом те подошли к голограмме – с приборами, явно способными оценить сложность и правильность фантомного образа. Толбот следил за их действиями с завороженным ужасом. Казалось, он вот-вот отправится в главное путешествие своей жизни, путешествие к самой заветной цели: к ее прекращению.
Один из техников помахал Виктору.
– Все чисто, – сообщил тот Толботу и повернулся к женщине-технику за дальним гразером. – Все хорошо, Яна, убери его оттуда.
Она нажала кнопку, зажужжал электропривод, и вся махина повернулась на обрезиненных колесах и отъехала в сторону. Объемное изображение Толбота, обнаженного и уязвимого, на глазах у Толбота-настоящего, даже немного огорченного таким оборотом, растаяло как утренний туман: техник выключила проектор.
– Хорошо, Карл, – говорил Виктор в микрофон. – Мы готовим пьедестал. Сделай разрешение поуже и жди моей команды, – он снова повернулся к Толботу. – А вот теперь, дружище, посмотрим на твою крошку.
Толботу показалось, будто его воскрешают.
Старшая женщина-техник выкатила в центр лаборатории пьедестал из нержавеющей стали высотой фута в четыре и устаночила его так, чтобы установленный на него крошечный полированный шпиндель касался нижней точки ряби на стеклянной пластине. Больше всего это напоминало сцену для дальнейшего действия, да так оно, наверное, и было на самом деле. Голограмма в натуральную величину служила, скорее, для проверки качества полученного образа. Теперь же настало время для сотворения живого существа, обнаженного Лоуренса Толбота размером в клетку, но обладающего всеми познаниями, всеми воспоминаниями Толбота настоящего.
– Готов, Карл? – спросил Виктор. Отчета Толбот не услышал, но увидел, как Виктор склонил голочу набок, прислушиваясь. – Ладно, – произнес он. – Врубайте луч!
Все произошло так быстро, что Толбот почти ничего не заметил.
Микроскопической толщины луч частиц, в миллион раз меньше размером, чем протон, меньше кварка, меньше даже мюона или пиона – Виктор назвал их микропионами – вырвался из отворившегося в стене проема, пронзил рябь голограммы, и тут же оборвался. Отверстие в стене закрылось.
Все вместе заняло миллионную
