Толботу, который превратился в то… он только что видел, во что. Там, в дальнем конце поджелудочной железы его ждет величайшее сокровище из всех, какие бывают. Дороже дублонов, дороже пряностей и шелков, дороже ламп с заключенными в них джиннами. Там его ждет окончательный, желанный вечный покой, освобождение от превратившего его в монстра заклятья.
Он протолкался сквозь последние футы давно умершей вены, и голова его вынырнула в какое-то открытое пространство. Он висел вниз головой в пещере с оранжевыми стенами.
Толбот высвободил руки, оттолкнулся ими от того, что судя по всему представляло собой потолок пещеры и, извиваясь, выдернул тело из туннеля. Уже падая, он сделал попытку извернуться, чтобы упасть на плечи, но все равно больно ударился шеей.
Он полежал немного, ожидая, пока прояснится в голове. Потом встал и зашагал вперед. Пещера выходила на скальный уступ; он вышел и огляделся по сторонам. У склона утеса лежал скелет, отдаленно напоминавший человеческий. Толбот побоялся разглядывать его слишком пристально.
Он двинулся в путь по миру мертвых оранжевых скал, перекрученных и перекореженных словно топографическая модель лобной доли мозга, вынутой из черепной коробки.
Небо имело светло-желтый цвет, что ему даже нравилось.
Большой Каньон его тела казался нагромождением выветрившихся скал, умерших с тысячу лет назад. После недолгих поисков он нашел тропу, ведущую вниз, и начал свое путешествие.
Тут была вода, и это помогало ему остаться живым. Судя по всему, дожди в этом засушливом краю шли все-таки чаще, чем казалось. Счет дням, а потом и месяцам он потерял, поскольку день здесь ничем не отличался от ночи: восхитительное золотое сияние неизменно заливало все вокруг. Однако Толбот предполагал, что его путешествие по центральному хребту оранжевых гор заняло почти шесть месяцев. За это время дождь шел сорок восемь раз, то есть, примерно дважды в неделю. Похожие на купели для крещения младенцев лужицы заполнялись водой с каждым дождиком, и он обнаружил, что, если мочить босые ступни и сохранять их влажными, он может идти, почти не уставая. Если он и ел, он не мог вспомнить, что именно, и как часто это делал.
Никаких признаков жизни ему не встречалось.
Ну, не считая лежавших у оранжевых скал скелетов. У некоторых недоставало черепа.
В конце концов он нашел проход через горную гряду и перешел на ту сторону. Теперь он шел между более или менее пологими холмами, которые вскоре снова сменились скалами. Ему пришлось пробираться узкими ущельями, которые вели его все выше и выше, ближе к палящему небу. Однако за перевалом тропа сделалась ровной, широкой, и спускаться по ней стало легче. Спуск занял гораздо меньше времени, всего несколько дней – так, по крайней мере, ему показалось.
Спустившись в долину, он услышал птичье пение. Он пошел на этот звук, и это привело его к вулканической скале, возвяшавшейся над зеленой равниной. Она выросла перед ним совершенно неожиданно, и он, поднявшись по склону, оказался на краю кратера.
Жердо вулкана превратилось в озеро. От воды поднимался отвратительный запах – от него почему-то становилось невыносимо грустно. Птичье пение не смолкало, хотя, запрокинув голову, он не разглядел на золотом небосклоне ни одной птицы. От поднимавшейся с поверхности озера вони его замутило.
Он уселся на край кратера, свесил ноги вниз и только теперь заметил, что озеро заполнено дохлыми тварями, которые плавали в нем брюхом кверху: иссиня-лиловыми как задушенные младенцы, трупно-белыми, медленно покачивающимися на поверхности серой воды, лишенными каких-либо индивидуальных черт, даже конечностей. Он спустился на нижний выступ скалы и всмотрелся в эти трупы.
Что-то стремительно плыло в его сторону. Он отодвинулся от края. Это что-то только ускорило свой ход; приблизившись к краю кратера, оно всплыло на поверхность, издало трель точь-в-точь как сойка, вильнуло в сторону, чтобы оторвать шмот гниющей плоти от плавающего мертвого тела, и застыло на мгновение, словно для того, чтобы напомнить ему: это не его, Толбота, владения, а ее.
Подобно Толботу эта рыба не могла умереть.
Толбот довольно долго сидел на краю кратера, глядя на воду и тела мертвых снов, круживших и качавшихся в ней, как куски вареной червивой свинины в похлебке на плите.
Спустя некоторое время он встал, перевалил через край кальдеры и продолжил свое путешествие. Он плакал.
Когда он, наконец, добрался до побережья поджелудочного моря, он обнаружил там множество вещей, которые потерял или просто выкинул в детстве. Он нашел деревянный пулемет на треноге, который трещал короткими очередями, если нажать на деревянный курок. Он нашел набор оловянных солдатиков – два отряда: один пруссаков, второй французов во главе с крошечным Наполеоном Бонапартом. Он нашел игрушечный микроскоп с пластинами, чашками Петри и полочкой химических реактивов в маленьких пузырьках с аккуратными этикетками на каждой. Он нашел бутылочку из-под молока, наполненную медяками с головой индейца на реверсе. Он нашел куклу-перчатку с головой обезьянки и именем Роско, написанным на ткани красным лаком для ногтей. Он нашел шагомер. Он нашел замечательное изображение тропической птицы, выполненное из настоящих птичьих перьев. Нашел трубочку из кукурузного початка. Нашел коробку с призами радиовикторин: картонный набор для детектива с тальком для поиска отпечатков пальцев, невидимыми чернилами и списком полицейских кодов. Еще нашлось колечко с прикрепленным к нему чем-то, похожим на пластиковую бомбу; когда он оторвал от бомбы красный ярлычок и взял ее в сложенные ковшиком ладони, в глубине заряда замелькали искорки света. Нашлись фарфоровая кружка, на одной стороне которой были изображены девочка с собачкой, и брелок с лупой в корпусе из красного пластика.
И все же чего-то не хватало.
Он никак не мог вспомнить, чего именно, но знал, что это важно. Насколько он мог судить, это было важно для того, чтобы опознать ту неясную фигуру, что маячила за хирургической лампой, когда он смотрел вверх из глубины пупка. В общем, он знал, что, чем бы это ни было, это очень важно.
Он сел в лодку, привязанную у берега панкреатического моря, и сложил все свои находки в водонепроницаемый ящик под одной из банок для сидения. Он достал большой, похожий на католический собор радиоприемник и поставил его на банку перед уключинами.
А потом он отвязал лодку, оттолкнул ее от берега, напрягая все силы перевалился через борт, поднял парус и направился по алой воде в направлении островов. Черт, действительно, не хватало чего-то очень важного.
Ветер стих, когда острова только-только показались на горизонте. Окидывая взглядом кроваво-красное море, Толбот дрейфовал в точке с координатами 38° 54’ северной широты, 77° 00’ 13”
