что имеешь.
До какого-то этапа все шло неплохо. Я вскинул руку, но не дождался удивленного возгласа Марселино. А он хорошо собой владеет. Наверное, мысленно зубами скрипит – не такой уж я слабак оказался! Уж двухкилограммовый ствол-то удержу!
Палец лег на курок (и чем Марселино это слово не угодило? Может, произношу неправильно?), дернулся. Пришлось приложить усилие…
А потом что-то оглушительно взорвалось. То же самое «что-то» дернуло мою руку вверх. И наступила тьма…
Ритмичные удары музыки, накатываясь волнами, проникали в сознание и заставляли делать то, чего я делать не хотел – просыпаться. Как будто тонких намеков не хватало, что-то легко коснулось моей щеки и женским голосом сказало:
– Вставай, Николас! Проснись, как пробудились твои чувства.
Я приоткрыл один глаз и тут же его зажмурил. Надо было осмыслить увиденное.
А увидел я шест для стриптиза, вокруг которого извивалась под музыку девушка в купальнике. Она была невероятно пластичной. Казалось, для нее не существует ни гравитации, ни законов физиологии. Она взлетала под самый потолок и, кружась, спускалась, медленно и таинственно. Ни крохотного напряжения мышц не чувствовалось в ее движениях.
– Чувствуешь? – прозвучал ее ласковый голос. – Как будто внутри все летит вверх. Или падает вниз.
Я распахнул глаза и сел на полу. Огляделся. Вокруг – все тот же зал, насколько я мог судить. Но тренажеры из него исчезли, а шест – появился. И девушка все так же продолжала самозабвенно по нему скользить, окутанная клубами дыма, пронизанного лучами лазеров. Дым шел от силовой скамьи, оставшейся поодаль. Штанга с нее пропала, зато появились трое.
– Здравствуй, сынок, – произнес знакомый голос. – Вот мы с тобой и встретились вновь. Иди, обними старика!
Отец сидел на скамье, скрестив ноги, и держал здоровенный кальян. Едва закончив говорить, он сунул в рот одну из трубок и забурлил. Потом выдул облако дыма в адрес стриптизерши.
Слева и справа от отца, хихикая, сжимали соседние трубки еще две откровенно раздетые девушки. Они смотрели на меня, отворачивались и о чем-то перемигивались. У меня в ответ на эти действия немедленно начало гореть лицо.
Поднялся на ноги. Голова – легкая и воздушная, ничего не болит, и дым – приятный, яблочком пахнет.
– Папа очень, очень рад, что тебе удалось завязать с наркотиками, – вещал отец густым басом, пока я шел к нему. – Но теперь, сынок, тебе нужно пройти период реабилитации, иначе велики шансы, что ты скатишься обратно.
– Если бы я мог скатиться – скатился бы давно.
– Да брось! – улыбнулся папа. – Посмотри, как прекрасен мир без наркотиков!
Как будто они заранее срежиссировали эту программу, учтя все мои реплики, – девушки поднялись на ноги и стали томно извиваться по две стороны от папы. А он вновь затянулся, и густой дым окутал его, потек по полу. Только трезубца красного и рогов не хватает. Я поежился. Остановился шагах в четырех от скамьи.
– Как и обещал, Никки, я пришел поговорить с тобой о сексе. И, как ты просил, взял с собой девушек для иллюстрации процесса.
– Прости, – махнул я рукой. – Но мне сейчас немного не до того.
– Чушь! – Голос отца стал грозным. – Всем и всегда – до того. Секс управляет миром. Секс создает мир. Секс – и есть мир. И если тебе не до того, значит, ты летишь в вакууме, который высасывает из тебя жизнь, что само по себе – секс. Пойми, Никки, – в жизни всё предельно просто. Либо ты занимаешься сексом, либо трахаешь, либо трахают тебя. Либо низменно рукоблудишь в Комнате Сексуального Уединения.
Девушки расхохотались в ответ на последнюю фразу, но плавный танец продолжали, не сбившись ни на полдвижения. Отец, затянувшись еще раз, продолжил:
– Годами ты низменно рукоблудил, наблюдая за чужим сексом. Теперь настала пора вступить в игру по-настоящему.
– Годами я – что? – У меня глаза полезли на лоб. – Отец! Что у тебя в кальяне? Скажи мне, и я скажу тебе, кто ты!
Музыка продолжалась, а зал исчез. Мы с отцом оказались в моей комнате. Я увидел себя, маленького, сидящего на кровати с книжкой «Питер Пэн».
– Полюбуйся, – воскликнул папа, простирая к кровати руки. – Ты ждешь, когда Питер завалит Венди!
– Ты псих? Это детская книжка! Там вообще…
– Никки, – покачал головой папа. – Ты слишком прямолинеен для того, кто испытывает чувства. Секс – не всегда шорканье голых людей друг о друга. Секс – это философия, это – идеология, метафора, инстинкт. Инстинкт, присущий всем, даже детям. Читал Фрейда?
Отец подошел к книжной полке.
– Если бы не ключевая пара, «Питер Пэн» никому бы не сплющился в целом мире. И на этом основаны все великие произведения мировой литературы. Мы ждем, подсознательно ждем, когда кто-то кого-то завалит, и если получаем хотя бы отдаленный намек на это, – испытываем невероятное сексуальное удовлетворение. Вот, посмотри, «Пятьдесят оттенков серого»…
– Ты бредишь! – Я рассмеялся. Идиотская теория не желала укладываться в голове.
– Гарри и Гермиона! – Отец швырнул на пол следующую книгу. – Гарри и Джинни. А вот, посмотри, Болконский и Ростова! Как я страдал, когда он умер, не успев… Но Толстой отлично дразнил и оттягивал, прежде чем обломать. Он хорошо знал, как работает секс!
Я в панике уставился на свою, такую знакомую, полку, но корешки книг сыграли со мной злую шутку. «Секс в тихом Дону», «Преступление и сексуальное наказание», «Сексиот», «Сексы», «Секс с Анной Карениной», «Дворянское гнездо»…
– Быть не может, – прошептал я. Выхватил с полки книгу:
– Вот! «По ту сторону Алой Реки».
– Мне заржать? – осведомился отец.
Название книги изменилось у меня в руках: «Кровавая оргия в вампирском аду». Я выронил книгу, схватил следующую:
– «Заложники солнца»!
– Да ла-а-а-адно! – ухмыльнулся отец. – Когда Кирилл возлег с той дамой, я аплодировал стоя, одной рукой.
– «Последний шаман Цитруса»!
– Одна неприметная девчонка, а сколько сексуальных нитей по всей книге! Аж две. Тонкие, но незаменимые.
– «Агрегация»! – заорал я, размахивая синей книжкой с изображением скарабея, пытающегося трах… э-э-э… сожрать Землю.
– Ну… – Отец смутился. – Ты должен понимать, сынок, что есть такие книги, которые называются «фантастикой». Довольно! Я пришел говорить о сексе, а не о литературе. О литературе – в другой раз.
Мы вернулись в зал стриптиза. Девушки оставались на своих местах: две – на скамье, одна – порхала вокруг шеста. В чертах ее лица мне почудилось нечто знакомое, но отец отвлек меня от воспоминаний. Он выпустил тучу яблочного дыма и заговорил:
– Теперь, Николас, – ты герой. Мы наблюдаем за тобой из комнаты с надписью «Who cares?» и ждем, когда же у тебя получится. Дай нам хоть что-нибудь! Тот самый взгляд. Нежный поцелуй по обоюдному согласию. Трогательные обнимашки. Позволь твоему старику гордиться тобой!
– Да, Никки, – подключилась к разговору дама слева. – Не отчаивайся! Тебе может показаться, что ты один, но мы всегда за тобой присматриваем!
– Особенно, – вступила дама справа, – когда ты в ду́ше. Очень сексуально!
Отец поморщился и отмахнулся:
– Не развешивай уши, Никки, она просто пытается поднять твою самооценку. Но ты должен сделать это сам! Слышишь? Сам!
– Да брось ты! – Я рассмеялся, без малого истерически. – С чего бы подниматься моей самооценке? Кто я, и кто – он? Марселино – крутой и сильный воин. Его дух закален не меньше тела. А я только и делаю, что плачу и гоню. Меня даже машины не слушаются! Я – выкидыш, по недосмотру всевышнего развившийся в мыслящее существо, внешне похожее на человека.
Отец повесил голову.
– Никогда бы не подумал, что мой сперматозоид выскажет мне такое…
Шестым чувством ощутив движение, я повернулся и увидел девушку. Она соскользнула с шеста и подбежала ко мне. Большие черные глаза смотрели прямо и открыто.
– Я люблю тебя, Николас! – сказала она. И засмеялась. – Надо было сказать об этом очень давно…
– Познакомься, – проворчал отец. – Это – Ремедиос. Втюрилась в тебя без оглядки в незапамятные времена. Мы сперва смеялись, а потом сделали ей ключ-карту от твоей комнаты. Надеялись, что истинное, жаркое испанское чувство пробудит тебя. Но просчитались.
