невинность, – полушепотом заговорил мелкий. – Она горда тем, что сохранила чистоту и непорочность в тех условиях, в которых мы жили. Как бы грустно ей ни было, стоит мне только напомнить о ее девственности, и я вижу улыбку на дорогих сердцу губах моей сестрички… Но скоро эти губы посинеют. На них осядет радиоактивный снег. Бедная, бедная Вероника…
Я наконец понял, к чему он клонит. Взвесил доводы рассудка и веления сердца. Что я теряю? Инструкции уже нарушены, миссия заведомо провалена. Этот мелкий, возможно, даст хоть какой-то шанс.
– Если я пущу тебя в Центр Управления базой…
– Правда? – встрепенулся мелкий. – Можно?! Это единственная дверь, которую у меня пока не получилось вскрыть.
– Ты сможешь отключить охранную систему тоннеля?
Мелкий закивал:
– Безусловно смогу. Даже если на это потребуются годы – я найду решение.
Я закрыл глаза и, скрепя сердце стальными скобами, отдал команду. Дверь открылась. Мелкий, взвизгнув, бросился туда, будто я распахнул перед ним комнату с игрушками. Мига не прошло – а он уже крутится на моем стуле, смотрит в мои мониторы, тычет пальцами в мои клавиши.
– Оно будет меня слушаться? Правда-правда?!
Еще раз закрыв глаза и еще сильнее скрепив сердце, я перевел базу в режим ручного управления. Ужасное ощущение. Как будто позволил кому-то распоряжаться собственным телом.
Последняя мысль вновь напомнила о Веронике. Инстинкты позвали в Комнату Сексуального Уединения, но разум пересилил. Нет смысла расплескивать себя по мелочам, когда мне дали столько козырей.
Мелкий с головой ушел в работу. Отследить, что за данные он считывает и вводит, я бы не смог при всем желании. Либо он действительно гениален, либо просто хаотично барабанит по клавишам, чтобы ввести меня в заблуждение.
В глазах зарябило от чехарды цифр, я отвернулся. Соседний монитор все еще показывал изображения с камер. Я, не в силах пока оставить мелкого одного, обратился к ним. Последовательно увеличивая картинки, осмотрел свои владения.
Пустующий, если не считать танка, Центральный Зал. Тир – ящики с оружием всё так же надежно заперты. Кухня, спальня, туалет… Сердце заныло. Теперь мелкий станет свидетелем всей моей личной жизни. Что ж, если он сумеет нас вытащить отсюда – цена приемлема. Хотя можно попробовать отключить камеры выборочно…
Вероника о чем-то говорит с пришедшим в себя малахольным. Вспомнив, как он долбанул себе по лбу «Диглом», я усмехнулся. Может, ничего особенного, но моя здесь жизнь не изобиловала веселыми событиями.
Болтают… Да так интимно, с покраснениями, отведениями глаз… Cagada! Я переключился на другую камеру и поперхнулся вдыхаемым воздухом. Секунду вглядывался в экран, не веря глазам. Сорвался с места, уронил по пути один из стульев.
С тяжело колотящимся сердцем я ворвался в гараж и замер, потрясенный еще одним историческим событием.
Мотоцикла не было.
Совет мы устроили в гараже. Джеронимо любезно принес всем кофе на подносе. Когда я потянулся к крайней слева чашке, он вдруг замотал головой, выпучив на меня глаза. Пришлось взять соседнюю, а та досталась Марселино.
– Итак, – сказал Джеронимо, взгромоздившись на верстак. Он даже инструменты раздвинуть не удосужился, так и сел прямо на молоток. – Где, говоришь, ты его оставил?
Марселино отхлебнул кофе и мрачным взглядом окатил Джеронимо. Тот в ответ улыбнулся так широко и открыто, что мне сделалось не по себе. Джеронимо явно что-то задумал. Хотя слова «Джеронимо» и «что-то задумал» – это в принципе синонимы.
– Здесь. – Палец Марселино указал на то место, где я в последний раз видел красотку Ройал. Сейчас там находилась пустота.
Палец, задержавшись на секунду, сместился и указал на меня:
– Уверен, что это он! Он с самого начала к нему присматривался.
– Ну и где, по-твоему, он его прячет? – дернула плечами Вероника.
– А где, по-твоему, может потеряться мотоцикл на этой базе?
Джеронимо, оглушительно хлюпая, втянул в себя кофе и привлек наше внимание. Он единственный сидел, скрестив ноги. Мы все стояли.
– Я просмотрел записи с камер видеонаблюдения, – сказал он. – Ночью все они ненадолго отключились.
– Да, во время ядерного удара, – кивнул Марселино.
Джеронимо покачал головой.
– Видимо, злоумышленник хотел, чтобы мы так думали. Но камеры отключились за несколько минут до этого. А когда запустились, я уже разговаривал с Рикардо из танка. А теперь у меня вопрос.
Джеронимо соскочил со стола. Кофе он допил единым махом и, отставив чашку, заложил руки за спину.
– Кто же мог отключить камеры? – говорил он, прохаживаясь взад-вперед. – Украсть мотоцикл? Это должен быть кто-то, у кого есть мотив и возможность. Начнем с возможности. Знаю я одного парня, который силой мысли всей базой управлял, пока не сдал мне полномочия. Его зовут Марселино. Вы знакомы?
Джеронимо остановился напротив Марселино и посветил ему в лицо фонариком смартфона. Тот поморщился и отмахнулся.
– Теперь – мотив, – продолжал Джеронимо, отойдя от Марселино. – Этой ночью, незадолго до взрыва (то есть, именно тогда, когда, по странному стечению обстоятельств, отключились камеры), один из нас четверых, надев железную маску, подобрался к Николасу, чтобы осуществить противоестественный половой акт. Кто это мог быть?
Джеронимо остановился у стены, за которой, притаившийся, ждал жертву смертоносный тоннель.
– У Николаса железное алиби – он не мог изнасиловать сам себя. Не то чтобы его психика такого не позволила, просто это невозможно физически. Я гетеросексуален настолько, что мне подобное и в голову бы не взбрело. Вероника – девушка, и у нее нет металлической маски. Зато все это вполне мог провернуть некто Марселино Рамирез, свихнувшийся от столетий проживания в полном одиночестве. Вот он, мотив отключения камер! А когда злоумышленник понял, что нежный и приятный Николас ему не достанется, он открыл тоннель, – Джеронимо постучал по стене кулаком, – и вышвырнул туда мотоцикл, надеясь подставить Николаса, чтобы он не достался уже никому совсем! План был блестящий. Вспомните, что осталось от гаечного ключа! От мотоцикла осталось не больше. Улик нет. Концы в воду. И все бы сошло негодяю с рук, если бы здесь не случился великий сыщик Джеронимо Фернандес Альтомирано! А теперь, сестра, не могла бы ты вырубить эту груду мускулов, связать ее, а уж кактус в рот я ему засуну сам. Пожертвую Недотрогой Джимми во имя правосудия.
Смотреть на Марселино было страшно – я и отвернулся. Интересно, от чего он покраснел? От стыда и отчаяния, или от ярости? Сейчас скажет чего-нибудь – выясним.
– Мелкий, – прорычал Марселино, что явно свидетельствовало о ярости, – ты что несешь? Какая маска? Какой Николас?! Оттого, что твоему малахольному дружку что-то приснилось…
Вероника прервала его вежливым покашливанием. Марселино перевел на нее ненавидящий взгляд. Взгляд чуть смягчился.
– Неприятно говорить, но в кладовке действительно кто-то был, – сказала Вероника. – Был, а потом с воплем выскочил наружу. Кто-то, достаточно хорошо подготовленный, чтобы прокрасться рядом со мной, не разбудив. А я приучена просыпаться от каждого шороха.
Теперь Марселино побледнел. Руки его взметнулись, сцепились у груди в таком не характерном для него молитвенном жесте.
– Ты что, думаешь, я – ?..
– Ничего не знаю! – подняла руки Вероника. – Но кто-то заходил. Если не ты – покажи того, кто это был, мы с ним поговорим. Но я пока больше никого на базе не видела. Я тут, конечно, недавно…
Как бы ни было мне страшно и неприятно в этой дурацкой ситуации, беспокойство за Ройал пересилило. Так ни разу и не коснувшись ее, я почему-то чувствовал в ней родственную душу. И, как показали последующие события, оказался кругом прав.
– Произошло недоразумение. – Я прислушивался к своему голосу и с огорчением различал в нем слабую дрожь, но уж что есть. – Мой друг Джеронимо слишком быстро выдвинул версию, похожую на правду, а потом всё гремело, Рикардо подписал нам приговор, я получил травму в результате стрельбы… В общем, я не успел толком объяснить, что же произошло со мной ночью.
– Я понимаю, – вмешался Джеронимо, – тебе нелегко говорить об этом. Скажи, он успел что-то сделать,
