был уничтожен мгновенно, без объявления войны.
Я выронил микрофон рации. Кажется, впервые с обретения чувств вспомнил, как сидел над умирающим отцом, а за дверью слышались крики, выстрелы. Вспомнил, как меня вели к выходу, заломив руки за спину. Кровь текла из-под каждой двери, они никого не пощадили. Мне приходилось переступать через трупы.
– Второе пророчество, – продолжали вещать динамики, – сообщало, что лишь тот, кто сможет пробудить чувства в бесчувственном Риверосе, вернет миру солнце. Как вы можете вспомнить, мы с доном Альтомирано искренне старались пробудить в вас чувства, уж как умели. Виселица, кстати, находилась под видеонаблюдением, так что умереть мы бы вам не дали. Но младший Альтомирано отключил камеры, прежде чем вас увести.
– А третье? – спросил я, подобрав микрофон.
– Третье, сеньор Риверос, перечеркивало все. Формулировка буквально была такая: «Когда трое инфантов из враждующих домов доберутся до края света, придут всадники апокалипсиса, и мир будет уничтожен». Как вы теперь себя чувствуете, сеньор Риверос? Вы ведь привыкли считать дона Альтомирано чудовищем, не так ли? Что чувствуете, узнав, что он лишь пытался спасти мир и не слишком при этом расстроить свою дочку? Он даже согласился оставить вас в доме Толедано, несмотря на колоссальный риск, связанный с этим. Он был к вам лоялен, пока вы своими хаотичными действиями не вывели его из себя.
Вся кажущаяся несообразность произошедшего развеялась, как дым от полыхающего дома Риверосов в углеродной атмосфере земли. Что ж, я сживусь с этим. Впитаю, переварю.
Взгляд упал на экран, отреагировав на движение. Вновь появилась Вероника. Свою одежду она, видимо, пристроила сушиться в кладовке, а сама оделась в форму Марселино. Огромная футболка болталась на ней, как на вешалке, огромные штаны развевались парусами. Огромным ремнем ей пришлось два раза обмотаться. Берцы она, правда, оставила свои и штанины заправила в них. Направлялась Вероника к Центру Управления, где продолжалась охота на робота.
Теперь она носит его одежду. Прости, папа, но я не оправдал твоих надежд. Ни тогда, ни теперь. Сплошное разочарование, а не сын.
А я потихоньку осваивался. Слезы уже не лились бесконтрольным потоком, губы не дрожали, и даже лицо не побледнело. Просто в горле застрял ком, а где-то между животом и грудной клеткой поселилась страшная пустота. Тот самый сосущий вакуум, о котором говорил отец. Так все и заканчивается…
– Вы еще здесь, сеньор Риверос? – мурлыкнул участливый голос Рикардо. – Я вас не слишком расстроил?
– Все хорошо, – отозвался я. – Но вот что я хочу спросить еще. Я двадцать один год прожил, пусть и не общаясь активно с окружающими. За все это время я ни разу не слышал ни о каких пророчествах. Ну, ты понял: в библиотеке не хранилось старинных книг с туманными предсказаниями, посреди дома не стояла гранитная плита с отлитыми в ней словами, древняя старуха в капюшоне не несла бред. И у меня вопрос: откуда вы берете все эти пророчества, в какой яме с ЛСД? Вы, Августин Сантос…
Рикардо, верный концепции предельной откровенности между убийцей и жертвой, объяснил. Я не поверил и попросил повторить другими словами. Рикардо нашел эти самые другие слова. Я все равно недоумевал, и он повторил объяснения на испанском. Когда же испанские слова выстроились в порядке, несущем тот же смысл, что и два набора русских, я потерял дар речи. Нашел его неподалеку – в кухне Марселино.
– Porras! Вы что, издеваетесь? – крикнул я на синтезатор питания.
Громоздкое сооружение с транспортерной лентой, занимающее большую часть стола, мигнуло на меня красным огоньком.
– Ты и твои собратья взбили людям мозги своими электронными глюками! – продолжал я. – Машины захватили мир, а никто этого даже не заметил!
Для разнообразия синтезатор подмигнул зеленым. Я покачал головой, все еще не веря в тот бред, что Рикардо выдал за правду. Может, радиация спекла ему мозги до такой степени, что он просто не отличает глюков от реальности?
– Синтезатор, – сказал я, понизив голос, – сделай мне одно печенье с предсказанием.
Я приготовился ждать две минуты, но зеленая лампочка загорелась тут же, загудела и побежала транспортерная лента. Выехала картонная тарелка с аппетитным круглым печеньицем. Я схватил его, разломил в руках и извлек глянцевую бумажку с буквами, напечатанными готическим шрифтом. Вчитался.
– Бред. Бред! Не может этого быть!
На бумажке было мое имя! Вернее, фамилия. Но, с учетом того, что других Риверосов в обозримом мире нет и не предвидится, можно было считать это именем. К тому же речь шла о базе Судного Дня. Здесь-то уж точно других не будет – ее взорвут через полтора дня.
Спрятав в карман бумажку, я съел печенье – не пропадать же добру! – и вышел из кухни. Всем сердцем хотел опровергнуть полученное пророчество, положить конец этому сумасшествию. Тогда можно было бы связаться с Рикардо вновь и объяснить, что это глупости, и вовсе не обязательно нас убивать.
«И встанет Риверос спиной к танку, а лицом к Комнате Сексуального Уединения, ровно посередине меж ними. Возложит руки на пол и попросит: „Откройся!“ И откроется то, чего тщатся добиться друзья Ривероса».
Я встал. Возложил. Попросил. Вселенная оказалась слишком жестокой – квадратный кусок пола беззвучно отъехал в сторону, явив взгляду ступеньки, уводящие вниз.
Чем ниже я спускался, тем вокруг становилось темнее. Сделав пять шагов, я остановился. Присел, сощурился и вгляделся во мрак. Что-то там посверкивало, поблескивало. Что-то… Как будто можно было сомневаться.
– Эй, ребята, – тихонько позвал я. – Вы тут?
В темноте появилось пятно знакомого оранжевого цвета – полоска стекла, заменяющая роботу рот, замерцала в такт словам:
– Тут, сеньор Риверос.
Голос электронный, нечеловеческий, тот самый, что я слышал в кладовке ночью. «Спи, моя радость, усни…» Или не совсем тот, но из той породы.
– Сколько вас?
– Ровно сто восемнадцать.
Обалдеть. Если они вдруг психанут и бросятся на меня… Хотя, какая мне-то разница, один боевой робот решит меня убить, или сто восемнадцать.
– Это вы украли мотоцикл? – спросил я исключительно разговора ради.
– Как вам сказать, сеньор Риверос…
– Искренне, сеньор Робот!
– Один из нас, безусловно, повинен в том, что мотоцикл исчез из гаража.
– Блеск, ребята. Супер. Меня за это чуть не прибили насмерть.
Шаги робота были почти беззвучны. Будто прошуршало что-то, непонятно даже где, и из темноты выплыла знакомая металлическая рожа. Выпуклые стеклянные глаза каким-то образом выражали беспокойство.
– Какой ужас, сеньор Риверос! – пробормотал робот. – Можем ли мы как-то исправить оплошность?
– Да. – Я выпрямился во весь рост. – Становитесь в колонну по три, идите за мной.
Ни Марселино, ни Вероника, ни, тем более, весь ушедший в компьютер Джеронимо не обернулись, когда я подошел к ним сзади во главе армии роботов. Мы остановились. Я несколько секунд смотрел на кусочек экрана в просвете между телами. Там метались строки программного кода, чертежи, схемы.
– Абсолютно идентичная ситуация, – ворчал Джеронимо. – Что здесь, что с тоннелем. Как будто закрылись изнутри. Ноль реакции на команды. Но команды обрабатываются!
– То есть? – спросил Марселино.
– То есть, это как если бы я сказал тебе разбить голову об стену. Ты меня слышишь и понимаешь, но голову не разбиваешь. Вот и эти две системы такие же вредные. Причем, это противоречит логике. Если команда обработана, она автоматически должна выполняться, тут нет зазора. Но он есть!
Я откашлялся. Никто и ухом не повел. Покосившись через плечо, я увидел преданно выпученные глаза роботов. Нет, долой мнительность, эти не будут надо мной смеяться за слабые навыки социальных коммуникаций.
А красивое зрелище. Вереница блестящих металлических тел протянулась от меня до входа в подвал, и заканчивалась где-то внутри – все выйти не успели. Можно было, конечно, пройти сначала вокруг танка, чтобы вывести на поверхность все силы разом, но если бы Вероника обернулась и обнаружила, что я вожу робохороводик в полном
