— Гетеросексуал. Стыд и срам.
— Жизнь полна разочарований, — улыбнулся Кэрд.
— И штампованных фраз.
— И шутейных разговоров, которыми прикрывают невысказанное.
— Вот уж чего я не выношу, так это невысказанного. От него все несчастья.
— Человек создан для несчастья, как птица для полета.
— Что верно, то верно. Это из шоу «Доброе утро, вторник»?
— Не знаю, откуда это. Желаю хорошо провести день.
— Я на работе до половины пятого. Вот и весь мой день.
Кэрд спустился по лестнице, добрался по длинным коридорам до западного вестибюля и перешел через улицу к занимающему четыре квартала зданию Мемориальной Больницы Акме. Там он явился в отдел кадров, и ему велели прийти утром будущего вторника на занятия для санитаров. Потом он зашел в местную таверну «Семь Мудрецов». Там было просторно, темно и сидело больше посетителей, чем бывает в более престижном районе в такое время дня. Большинство здешних жителей существовали на государственное пособие и подрабатывали часть дня. Если их заработок превышал определенный предел, они теряли пособие, и они умудрялись соблюдать нужный лимит. Кэрд собирался работать полный день, так что не относился потенциально к истинным соркам, или пособщикам, как их иногда называли.
Пьющие смотрели на него без всякого выражения, не будучи уверены в том, что он не переодетый ганк. Кэрд сунул свою карточку в прорезь стойки и заказал пиво. Бармен, взглянув на имя и цифру кредита, сказал:
— А, гражданин Кэрд! Видел ваше интервью. Нелегко вам придется.
Посидев немного и послушав разговоры завсегдатаев, Кэрд вернулся к себе домой. Ему не хотелось проводить этот вечер в одиночку. Его по-прежнему тянуло поговорить с другими людьми — ему казалось, что это желание никогда уже его не покинет. Но он не знал, куда пойти. Он запросил список местных мероприятий на сегодня и выяснил, что в семь часов состоится собрание квартальных. Приглашались все желающие. Кэрд решил, что можно пойти и туда, чтобы сориентироваться в обстановке. Посещение таких собраний было долгом каждого гражданина. Сорки, правда, славились тем, что на них не ходили — если только у них не имелось каких-то жалоб. Да и с жалобами первым делом шли к своему непосредственному квартальному — пусть разбирается.
В персональном кухонном шкафу Кэрда не было ничего съестного. Он просмотрел на экране перечень продуктов, имеющихся в местном магазине, спустился туда, купил немного еды и складную тележку. Загрузив ее каменированной провизией с небольшой добавкой свежих овощей и фруктов, он довез тележку до лифта, а потом до квартиры. Только он раскаменил и поставил в микроволновую печь свой обед, раздался громкий зуммер, и оранжевая надпись на стене оповестила о том, что Кэрду звонят. Подумав, что это, наверно, ганки его проверяют, Кэрд включил видеоэкран и звук. Появилась молодая, хорошо одетая женщина, хорошенькая, несмотря на свой длинный острый нос.
— Папа? — нерешительно сказала она.
— Джефферсон Сервантес Кэрд. А вы, наверное…
Ему казалось, что он ее знает. Потом он вспомнил. Он видел ее на видеокассетах в реабилитационном центре. Это Ариэль Шадия Кэрдсдотер, его единственный ребенок.
— Я знаю, как тебя зовут. Хотел бы сказать, что помню тебя, Ариэль, но увы…
— Я знаю. И все равно хочу тебя видеть. Прямо сейчас. Можно, я приеду к тебе?
— Не могу тебе этого запретить. Но боюсь, что ты будешь очень разочарована. Не надейся, что пробудишь во мне какую-то память о себе. Напрасно потратишь силы.
— Я сейчас же еду. Буду у тебя минут через двадцать.
Согласно ее анкетным данным, которые он запросил, когда она исчезла с экрана, Ариэль преподавала историю в Университете Восточного Гарлема. Она сядет на метро у себя в Ист-Сайде и выйдет за квартал до Стьювезанта. Кэрд выяснил это по схеме движения транспорта, которую вызвал на экран.
Он нервничал. Когда Ариэль уходила с экрана, у нее по щекам катились слезы. А он ничего не мог изменить, мог только сказать, что любит ее. Но это любовь человека к человеку — не та, которой отцы любят своих дочерей. Кэрд сомневался, что сумеет вновь обрести ту любовь — если вообще, когда-нибудь знал ее. Для этого ему нужно почаще и поближе общаться с Ариэль. Но живут они далеко друг от друга, и профессии у них совсем разные — так что видеться, скорее всего, они будут редко.
Она проявила большое мужество, решившись приехать к нему. Мало кто стал бы иметь с ним дело, зная, кто он такой. Нет никакого сомнения, что за ним непрерывно наблюдают. Возможно, органики даже вживили передатчик в его тело, хотя это и незаконно. Маломощный, но с помощью детекторов-усилителей всегда указывающий точное местонахождение Кэрда. Хотя Кэрд пока что не замечал за собой слежки, он был уверен, что в ход пойдут и филеры. Одной из причин, по которой он выбрал для жилья район сорков, было то, что здешней публике в основном наплевать, считают его власти опасным или нет. Сорки только порадуются соседству с Кэрдом, которым восхищаются. Здесь, чтобы иметь друзей, не нужно занимать какое-то положение в обществе или жить в ладу с ганками.
Наверное, Ариэль уже проверили со всех сторон и допросили под ТП из-за того, что она его дочь. И уже ясно, что она ничего не знала о преступной деятельности отца и никак в ней не участвовала. Но она знает, что властям не понравится, если она возобновит отношения с отцом.
Что мог Кэрд сделать для нее? Очень мало. Он хотел облегчить ей горечь потери — ведь он в каком-то смысле для нее умер, — но ничего, кроме дружеского сочувствия, он не сможет ей дать.
Он раскаменил полкварты лимонада и немного льда. Потом сел со стаканом в гостиной и стал смотреть новости. Показывалось его интервью с Шухен, и Кэрд был готов согласиться с ее выводом, что Кэрд — полное дерьмо.
В нижней части экрана была сноска: ЛИЧНОЕ МНЕНИЕ РЕПОРТЕРА НЕ ВСЕГДА СОВПАДАЕТ С МНЕНИЕМ РЕДАКЦИИ.
Дальше следовало что-то о скором окончании строительства искусственной оросительной системы в Южной Аравии. Кэрд рассеянно слушал, и тут произошло неожиданное. Диктор объявил, что Совет Мира рассмотрел результаты всемирного референдума по вопросу отмены режима Новой Эры. Вопреки ожиданиям, которые еще подкрепил неофициальный опрос, большинство высказалось за отмену. Количество населения земного шара было пересмотрено, «уточнено» и официально признано равным двум миллиардам. Из одного миллиарда имеющих право голоса не проголосовали пятьдесят миллионов. За отмену существующего строя высказалось шестьсот тридцать три миллиона — две трети голосовавших.
— Глас народа сказал свое слово! — произнес диктор, волнуясь больше, чем полагалось ему по должности. — Разумеется, референдум лишь показывает, чего желает население, и ни к чему не обязывает Совет. На вопросы руководителей средств массовой информации секретари семерых советников отвечают, что еще слишком рано ожидать комментариев от нашего правящего органа.
